– Заходите сюда, пожалуйста. Нет-нет, а вы обождите здесь. Вы ведь не родственник, – поспешно осадил он проявившего двигательную активность мордоворота.
Приоткрыв дверь перед входящим Мастодонтом, травматолог за его спиной легким кивком указал анестезиологу на выход из отделения. Зови, мол, правоохранителей.
Он отрицательно покачал головой. «Нет. Неправильно это». Вряд ли Юрий услышал шепот коллеги, но отношение к ситуации у него, похоже, было сходным. Секунду помедлив, он передернул плечами и вошел в ординаторскую. Шедший последним, Рассветов плотно прикрыл за собой дверь.
– Присаживайтесь. – Травматолог указал Мастодонту на диван. Сам он сел за свой рабочий стол. Николай, пройдя вглубь просторной комнаты, расположился около компьютера. Кресла были ближе, но разваливаться в них, утопая в мягкости, ему показалось неуместным.
– Говори! – Низкий, с хрипотцой, голос Мастодонта резанул слух. Он в упор смотрел на Юрия и, казалось, пригибал его тяжелым взглядом с высоты своего почти двухметрового роста.
– П-понимаете. Травмы вашего ребенка, – («Хорошо хоть сыном не назвал», – мелькнуло у Николая), – оказались гораздо тяжелее, чем можно было предполагать при первичном осмотре, – («Да нет же, не то», – чуть не вырвалось у Рассветова), – поэтому, когда парня подали в операционную, ситуация резко ухудшилась…
– Короче! Он жив?! – Дыхание Мастодонта участилось, а желваки играли все явственнее.
– Извините. Мы сделали все возможное. – Николай поспешил предупредить дальнейшие сюсюкающие речитативы коллеги. – Сожалеем.
– Загубили, – с расстановкой произнес Мастодонт. Его лицо стремительно краснело. Белки глаз налились кровью. Шумное дыхание участилось. Он производил впечатление приготовившегося атаковать быка.
– Понимаете, у него выявили и повреждение легкого, и внутрибрюшное кровотечение, и, что хуже всего, тяжелую черепно-мозговую травму…
– Загубили!!! – взревел Мастодонт и, схватившись обеими руками за край отнюдь не миниатюрного стола, одним резким движением отбросил его в сторону, впечатав в стену около выхода.
Юрий вскочил и попытался отпрыгнуть назад, но, задев стул, с грохотом упал спиной на дверцы шкафа, сполз на пол и безвольно, словно смирившись, застыл на линолеуме, не сводя глаз с нависающей над ним живой глыбы.
– Нет! Успокойтесь! Мы сожалеем. Но парня вы этим не вернете, – почти прокричал Николай в массивный затылок Мастодонта.
Дернувшийся было по направлению к Юрию амбал резко обернулся к Рассветову.
– Ты… – прохрипел он, вперив сверлящий взгляд ему в лицо.
Николай явственно ощутил запах алкоголя. Яблоко от яблони…
– Я реаниматолог. И могу вас заверить, что мы сделали все возможное. У юноши были травмы, не совместимые с жизнью… – Он затараторил, как его незадачливый коллега. Подобная манера общения ему всегда претила, но сейчас он видел себя говорящего как бы со стороны.
Болезненный толчок в плечи отбросил Николая к столу, заставив вернуться в «свое» тело.
– Не надо! – успел вскрикнуть он, прежде чем компьютерная клавиатура обрушилась ему на голову, разлетевшись после контакта с его теменем на несколько остроконечных обломков. Непосредственно от удара боли он почти не почувствовал. Но через несколько секунд появилось мерзко-саднящее ощущение в месте, куда пришелся удар, и он явственно ощутил, как по волосам потекла вязкая теплая жидкость. «Ерунда. Кожа рассечена», – с профессиональной флегматичностью констатировал Рассветов. В этот момент дверь в ординаторскую распахнулась, и на крыльях служебного рвения влетели два молодца в милицейской форме. За их спинами маячила «вывеска» сопровождавшего Мастодонта субъекта.
Виновник экстрима обернулся к вошедшим. Один из правоохранителей, мелькая майорскими погонами, быстрым шагом приблизился к нему и мягко произнес:
– Успокойтесь. Мы все очень сожалеем. Но вы должны быть стойким. Присядьте. – Он робко коснулся руки Мастодонта и указал на диван.
Но безутешный папаша, выместив первый гнев, уже и так поутих. Грузно повалившись на диван, он мрачно поинтересовался:
– Когда тело пацана вывозить будут? Хочу попрощаться.
– Через два часа после смерти. Так положено. – Поднявшийся с пола Юрий растерянно стоял около шкафа. – Час остался, – запнувшись, поправился он.
– Долго. Проведите меня к сыну, – не терпящим возражений тоном прохрипел Мастодонт.
– Но… – Травматолог осекся, поймав быстрый взгляд майора. – Сейчас я предупрежу медсестру. – Он вышел.
Николай приложил к саднящему месту носовой платок. Крови было немного. Головокружение на уровне легкого похмелья. Лишь зудел порез под волосами.
– Идите за медсестрой. Она вас проведет. – Вернувшийся Юрий был предельно вежлив, но подрагивающие губы и бегающий взгляд выдавали внутреннюю напряженность.
Мастодонт и майор вышли. Оставшийся страж порядка, щуплый старлей, окинув веселым взглядом разгромленную комнату, ехидно поинтересовался:
– Жертвы есть?
– А что, можно заявление о нанесении телесных повреждений подать? – парировал Николай. И, не дожидаясь ответа, направился в свое отделение.
Подступавшую злость вытесняла одна мысль: «Только бы не пришлось волосы вокруг ссадины сбривать».
Выездные курсы по реанимации новорожденных длились три дня. Занятия проходили в актовом зале второй городской больницы. Здесь было просторней и уютней – сказывалось многолетнее спонсорство металлургического завода.
Почетными делегатами от реанимационного отделения единогласно (голоса самих «делегатов» корректно не учитывались) были избраны Александр и Дмитрий.
Для последнего это, впрочем, было весьма прогнозируемым событием. Парень всего лишь два года работал анестезиологом, еще не имел категории и вполне закономерно считался «ребенком отделения».
А вот у Александра самолюбие взыграло. Он, врач второй категории с шестью годами анестезиологического стажа за широкими плечами, вполне, по его мнению, мог бы претендовать на равноправное участие в голосовании, где кандидатура второго «делегата» определялась бы на общих основаниях. Хотя, критически оценивая подобный вариант развития событий, он понимал, что шансы у него были лишь в случае выбора методами тыка, «короткой спички», считалочки, – но на подобный непрогнозируемый экстрим коллеги вряд ли бы согласились.
Впрочем, поначалу все складывалось не так уж и плохо.
Профессор, читавший лекции, оказался человеком аккуратным и все три дня приезжал ровно к девяти утра. К двенадцати теоретическая часть заканчивалась и слушателям раздавались тестовые бланки, на заполнение которых уходило минут двадцать. Таким образом, Александр освобождался на два часа раньше, чем в рутинный трудовой будень. Лишь на третий, заключительный, день цикла дотошный кафедрал вздумал устроить практический экзамен по интубации манекена младенца. Александр спокойно вызвался в числе первых, уверенно провел манипуляцию, ввел трубку в четко очерченное отверстие. Но ложка дегтя не заставила себя ждать. Он «ошибся дыркой», введя трубку в отверстие пищевода, а не трахеи. И это он, на счету которого, по его же собственным скромным подсчетам, была по меньшей мере тысяча интубаций взрослых пациентов и полсотни манипуляций с «настоящими» живыми младенцами. А тут с какой-то куклой, и такой казус. Но окончательно настроение у него испортилось, когда, вынужденный в течение бесконечно долгих трех минут стоять перед всем залом с извиняющейся полуулыбкой, он параллельно должен был изображать внимательную заинтересованность словами профессора, подробно и, казалось, с некоторым ехидством объяснявшего суть ошибки. Напряженная поза Александра и раздосадованный взгляд настолько выдавали внутреннюю напряженность, что стоявшая рядом ассистентка кафедрала утешительно шепнула:
– Не расстраивайтесь вы так. На манекенах очень часто не получается.
Но ущемленная профессиональная гордость напоминала о себе весь день.
К утру неприятный осадок растворился, и Александр явился на работу в умеренно боевом настроении. Но мелкие пакости судьбы и не думали заканчиваться.
Исаак Данилович, выслушав отчет дежурантов, спросил «молодых» о прошедших курсах. Но «старики» слушали скудный на инциденты рассказ без особой заинтересованности, а когда все получили привезенные «экскурсантами» сертификаты о прохождении цикла, тема и вовсе сникла.
– Скучновато вы, ребятки, трехдневку провели. Другое дело мы. В понедельник ошпаренного младенца привезли. Мамочка, видите ли, утренний чаек себе заваривала, а ребеночка, чтоб под присмотром был, на кухонный стол рядышком положила. Он, простачок, ножкой чайник с заваркой себе на пузо и бахнул. Итог – тридцать процентов поверхности тела ожог первой степени, десять процентов – второй. Пришлось реанимобиль из детской областной вызывать. Во вторник дядя Боря нас с Колей потрепал неслабо. Больная после эндопротезирования [2] на четвертые сутки коллапс с остановкой дыхания выдала. Полдня из травматологии не вылезали. Сотни единиц гормонов и пару баллонов кислорода на нее извели. Думали, придется на трубу сажать и – к нам на искусственную вентиляцию. Но вроде попустило… Как она, Коль, ты с утра уже наведывался?
