44 градуса по Цельсию
Катер, патрульный катер на подводных крыльях, свистел по поверхности Угрюм-реки, как ангел вод. Серебряков, сидя справа, держал штурвал. Ночь, непроглядная ночь неслась им навстречу, и только две полосы разорванной пополам реки белели, расходясь, позади.
– Скоро залив, – Валька глянула на часы, – там будем ждать рассвета, ночью в шхерах себя потеряем.
Внезапно ночь разорвал сноп света. Валька и ефрейтор инстинктивно загородились руками. Впереди, со стоявшего на фарватере «Метеора», загремел голос:
– Глуши мотор, суки! Стреляю!
И автоматная очередь брызнула по кабине.
Охнула и сползла, держась за плечо, Валька.
Ефрейтор сбросил скорость. Катер клюнул носом и завилял.
С «Метеора» снова застучал автомат – на сей раз вдоль борта.
– К берегу, к берегу, падлы! – злорадно неслось в мегафон.
– Ты жива? – спросил Серебряков, лежа на полу рядом с Валькой.
– Да-а-а, – простонала она.
– Крепко тебя?
– Вроде нет, но больно, – Валька стиснула зубы, – в руку…
И тогда ефрейтор, не думая, не рассуждая, подтянул к себе «дегтярева». Стукнула коробка, затем планка.
Солдат поднял пулемет, поставив его сошки на борт. В предрассветной мгле виднелись борта «Метеора» с закрепленными оленьими тушами, прикрытые мешками. Лица людей были неразличимы, но их победное настроение чувствовалось на расстоянии.
– Но ты мне, начальник, один хрен заплатишь, – процедил главный барыга, круглый человечек в зеленой с оранжевым «аляске», – сколько соляры сожрали…
Очередь с катера ударила в рубку, в борта, в иллюминаторы. Все – главмент, сыскарь, сержант, капитан «Метеора» и трое барыг с пьяненьким толмачом-тунгусом – бросились на пол.
Плетка крупнокалиберных пуль прошлась вдоль судна, еще раз, и еще, и нащупала баки.
В следующую секунду ночь разорвалась, и утро бросилось прочь от Угрюм-реки. Огненный гриб вырос на воде, и водяной пузырь поглотил то, что было «Метеором». Ничего и никого не осталось на черной воде, лишь тут и там догорали обломки да плыла, плыла по течению к студеному морю невесть как уцелевшая оленья туша.
Оленей барыги в тундре возле Жиганска били с вертолетов и набили немерено забавы ради.
С собой же взяли немного.
Кому они нужны, эти олени-то? Только место занимать.
– Перевяжи, – шепнула Валька. – А ты все-таки мужик.
2000 градусов по Цельсию
– Надя, Надя, я прошу тебя… – По изуродованному лицу Нефедова с чуть подсохшей коркой на месте левой брови текли струи дождя, и хлопковые, ватные комочки снега неохотно таяли в потеплевших и мокрых, коротко остриженных волосах. – Еще есть время, Надя. У нас почти нет шансов уцелеть, пожалуйста, вернись к матери…
– Нет, мой Король… Или ты раздумал на мне жениться?
– Нет, не раздумал, моя Королева…
– Значит, и не о чем больше говорить. Поторопимся – мне подозрительны эти огни…
От КП аэродрома, впереди еще невидимой в сумраке машины, неслись два столба света.
– Что же, тогда вперед! – Летчик чуть подтолкнул Надю к стремянке. – Вперед и вверх, моя Королева!
В кабине бомбардировщика было тепло, отопление работало, и таинственно мерцали зеленым и синим лампочки приборов.
Глухо замычал Зубаткин, брошенный тюком у переборки, перед входом в грузовую кабину.
Нефедов опустился в кресло командира и начал щелкать тумблерами.
Надя заняла место штурмана. Прямо перед ней, в навигационном бортовом комплексе, располагалась счетная машина «Гном». И даже ей, несведущему в авиации человеку, было ясно, что эта техника ненамного надежнее арифмометра.
Нефедов усмехнулся:
– Ничего, родная, летать можно без всего – были бы крылья…
«Косынка», летний чехол, с кабины была давно скинута, и винты, нехотя дрогнув, начали медленно вращаться, разбрасывая тысячи и тысячи брызг. Пятые сутки висел над городом чичер (холодная ветреная погода с дождем и снегом одновременно) и сеял свои волглые взвеси.
Впрочем, брызги превратились в искры – командирский уазик подлетел и ослепил кабину фарами.
Выскочивший из кабины подполковник – командир корабля – бешено застучал рукояткой пистолета по стойке шасси.
– Леша! Леша! Ты с ума сошел! – кричал он.
Винты вращались все быстрей. Гром заполнил аэродром. Нефедов откинул плексиглас «фонаря».
– Иван! – закричал он. – Иван, уйди!
Но командир не слышал его.
Потом, подняв голову и отскочив, когда огромный самолет чуть дрогнул, начиная движение, он встретился глазами с Нефедовым.
Тот покачал головой и спокойно показал ему рукой – отойди, Иван… И подполковник отошел.
…Серебристая птица, встав на конце летного поля, дрожала крупной дрожью, готовясь к прыжку.
Бешено сигналя, на полосу мчались бензовоз и пожарка, намереваясь перекрыть дорогу, и Нефедов, понимая, что колебаться больше нельзя, пустил самолет скользить – сначала еле-еле, но с каждой секундой все быстрей, быстрей и быстрей, по пленке керосина и воды, покрывшей бетонку.
Мелькнуло белое лицо подполковника, метнулись в стороны автомобили, не успевшие встать поперек полосы, замелькали назад, назад, в темень и пустоту аэродромные огни, и Нефедов потянул штурвал на себя.
– Решение? – спросил он.
– Взлетаем, – ответил он сам себе.
И, чуть повернувшись к жене, объяснил:
– Таков порядок. Видишь, условный рефлекс…
3000 градусов по Цельсию
– Что стряслось? – Трехзвездный генерал Айронсайд стремительно вошел в дежурный блок станции слежения космических войск США на Аляске. – Кому потребовалось будить меня под утро?
– Взлет ТУ-95 у русских, – ответил, не поворачивая головы, оператор.
– Плановый? Откуда?
– Из низовий Лены.
– Тикси? Но там нет самолетов!
– Нет. Со старой полосы в тундре.
– Но она законсервирована, там же только обслуга!
– Это тот бомбардировщик, что сел там две недели назад.
– Что за черт! Но он же должен был там и остаться! По крайней мере, до весны! – Генерал прикусил язык. Данные разведки не стоило озвучивать даже среди своих.
На дисплеях компьютеров и на огромном – вполстены – экране высветился пунктир ТУ-95.
– Что все это значит? – став очень серьезным, спросил Айронсайд.
– Данные со спутника, генерал, – наклонился к низенькому генералу вошедший майор. – Взрыв на реке в том же районе. После перестрелки.
– Да что у них происходит? Чей экипаж?
– Неизвестно.
– Боекомплект?
– По нашим данным, полный. Они не разгружались.
– Что?! Вы хотите сказать, что у нас под носом неожиданно поднялся в небо русский бомбардировщик, полный ядерных бомб?!
– Ракет, генерал. Полный. Крылатых ракет с боеголовками…
Айронсайд застонал.
– Кто у нас сейчас в том квадрате?
– Экипаж полковника Брауна. На полном ходу спешит к русскому.
– С русским пытались связаться?
– Молчит.
И генерал вспомнил, что, как заклинание, сам повторял подчиненным: если русский экипаж молчит, это – тревога!
– Вызывать. Вызывать. Вызывать русских, – прошептал он.
Ему подали кофе и зачитали фамилии русского экипажа.
– Генерал! – подбежал радист. – Данные перехвата – самолет угнан штурманом Нефедовым, русские пытаются его образумить по рации!
– Куда он направляется? – белыми губами прошептал Айрон-сайд.
– На Москву.
– Боже… – простонал генерал. – Боже…
Через десять минут три звена истребителей поднялись с Аляски.
– Я всегда знал, что этим кончатся их игры, – рычал Айрон-сайд по прямому проводу в Лэнгли (штаб-квартира ЦРУ), – вот ваши долбаные игры! Вот вам ваша гребаная демократия! Я знал, что рано или поздно какой-нибудь русский сойдет с ума и решит отомстить за державу! Знал, знал, знал! Но почему, о Боже, в мое дежурство?!
На том конце провода булькало невразумительно.
4000 градусов по Цельсию
Облака и тучи, снег и дождь остались внизу и справа, и огромное, чистое, проколотое серебряными сережками звезд небо ласково распахнуло объятия самолету.
Моторы гудели ровно, и Нефедов перешел на автопилот.
Он встал, взъерошил волосы притихшей Наде, сделал два шага, присел на корточки и вытащил кляп изо рта майора.
– У тебя, Зубаткин, двадцать секунд. Или ты мне скажешь, где золото, или я тебя выкину. – И летчик показал на спасательную шахту. – Девятнадцать…
– Идиот! – захрипел Зубаткин. – Мудак! Нас же собьют! Одиннадцать, – невозмутимо продолжил Нефедов. – Десять…
И Зубаткин обессиленно мотнул головой:
– Там, в хвосте.
– Очень хорошо, – улыбнулся обезображенным лицом лейтенант и, вернув кляп на место, прошел к креслу.
– Алекс, Алекс! – захлюпала рация. – Это я, Браун, привет! Вижу тебя, Алекс!
Американский Б-52 шел параллельным курсом, в полукилометре. Браун помахал Нефедову рукой.
