Гэля. Спор с Бубрецовым
Победить женщину – в этом нет славы. Быть побежденным женщиной – в этом есть позор. Хочешь быть победителем – избегай женщин. Без женщин жить скучно, но жить для них – глупо. Именно такие слова сказал бы какой-нибудь древний грек, глядя на мое самочувствие. Я был побежден, разбит, раздавлен. Вспоминая Милену, уныло думал: «Сначала я ее добился, потом она меня добила».
После разрыва с Миленой мне было противно даже думать о женщинах. Но так уж устроена природа мужчины, что избыток гормонов рано или поздно толкает его на поиск очередной принцессы. Я начал поиск в Казани, куда поехал на научную конференцию. Там встретил Гэлю – миниатюрную умненькую татарку, ничуть не похожую на восточную женщину. У нее были светлые волосы, курносый носик, серые глазки и стройные ножки. Гэля потчевала меня татарскими сладостями, названия которых так же невозможно запомнить, как латынь. А я угощал Гэлю конфетами, вином и своими очередными научными идеями. Через неделю уехал и написал Гэле письмо. Она ответила, что рада будет снова встретиться, так как вскоре собирается в Москву в связи с подготовкой к защите кандидатской.
Я встретил Гэлю в Москве на Казанском вокзале. На ней была коротенькая кожаная куртка, из-под которой волнительно топорщилась пышная юбка. Рыбу ловят удочкой, собаку булочкой, а мужчину юбочкой.
Я стал водить Гэлю по музеям, а она меня по институтам, где работали ее оппоненты. Кроме того, мы посетили лабораторию Бубрецова, где я раньше делал диплом. Бубрецов пообещал написать Гэле отзыв.
Я поведал Бубрецову о своих последних изысканиях. Суть результатов сводилась к тому, что молекула, находящаяся в ЭВС, способна передать энергию другой молекуле только при контакте их электронных облаков, при столкновении. Этот вывод противоречил не только тем результатам, которые получал Бубрецов, но и общепринятому мнению, что энергия может легко перескакивать с молекулы на молекулу на расстояние 100 ангстрем. Я показал Бубрецову свои данные. Он долго рассматривал графики и придирчиво выспрашивал о деталях эксперимента. Я подробно рассказывал и объяснял. Бубрецов заволновался: «Наши данные пгямо пготивоположны». Я попросил: «Покажите их, пожалуйста». Он обиделся: «Викентий, ты что – не вегишь мне?». Я уперся: «Верю, но, как говорится, не доверяй своим двум чутким ушам, а верь единственному кривому глазу». Однако Бубрецов свои данные не показал, а снова начал смотреть мои. Наконец, не найдя ошибки, заявил: «Это пгосто частный случай. Не более чем стганное исключение, которое жаждет стать пгавилом». Я возразил: «Мы обычно пытаемся свести всё к законам и правилам, ибо это дает чувство удовлетворения упорядоченностью бытия; однако реально сталкиваемся только с примерами и исключениями. Использование правил – скорее исключение, чем правило. На правила нужно смотреть всего лишь как на речные бакены, обозначающие нужный курс». Бубрецов разозлился: «Твои данные пготивогечат основам науки. Значит, они ошибочны». Спор начинается с недоразумения, переходит в ожесточение и заканчивается остервенением. Я рассердился: «Это не случайные наблюдения, а специальные опыты. Я привел Вам факты. Они не противоречат основам, а лишь уточняют некоторые существенные детали». Факты это булыжники, которые спорщики швыряют друг в друга до тех пор, пока у обоих хватает воображения. У Бубрецова аргументов не было, и он бодренько прокартавил: «Кто знает основные пгинципы, тому факты не помеха». Поскольку наша дискуссия перешла от конкретики к философии, то я перестал спорить. Прекращает спор тот, кто устал.
Был уже поздний вечер, и нам с Гэлей предстояло тащиться в Биогавань, чтобы наутро вновь ехать в столицу. Узнав об этом, бубрецовский аспирант Миша Спицин предложил свою квартиру: «Ночуйте сколько хотите. Я сегодня уезжаю в командировку. Вот ключи». Мы обрадовались такому обороту, поблагодарили Мишу и поехали. В просторной спицинской квартире поужинали принесенными с собой бутербродами и разошлись на ночь по разным комнатам. Вскоре из-за двери раздался голос Гэли: «Викентий, ты спишь?». «Нет. А ты?», – задал я дурацкий вопрос. Короче говоря, мы тут же перебазировались в общую постель… Всё было бы прекрасно, но оказалось, что пышная юбка ввела меня в обман; прелести Гэли оказались более чем скромными. Я сумел скрыть свое разочарование и мысленно признал: «Предсказание Милены на счет моей тяги к дамам с тазобедренным центром тяжести сбывается».
Спустя год мне позвонил профессор Берестов: «Викентий, тут у меня докторская Бубрецова; он попросил прооппонировать. Ты ведь в материале разбираешься лучше; почитай, помоги составить отзыв». «С удовольствием! Бубрецов был моим руководителем», – обрадовано согласился я. Берестов дал мне толстенный манускрипт в синем переплете. Я трепетно открыл и начал читать. Вскоре глаза мои полезли на лоб. И чем дольше читал, тем больше изумлялся. Это была халтура. Никаких сомнений. Единственно, что было не ясно: Бубрецов схалтурил намеренно или просто в спешке наляпал кучу ошибок? Как говорится, все врут или ошибаются.
Основная мысль, которая красной нитью проходила через манускрипт, была абсолютно неверной. Бубрецов утверждал, что с помощью теории переноса энергии ему удается измерять расстояния в клеточных мембранах с точностью выше 1 ангстрема. При этом использовались красители размерами 10 ангстрем. Локализация красителей, движущихся в мембранах и неоднородно распределенных в них, была Бубрецовым оперделена (я не оговорился; он именно оперделил, а не определил) «от фонаря». Диссертация была испещрена математическими формулами, придававшими ей некое наукообразие. Бубрецов декларировал, что сумел измерить толщину биомембран с точностью 0,1 ангстрем! И весь этот бред сопровождался «доказательствами», представляющими на самом деле кучу артефактных курьезов и заведомой неправды; 600 страниц брехни. Ложь способна в какой-то степени заменить правду во всех сферах жизни, кроме одной – науки. Никакой модели, проверенной опытом, в диссертации не было. Не зря ученые в шутку говорят, что фундаментальная теория выражается одной строкой, прикладная – статьей, а никчемная – диссертацией.
Закончив чтение, я позвонил Бубрецову: «Евгений Геннадиевич! Мне Берестов дал почитать Вашу докторскую. У меня возникла масса вопросов. Есть большое сомнение в основном постулате о точном измерении расстояний в живой клетке». В ответ услышал: «Викентий, мне сейчас некогда. Чегез месяц защита. Давай побеседуем после». Тогда я высказался в более резкой форме: «Такую работу нельзя защищать. Когда покажу конкретные замечания, Вы поймете». «Не собигаюсь ничего подобного обсуждать», – отрезал Бубрецов и бросил трубку.
Тогда я позвонил Володе Червенко, который часто бывал у Бубрецова, и попросил передать тому мои замечания. Напечатал на машинке рецензию в пять страниц и отдал. Ни ответа ни привета. Кто не отвечает на нашу критику, вызывает подозрение (а кто отвечает на нашу критику, вызывает раздражение). Я укрепился в мысли, что Бубрецов не ошибается, а врет. Тогда я отправил рецензию в ученый совет МГУ, принявший диссертацию к защите. Никакой реакции.
Дождавшись дня защиты, поехал в МГУ. Народу в зале было полно. Бубрецов сделал блестящий 40-минутный доклад, с показом цветных слайдов с рисунками, таблицами и формулами. Доклад заслужил овации. Это не новость, что если пройдоха сулит золотые горы, ему аплодируют.
Когда секретарь стал зачитывать отзывы, оказалось, что отзыва от Никишина нет. В ответ на мой вопрос секретарь заявил, что ничего такого в ученый совет не приходило. Я разозлился и попросил слова. Председатель разрешил и пригласил на трибуну. В течение получаса, безжалостно утомив аудиторию, я живописал те ошибки, которые имелись в диссертации. Когда закончил, воцарилось молчание, прервавшееся свистом и возмущенными криками бубрецовских соратников. Шум стоял немалый. Это не новость, что когда ученый рассматривает проблему по-честному, критически, то его освистывают. Хочешь быть услышанным? Тогда отбрось все доказательства. Хочешь быть осмеянным? Тогда доказывай.
Посовещавшись с членами совета, председатель объявил перерыв. Ко мне подошел профессор Юрьев: «Привет, Викентий! Я внимательно слушал твою речь. Ты во многом прав: диссертация слабая, сырая. Я советовал Бубрецову защищать не этот материал, а другой, по применению красителей в медицине. Но он меня не послушал». Я кивнул: «Правильно. Владимир Андреевич! Диссертацию нужно снять с защиты». Юрьев возразил: «Видишь ли, Викентий, диссертация и диссертант не одно и то же. Откапывая ошибки, не закапывай того, кто ошибся. Не тычь другого в ошибки, а похвали за то место, где их нет, и ошибку он исправит сам. Противоречить другим это путь невоспитанности; противоречить самому себе – вот путь мудрости». Я пояснил: «Задолго до защиты я предложил Бубрецову обсудить диссертацию, но он не захотел. Решил скрыть свои ошибки. А кто пытается скрывать ошибки, вместо того, чтобы исправлять, понаделает ошибок еще и еще».
