Посовещавшись с членами совета, председатель объявил перерыв. Ко мне подошел профессор Юрьев: «Привет, Викентий! Я внимательно слушал твою речь. Ты во многом прав: диссертация слабая, сырая. Я советовал Бубрецову защищать не этот материал, а другой, по применению красителей в медицине. Но он меня не послушал». Я кивнул: «Правильно. Владимир Андреевич! Диссертацию нужно снять с защиты». Юрьев возразил: «Видишь ли, Викентий, диссертация и диссертант не одно и то же. Откапывая ошибки, не закапывай того, кто ошибся. Не тычь другого в ошибки, а похвали за то место, где их нет, и ошибку он исправит сам. Противоречить другим это путь невоспитанности; противоречить самому себе – вот путь мудрости». Я пояснил: «Задолго до защиты я предложил Бубрецову обсудить диссертацию, но он не захотел. Решил скрыть свои ошибки. А кто пытается скрывать ошибки, вместо того, чтобы исправлять, понаделает ошибок еще и еще».
Юрьев перевел разговор в другую плоскость: «Согласись, Викентий, что Бубрецов много сделал для применения люминесценции в медицине. Он человек увлекающийся, энтузиаст. У него много заслуг. И поэтому он достоин присуждения докторской степени. Он искренен в своем увлечении. А во мнениях зачастую важна не истинность или ошибочность, а искренность. Мнения сходятся благодаря доброжелательности и вопреки доказательствам». На что я ответил: «Бубрецов не просто ошибается. Он лжет! Я не считаю возможным закрывать глаза на его халтуру. Что же касается доказательств, то их у него нет». Юрьев пожал плечами и отошел.
После перерыва председатель дал слово Бубрецову для ответа. Тот вышел на трибуну и начал свою речь: «Глубокоуважаемый пгедседатель!». Прозвучало это как «Ваше Величество!». У Бубрецова было испуганно-нагловатое выражение лица и уверенный тон. Далее он продекламировал следующее: «Уважаемые члены совета! Не буду отнимать у вас вгемя, гассматгивая каждое из замечаний Никишина. Эти замечания можно газделить на два типа: пгавильные, но не существенные и существенные, но не пгавильные. На пготяжении многих лет моя лабогатогия занимается люминесценцией в биологии. Нами получены пгинципиально новые гезультаты, котогые пгедставлены в диссегтации. Я глубоко пгизнателен пгофессогу Владимигу Андгеевичу Югьеву за поддегжку нашей габоты». На этом Бубрецов кончил свою речь, даже не коснувшись существа дела. У болтуна ответ вопросу не товарищ.
Я не удержался и выкрикнул: «Евгений Геннадиевич, Вы не ответили ни на один вопрос!». Председатель махнул рукой, что, дескать, поехали дальше, и предоставил слово Юрьеву. Тот вышел на трибуну и стал рассказывать, какой Бубрецов хороший человек и как его любят коллеги. А еще Бубрецова очень уважает медицинская наука. И далее в том же духе. О самой диссертации Юрьев даже не обмолвился.
Потом стали выступать оппоненты. Первый был некий математик, ничего не смыслящий ни в физическом эксперименте, ни тем более в биологии. Он радостно обратил внимание присутствующих на то, что диссертант развил его (то бишь оппонента) теорию, а значит Бубрецов молодец. Вторым вышел некто Ю.А.Морозкин (кстати, лучший друг Биркштейна, с которым я ранее схлестнулся). Бубрецов недавно выполнил с Морозкиным совместную работу, поэтому меня не удивило, что этот оппонент заявил о выдающемся и приоритетном характере диссертации.
Третьим выступал Берестов. Он начал свою речь так: «Рассмотрим, не спеша, одну сущность с десяти сторон, а рассмотрение десяти сущностей с одной стороны оставим торопливым». В отличие от предыдущих ораторов, он подробно проанализировал фактический материал и сделал дюжину серьезных замечаний. Некоторые из замечаний совпали с моими. Тон Берестова был сердитый. Всем было видно, что он от диссертации не в восторге. Однако в заключение он резюмировал, что несмотря на сделанные замечания диссертант всё же заслуживает присуждения ученой степени, так как проделана большая работа.
Ученый совет проголосовал «за». Все поздравили диссертанта с успехом. Секретарь с деловым видом стал складывать в стопочку всяческие бумаги и документы (официальные бумаги придают пустым делам отпечаток важности). И тут «вдруг» у него в папке среди прочих отзывов обнаружился мой. Меня вся эта жульническая игра разозлила и я написал письмо в Высшую аттестационную комиссию (ВАК). Никакого ответа не последовало. Как потом выяснилось, Морозкин был членом экспертного совета ВАК и сумел ловко замять дело.
Сейчас, когда после этой истории прошло много лет, я вижу, что ни в одной современной книге или статье бубрецовская теория переноса энергии реально не используется. Она умерла в день защиты. Бубрецов вскоре перестал заниматься фундаментальной наукой и ушел в область медицинской фармакологии. И, по слухам, сделал там много полезного.
Однажды я договорился с Владимиром Червенко, жившем в соседнем городке, о том, чтобы поехать летом на месяц в шабашку, подзаработать денег. В условленный день приехал к нему домой. Червенко, увидев меня на пороге с рюкзаком за плечами, удивился: «Ты куда собрался? В турпоход?». «В какой еще турпоход? – изумился я, – Мы же договорились ехать в шабашку». «Ах, черт! – хлопнул он себя по лбу, – Забыл! Извини. Погоди, сейчас только рюкзак найду». По его тону я понял, что он действительно забыл, а не придуряется. Его мама и бабушка заволновались: «Володечка, куда это ты собираешься?». Он объявил им, что едет на заработки, так как обещал. Они попытались отговорить, но он упрямо стал искать рюкзак. После полуторачасовых безрезультатных поисков было решено, что надо пойти в спортивный магазин, купить новый. Пошли. Рюкзак взяли добротный. Пока мы ходили, бабушка напекла пирожков и приготовила кучу другой снеди на дорогу. Пока складывали в рюкзак еду и теплые вещи, наступил вечер. Ехать было уже поздно.
Утром мы отправились на электричке в Москву. «А в какое именно место едем?», – вдруг спросил Володя. «В Сибирь», – коротко ответил я. Володя засомневался: «А не слишком ли там будет холодно?». – «Чудак, летом там жарко. И, главное, всегда можно найти работу». «А может лучше поехать в Крым?», – предложил он. «Мы же не на отдых едем. Все шабашники едут в Сибирь», – стал я его убеждать. «Давай сделаем так. Возьмем карту и ткнем пальцем. Куда попадем, туда и поедем», – предложил он. Сколь ни абсурдной казалась мне такая идея, но другого способа договориться не было. В киоске на вокзале в Москве купили карту СССР. Страна была огромная. Володя зажмурил глаза и, поводив указательным пальцем, ткнул. Слава богу, палец попал в Тобольск, а не в Ялту.
В Тобольске мы долго ходили по строительным конторам, но ничего подходящего не было. «Может, вернемся?», – засомневавшись в успехе предприятия, спросил Володя. «Ага, пешком. На обратный билет денег ведь нет», – выдвинул я аргумент. Вскоре нам повезло: в деревне Надцы нужно было построить котельную. Деревня находилась недалеко от Тобольска и тоже стояла на берегу Иртыша. Когда мы приехали, оказалось, что с деньгами у заказчика туговато. Я предложил вернуться в Тобольск, но Володя не согласился и стал торговаться с заказчиком. В конце концов, сумел худо-бедно договориться.
Нам выделили под жилье комнату в бараке и выдали лопаты, ведра, молоток и ножовку. Лопатами мы размешивали в огромной бадье опилки с песком и цементом, заливали эту смесь водой, а затем ведрами наливали полужидкий опилобетон в опалубку. Опалубку в виде передвижных щитов делали из досок, плотно подгоняя доски друг к другу, чтобы не было щелей. За ночь опилобетон схватывался. Поутру снимали опалубку и переставляли выше. Работали с утра до вечера, без выходных. Через две недели были готовы фундамент, стены и пол. Оставались потолок и крыша. Фундамент и пол сделали бетонный, с гравием, без опилок.
Мы сильно измотались. Один раз у моего напарника пошла носом кровь. Володе пришлось полежать, запрокинув голову. После этого он заныл: «На потолок и крышу нам еще две-три недели понадобится. Может, хватит? Возьмем деньги за сделанное и – домой!?». – «Нет, нельзя работу бросить. Во-первых, не получим премиальные, а во-вторых, деревне без котельной зимой будет туго. Если ты устал, то отдохни пару дней или поезжай один». Он не уехал, но продолжал ныть. Я не удержался и воскликнул: «Что ж ты ноешь над работой, словно мулла над усопшим?!». Тут он снова стал трудиться в полную силу. С потолком и крышей мы справились за неделю.
Получив расчет и премиальные, мы решили уехать назавтра, а в последний день отправились за грибами. Белых грибов в тех местах была тьма, особенно на другой стороне реки. Один из деревенских переправил нас на лодке на другой берег и заверил, что вечером будет ждать. Мы углубились в лес. Комаров тоже была тьма. Стоило остановиться на месте, как туча кровопивцев облепляла с ног до головы. Володя сломал ветку и стал обмахиваться. Комары озверели. Я стал быстро двигаться между деревьями, так что комариная туча следом не поспевала. Когда я наполнил грибами рюкзак и ведро, у Володи было только полведра. Начало смеркаться. Приятель вытащил компас и указал, в какую сторону нужно идти к реке. Я засомневался: «Это ведь совсем не туда, откуда мы пришли». Володя был уверен в обратном. Начали спорить. Наконец я согласился: «Ладно, давай по компасу». Лучший способ доказать свою правоту в споре – предоставить спорщику свободу действия. Мы долго шли по лесу. Стемнело. Мы с трудом разбирали путь. «Еще немного, скоро придем», – бодренько бормотал Володя. И мы шли еще, уже в полной тьме. «Ну что, Иван Сусанин, заночуем на деревьях?», – съязвил я и молча повернул назад. Володя поплелся за мной. Уже в кромешной тьме мы вышли на берег точно в том месте, где зашли в лес. На другой стороне Иртыша виднелись огоньки деревни. Кричать было бесполезно: никто не услышит; ширина реки здесь огромная. Комаров поубавилось, так как стало зверски холодно. Мы поняли, что к утру задубеем. Через час увидели баржу, идущую нашим берегом. Стали орать изо всех сил и махать руками. Нас заметили. Баржа причалила, и нас перевезли.
