Как рассказывал в одном интервью Игорь Дмитриев, преподаватели актёрского мастерства учили их аристократично носить даже поношенный пиджак, поэтому они и на стипендию умудрялись выглядеть дворянами. Есть люди, которые умеют всё делать аристократично: ходить, разговаривать, браниться, даже материться. Но есть и другая разновидность людей, которым дай хоть все богатства мира и несколько высших образований, а они так и не овладеют элементарной культурой поведения. Это как порода: чистокровного рысака всегда отличишь от клячи, даже если он сбежит с конюшни и несколько дней проживёт без ухода. Или кусок цветного стекла как ни выдавай за драгоценный камень, а настоящий аметист он всё одно не затмит.
Слово аристократ означает «власть лучших». Не только власть лучших людей общества, но и власть лучших качеств в человеке – это когда в человеке правят лучшие качества его природы, когда он сумел взрастить, развить их в себе и отдать людям. Сумел сделать то, для чего человек, собственно, и наделён умом и сердцем. Под это слово, на мой взгляд, больше всего подходит не какой-нибудь старосветский помещик, а почему-то Михайло Ломоносов, сын поморского рыбака, который без наставников и менторов в девятнадцать лет пришёл пешком в Москву, чтобы за последующие тридцать пять лет изучить и заложить основу для развития практически всех фундаментальных наук в России. Постичь и сделать открытия не только в химии, физике и астрономии, но и создать русский литературный язык, внести вклад в изящное искусство мозаики. «Всё испытал и всё проник». А не тот, кто остался до дикости неразвитым, и всю жизнь потратил на то, что взрастил в себе лишь пошлые привычки и выставил их напоказ в виде какой-то тусклой неопределённости. «Зато он смыслит в картах, знает толк в хорошем вине, в лошадях – зачем знать больше барину? Ещё, пожалуй, как попробует того да другого, да пойдёт умничать, тогда и житья от него не будет! Всякому своё, всякий пусть занимается своим. По мне так уж лучше тот человек, который говорит прямо, что он не знает толку, нежели тот, который корчит лицемера, говорит, будто бы знает то, чего не знает, и только гадит да портит».[12]
Но в любом случае, как писал Симеон Полоцкий в XVII веке,
Родителей на сына честь не прехождает,
аще добродетелей их не подражает.
Лучше честь собою комуждо[13] стяжати,
нежели предков си честию сияти.
И вот мы уже полчаса торчим в заводской столовой, когда все отобедали и разбрелись по каптёркам, где столы сотрясаются от стука костяшек домино или смеха над весёлым трёпом заводских балагуров. Алинка обещала привести сюда князя. Ждём-с, ожидая увидеть человека глубокого и интересного или, на худой конец, какого-нибудь банального сноба, так называемый суррогат аристократа, что по нынешним временам тоже неплохо. Наконец, в столовую впорхнула наша красавица, а за ней, вразвалку шаркает ногами некий бритоголовый низкорослый крепыш, словно сошедший с современного экрана, кишащего балладами о всемогущей братве. Или, сказать нейтральней, с внешностью человека из толпы.
– Это и есть князь? – насильственно улыбаясь, спросила Ира.
– Да! – заверила Анька с подшипникового.
– Чего-то не похож.
– Чего не похож-то? Князь как князь, всамделишный, обыкновенный.
– Князь обыкновенный, отечественный, подкласса дворянского, – сострила Маша-учётчица, словно ярлык на товаре прочла.
– Я думала кого-то вроде князя Курбского в исполнении Названова увидеть, – вздохнула Ира разочарованно, – а у этого окружность головы даже несколько меньше толщины шеи. Квадратный какой-то.
– Тише ты! – шикнула на неё Аня. – Чем кряжистей, тем княжистей.
– Девочки, познакомьтесь, – Алина так и светилась от гордости за удачное приобретение.
– Вовик, – хрипло представился практикант Кошкин, держа руки в карманах, ногой выдвинул стул из-под соседнего стола и плюхнулся рядом с нами.
Алинка засуетилась, потом тоже где-то присела.
– Ну чё, девки, расскажите хоть чё-нибудь, – зевнул Вовик.
– А Вы правда князь? – деликатно спросила Маша.
– А то! Чё, хреново видишь, что ли?
Мы неопределённо пожали плечами, а Анька захихикала, как она всегда реагировала на новое знакомство с мужчиной. Вовик взял её крепкой короткопалой рукой за загривок и зловеще прошипел:
– А хошь, я тебя щас в суп харей обмакну, чтобы ты больше не ржала, когда не надо?
– Нет, – разумно ответила Анька, смерив глазами расстояние до поверхности супа.
– Да Вы что? – возмутилась Ира. – Отпустите её немедленно!
– Вовик, ну чё ты в самом деле, как не родной? – пихнула его Алина локтем.
– Хавало завали! – обиделся Вовик. – Я тебе не быдло какое-нибудь, чтоб всем родным быть.
– Кошкин… Кошкин, – раздумывая о чём-то, сказала Маша. – А ваша династия имеет отношение к академику Кошкину?
– Какому ещё академику? – растерялся Вовик.
– Ну, который работал над теорией автоматических поточных линий роторно-конвейерного типа.
– Какого ещё конвейерного типа! Станем мы, князья, возиться у конвейера! Это уж ты, подруга, наверно перегрелась на солнышке, хе-хе.
Хочется, чтобы этот Кошкин рассказал, как он дошёл до жизни такой. Но такого ранимого человека расспрашивать прямо – здоровью вредить. Тут поможет мудрый совет из песни кота Базилио и лисы Алисы «на хвастуна не нужен нож – ему немного подпоёшь и делай с ним что хошь», что я и делаю:
– А ведь бояре Кошкины были родоначальниками династии Захарьиных-Юрьевых, которая впоследствии обрела фамилию Захарьиных-Романовых по имени воеводы Романа Юрьевича, отца Анастасии, первой жены Иоанна Грозного, и от которой, собственно, произошла династия царей и императоров Романовых.
– О, я вижу, ты просекаешь тему, тётка! – казалось, что Вовик сам не ожидал такого «родства». – Приятно побазарить с ерундированным человеком!
Через минуту Вовик начал рассказывать о себе такие сказки, что сомнений не оставалось: истинный князь. Мы конечно виду не подавали – зачем человека расстраивать?
– Ой, девки, эти княгини и графини ну такие страшные! Я даже не пойму, каким местом они себе гинекологическое дерево добыли. Не одной реальной тёлки! Я как-то с одной баронессой состыковался на балу, до сих пор содрогаюсь. На вашем Заводе бабы конкретнее, чем эти дворянки ощипанные. Спрашивается, чего ты со свиной рожей в благородство лезешь? Я бы ни одну даже в домработницы не взял.
– А у Вас есть домработница? – изумилась Маша. – Мне она даром не нужна. Я дома даже мух не терплю, а тут целая посторонняя баба будет по квартире бродить, мои вещи трогать.
– Да какие у тебя вещи? Ты – это одно, а династия Кошкиных – совсем другое. Мы, Кошкины – это не хухры-мухры, понимать надо! Это вам ни как-нибудь, а очень даже если бы! В родстве с самими царями! – подмигнул он мне. – Верно я говорю, старуха?
– Угу.
– А вам никому не надо генералогическое дерево сварганить? А то обращайтесь: цены реальные. Тебе, старуха, предки знатные не нужны?
– Они у меня и так знатные, – заявляю я. – Владельцы заводов, ракет, пароходов. Да мой прапрапрадед был садовником у самих Нарышкиных и Лопухиных, огромный сад в образцовом порядке содержал! А дед всю жизнь работал на Заводе Его Императорского величества.
– Чё, правда? – удивился Вовик, хотя чего ему удивляться при его-то родстве с Домом Романовых. – Ни фига ж себе! Чё, реально у настоящих дворян работали?
– Ага.
– Клёво!
– А как Вас занесло на наш Завод-то? – вдруг спросила его Ира.
– Да я сам скоро заводами буду владеть! Скоро всё вернётся исконным хозяевам, потому что из вас, безродных, хозяева никакие. Всю жизнь на своём грёбаном Заводе просидите и ничего не высидите!
Он ещё потрещал какое-то время, а потом встал и вышел из столовой, не оборачиваясь. Только Алинку позвал жестом, каким обычно собачонку загоняют домой после прогулки.
– Жалко Алинку, – вздохнула Маша.
– А врала-то, врала: князь, князь! – неистовствовала Анька, доедая остывший суп. – Гопник какой-то, а не князь: у нас на Заводе парни в сто раз лучше. Про таких ещё говорят, что родители из дворян, а он сам – из обезьян.
– Да уж, хи-хи…
В цеху капремонта стояла послеобеденная тишина, только крановщик Валера метался в бетонно-стальном пространстве:
– Ох, девчонки, как бы мне написать стихи, чтоб поняла она, чтоб дошло до неё… Я теперь даже стихи не могу слагать в её честь.
– Почему?
– Да у меня на её имя лезут только нехорошие рифмы: козлина, кобелина и в таком роде.
– Почему именно такие? – ужаснулись мы и стали наперебой предлагать Валере варианты: – Субмарина, картина, балерина, былина, калина, рябина, малина, в конце концов!
– Балерина? М-м, красиво, – загудел Валера: – По арматуре бегаешь легко, как балерина, порхаешь мимо, моя Алина…
– Нет, Валера, не то, не то! В лирических стихах лучше обойтись без арматуры. Ты бы ещё кувалду сюда приплёл.
