Постперестроечный крутой поворот от советских ценностей «к прежним», дореволюционным, вызвал к жизни невиданное количество титулованных особ, всевозможных дворянских званий и рыцарских орденов, которые стали соперничать друг с другом при помощи «сверхсекретных» документов и «истинных» генеалогических таблиц, наспех осваивая Табель о рангах, дабы не запутаться: чем статский советник отличался от тайного, а коллежский асессор – это вам не то же самое, что коллежский же регистратор. Оказалось, что бывшие советские граждане – сплошь дворянское собрание! Особенно смешно сии признания наблюдать среди отъявленного люмпен-пролетариата, когда изрядно спитой товарищ неопределённого возраста и рода деятельности орёт собутыльникам, как его прадед Преображенским полком командовал. У кого-то прадед великим князьям курс молодого бойца в Преображенском полку проводил, кто-то скромнее о себе сказки рассказывает: дед служил адъютантом губернатора и даже спал с губернаторшей. Облагородился, так сказать, раз был допущен к рассыпчатому телу губернаторской жёнки.
Дня теперь не проходило, чтобы кто-то из российской элиты или простых смертных не заявлял таинственным голосом об истинном положении дел в своём происхождении. Слушатели только вздыхали: «И этот из этих, оказывается. Из бывших хозяев». Все стали копошиться в своих корнях на предмет поиска хоть каких-то завалящих мелкопоместных дворян, а ещё лучше – столбовых. Иные готовы были признать себя потомками какого-нибудь распоследнего бастарда или разорившегося на кокотках и карточных долгах герцога, чем отпрысками простых советских тружеников. Пусть хоть какой-нибудь барин-самодур оприходовал на конюшне чью-то прапрабабку, ходившую у барина в дворовых девках! Барин этот оставил по себе только память, что собственноручно порол кнутом крепостных для «снятия негатива после трудового дня», как сейчас говорят защитники таких невинных забав, как мордобой на дому, спустил два имения в карты и долго угасал то ли от сифилиса, то ли от проказы в полном безумии. И ухаживала за ним, меняла пропитанные гноем простыни всё та же битая и пользованная много раз спитым сифилитиком дворовая девка. Но зато был потомственным дворянином! Не кочегаром каким-нибудь там и не плотником. И не монтажником-высотником, принадлежностью к «касте» которых так гордилось поколение наших родителей. Стало казаться, что лучше от такого «барина» (где вместо буквы «и» так и хочется поставить букву «а») свой род вести, чем от каких-то там пролетариев!
Что показательно, многие граждане пожелали узнать о предках из чисто меркантильных интересов, и дворянство здесь ни при чём – за него льгот на проезд в автобусе не дают. Зато те, кто сможет отыскать у себя, например, польские корни, будет иметь право пользоваться льготами при поступлении в вузы Польши. А Польша – это вам уже не хухры-мухры. Заграница как-никак, мать вашу! Кто не знает нашего отечественного поклонения перед магическим «made in», пусть даже и польского розлива? Так некоторые очень хотят найти еврейские корни для отъезда в Израиль, и сильно огорчаются, когда узнают об их отсутствии. Доходит до настоящих казусов, когда люди, узнав о весьма неприглядном прошлом своих предков, их совсем не безупречной биографии или неимении иностранных или дворянских корней, просто отказываются забирать родословные, которые теперь составляют практически всюду.
Родословные эти стали клепать все, кому не лень или просто на чем-то другом сделать «свой маленький бизнес». Поговаривали, что в некоторых архивах, сотрудники которых остались на голодном пайке, могли «вырастить» всякому заплатившему – даже вполне умеренную цену называли – ге-не-а-ло-гическое древо, где на какой-нибудь ма-а-аленькой такой веточке мог затеряться, как забытое к первому снегопаду яблочко на яблоньке, маркизик или барончик какой-никакой, а то и целый князёк. Ну, хоть заштатного штабс-капитанчика какого дайте в предки, в прапрабабки впишите кого-нибудь полудворянского толка! За соответствующую плату, разумеется. А за неприличные деньги могли на не маленькую веточку родового древа поместить славного предка, а на очень даже толстую, но данная услуга многим была не по карману. То ли деньги у граждан тогда ещё водились, то ли они готовились к новым расстрелам, но уже не русского дворянства и особ, приближённых к императору, а тех, чьё происхождение было модным лет семьдесят тому назад, но и до нашего Завода докатилась подобная мода.
Началось с того, что бывший председатель Парткома Завода Алексей Николаевич Романов справедливо задумался над своими корнями. Быть сыном человека по имени Николай Романов в конце ХХ века – это совсем не то, чем быть им году этак в 1937-ом. Затем из Парткома исчез шкаф с «Полным собранием сочинений» Ленина. Такие облупленные рассыхающиеся шкафы с плохо закрывающимися дверцами раньше были на всех предприятиях и заводах, во всех организациях и школах. При взгляде на многотомный труд Вождя мирового пролетариата человек невольно начинал чувствовать личную никчемность в этой жизни.
– Как мало мужик прожил, а сколько книг успел нацарапать! – искренне восхищались одни.
– Чего ему ещё делать было? При царизме жил, как в санатории, – святотатственно острили другие, когда всем коллективом присутствовали на политинформациях и просветительских лекциях.
– Плодом гигантской теоретической работы товарища Ленина, – заливался приглашённый с кафедры марксизма-ленинизма какого-нибудь подшефного института лектор, и хорошим тоном считалось записывать всё сказанное в какую-нибудь тетрадочку, коих за годы посещений этих посиделок накапливалось страсть сколько, – явились произведения «Грозящая катастрофа и как с ней бороться» и «Удержат ли большевики государственную власть?». В гениальной книге «Государство и революция» Владимир Ильич восстановил взгляды Маркса и Энгельса на государство, которые были искажены и опошлены Каутским, меньшевиками и прочими оппортунистами, развил дальше учение марксизма о государстве и диктатуре пролетариата…
Теперь же в бывшем Парткоме никто не заседал, а хозяин кабинета Алексей Николаевич стал радоваться как ребёнок, если кто-то вдруг путал его имя с отчеством и называл по ошибке Николаем Алексеевичем или ещё лучше – Николаем Александровичем. Он даже отрастил такую же бородку, как у последнего русского царя, и вскоре был назначен ответственным за выдачу сотрудникам продуктовых наборов в счёт зарплаты и запись на новогодние подарки для детей. Это происходило под ласковым взглядом невинно убиенного монарха, чей портрет теперь занимал прежнее место советской троицы Маркса-Энгельса-Ленина. Троицу эту засунули куда-то на склад, а портрет Николая II товарищ Романов приобрёл у заводского оформителя, который по должности рисовал трафареты «Проверь стрелку!» и «Габарита нет», плакаты для доски объявлений, поздравления к разным праздникам, некрологи и прочее. А в свободное время копировал для продажи на Конюшенной площади работы великих мастеров. В свете новых веяний он намастачился рисовать царей и князей, да так здорово это у него выходило, что оформитель даже перестал беспокоить заводское начальство просьбами повысить ему категорию маляра и, соответственно, зарплату.
Теперь смотрел на нас в бывшем Парткоме простым и лучистым взором последний Хозяин Земли Русской, который лег в эту самую землю где-то в глухих уральских лесах с разбитым прикладами лицом, облитый серной кислотой рядом с растерзанными телами своих детей и домочадцев. Не был он ни великим полководцем, ни мудрым реформатором, ни дальновидным политиком. Просто живой человек, а живой человек никогда не важен Её величеству Истории. Просто живых людей особенно не щадят при разных катаклизмах.
– Вот, – торжественно объяснял Алексей Николаевич всем входящим в бывший Партком на запись за наборами, указывая на портрет. – Последний русский самурай. Не по умению махать мечом и ногами, а по верности своей земле. Никуда от неё не ушёл, хотя и мог бы. Этим он и раздражает нынче многих, потому что нам такая верность несвойственна, в какие бы одёжки ни рядились, какое бы высшее общество ни разыгрывали.
Умел красиво говорить наш Алексей Николаевич: сказывались годы работы на партийной должности. Иногда он спорил до хрипоты с председателем Профкома, который называл его любимейшего монарха слабаком и подкаблучником и обвинял в трагедии на Ходынском поле. Тут уж он срывался на просторечие, но затем неизменно поправлялся.
– Не хрен было ломиться за бесплатной водкой! Сами же друг друга передавили за дефицитом, а царь виноват! У нас вчера за наборами тоже рабочему с литейного руку сломали… Ох, ну о чём с вами говорить? Ругаете его за мягкость, за нерешительность и прочие «грехи», которые непростительны для правителя, дескать, Пётр Великий колесовал бы не только Ленина, но полстраны не пожалел бы. Поэтому и Великий, а этот!.. А этот пожалел больного сына, выбрал семью вместо власти. Тот, который Великий, не пожалел, а этот напоминает своей кровью, растекшейся и впитавшейся в землю у нас под ногами, насколько могут быть страшны люди, когда власть кружит им голову. Удрапал бы вовремя за бугор, нашёл бы вечное успокоение посреди могил белогвардейской эмиграции и не жёг бы нам совесть таким страшным кровавым пятном.
