Ветер тормошит стебли травянистых растений. Две фигуры медленно бредут по дороге. Автомобиль смотрит им вслед.
Лотар останавливается и протягивает Иосифу руку.
– Спасибо, что вернулся меня спасти. И прошу меня извинить.
– За что?
– Я был о тебе другого мнения. Вчера утром, когда за домами мелькнула твоя удаляющаяся спина, я подумал: «этот парень никогда не вернется». Целый день ублюдки пытали меня. Признаюсь: в минуты отчаяния, когда думал, что мне крышка, я проклинал себя за то, что не выбрал другой путь спасения. Проклинал, что доверился тебе. Но ты оказался другим, ты пришел. Спасибо! И еще раз прости.
– Извинений не нужно, ведь ты находился в сложной ситуации и имел на это право. Ну, а я… что мне оставалось делать? И похвалы я вряд ли заслуживаю, так как весь день отсиживался на чердаке у каких-то евреев, а вечером забрел в пивной бар. Это вместо того, чтобы действовать. Если бы не твои решительные действия, я был бы пойман возле той парадной. Меня бы уже привязали к стулу и разбили лицо.
– Привяжут к стулу и станут бить по лицу – самое малое, что с тобой сделают в гестапо. На мне хотели испытать столярные инструменты. Молотки, отвертки, щипцы. Эти гады знают толк в допросах. В Афганистане я видел подобное: при мне сотрудники американской разведки пытали талибов. Воспоминания сослужили мне хорошую службу: когда гестаповец принес ящик с инструментами, я даже глазом не моргнул. Ничем не выдал страха. Все потому, что в действительности страх обездвижил меня полностью.
Иосиф вздыхает и поджимает губы:
– Вернемся к насущному. Человек, которого ты захватил, кто он?
– Эсесовская шишка.
– Хочешь, чтобы он стал нашей гарантией?
– В нашей ситуации влиятельный заложник лишним не будет. Еще он может помочь в поиске нашего дорогого сукиного сына, которому я непременно сверну шею.
– Зря ты прострелил ему колено, он там истекает кровью. А если помрет? У тебя уже есть план?
– Зато с ранением он от нас не убежит. А плана пока нет. Когда на протяжении двух часов бьют ногами, мысли путаются. Но мы обязательно придумаем. Основная задача не изменилась: по-прежнему ищем Лабберта. Ибо без него застрянем здесь навсегда.
– Как в таких ситуациях говорят следователи, нужны зацепки.
– Из зацепок только его имя.
– А если он его выдумал?
Лотар качает головой:
– Не похоже. Но если так, это всё усложняет.
На горизонте, где поле переходит в лес, мелькает яркий электрический свет. Иосиф с Лотаром приковывают к нему всё свое внимание. Источник скрыт, но луч отчетливо скачет. Вдруг на противоположной стороне появляется точно такой же подрагивающий луч. Затем из низины поднимается и сам источник: две яркие точки.
– Автомобили! – рычит Лотар. – Как эти черти нас нашли?!
Они окружены эсэсовцами, подбирающимися с четырех сторон. Кольцо быстро сужается. В считанные минуты оно смыкается вокруг «Опеля».
– Остаемся или пробуем прорваться? – колеблется Иосиф.
– Уходить бесполезно, пристрелят.
Один автомобиль вырывается вперед и, слепя фарами, движется прямо на них. Иосиф оборачивается: за спиной цепочка людей с винтовками.
Затормозив, автомобиль окутывается облаком пыли, которое, благодаря свету фар, выглядит волшебно, будто все происходит в театре. Но настоящий театр начинается дальше: дверца открывается, выпуская некоего человека в длинном плаще. Именно такие плащи в будущем, благодаря художественному представлению, будут связывать со служителями нацизму.
– Хорошо, что нас еще не пристрелили, – говорит Лотар. – Еще лучше, что кто-то идет на переговоры.
Плащ останавливается в пяти шагах. Фары бьют так, что человек предстает сплошным черным пятном.
– Эй, назовись! – выкрикивает Иосиф.
Плащ думает одну секунду и подходит ближе.
– Это я, Лабберт! Вы меня знаете.
– Сукин сын! – цедит Лотар. – Конечно, мы тебя знаем! Ты тот самый ублюдок, который испортил нам жизнь.
– Не бойтесь. Вы в безопасности.
– Зато ты вряд ли!
– Оставьте глупости, вы их наделали предостаточно. Хочу, чтобы вы знали: люди за вашими спинами здесь не для того, чтобы стрелять. Они спустят курок только в крайнем случае. И у них, и у меня приказ!
– Что еще за приказ?
– Обязательно узнаете, если отправитесь со мной. Предлагаю сделать это добровольно.
Иосиф шепчет Лотару:
– Что будем делать?
– Ты еще спрашиваешь? Вот же он, голубчик, сам припорхнул, искать не нужно. Делаем доброжелательный вид, а как только выдастся возможность, силой заставим его отправить нас обратно.
Они кивают и подходят на расстояние вытянутой руки.
– Правильный выбор, – говорит Лабберт. – Вам нечего бояться.
– Бояться? – брезгливо косится Лотар. – Тебя? Осла, который сбежал и вдобавок нас обчистил?
– По-другому вы бы не отпустили меня. Я солдат, у меня был приказ. Я не мог задерживаться и должен был вернуться к своим.
– Что солдат, это мы видим, эсесовская морда. Вон как петлицы блестят. – Лотар всего лишь играет, выказывая грубость. – Небось, какой-нибудь бригаденфюрер?
– Штандартенфюрер. Это соответствует полковнику.
– Я знаю, чему это соответствует, харя полковничья! Перед тобой штабс-капитан в запасе!
– Армии?
– Бундесвера! Вооруженных сил Федеративной Республики Германии. Страна с таким названием вас ждет в будущем.
– Воевал?
– Воевал.
– С кем?
– Это долгая история. Скажем так: в нашем времени противник не обязательно должен иметь гражданство.
– Значит, ты не просто полицейский, ты бывший военный.
Иосиф выходит из себя:
– Может, продолжите беседу потом? И мне неуютно, что на меня нацелены винтовки.
– Убрать оружие! – командует Лабберт.
Эсесовцы тотчас опускают стволы.
5На рассвете кавалькада из трех машин подъезжает к дому в двадцати километрах от Мюнхена. Белый особняк купается в оттенках розового утра.
– Это не тюрьма. Тогда в чем подвох? – спрашивает Иосиф, в качестве разминки воздевая руки к утреннему небу.
– А кто говорил про тюрьму? – поднимает бровь Лабберт. – Ведь было сказано, что вам просто нужно кое-где пересидеть, пока я не закончу некоторые дела.
Лотар недоверчиво косится. В утреннем свете его избитое лицо выглядит кошмарно, но сам он по этому поводу не переживает.
– Тюрьма может иметь сколь угодно приветливый вид и, тем не менее, ею оставаться, – говорит Иосиф. – Полагаю, во время пересиживания покидать пределы дома нам будет нельзя?
– Безошибочное предположение. Несколько дней вы будете находиться под постоянным контролем на территории этого загородного имения. Вас будут кормить, приносить газеты, журналы, а также вы сможете слушать радио и свободно разгуливать в пределах периметра. Простите, но гоняться за вами у меня желания больше нет.
Подозрительный Лотар и доверчивый Иосиф понимают: такой вариант лучше, чем душная камера. А главное, по пути сюда Лабберт дал обещание через несколько дней перебросить измотанных двадцатым веком обратно в свою эпоху. Даже пообещал рассчитать, чтобы они оказались дома в тот же день и в тот же час. Однако умолчал, что минувшей ночью сидел за столом с Адольфом Гитлером, и что тот приказал любым способом уничтожить «гостей из будущего». Пока Лабберт держит язык за зубами.
Но теперь ему нужно в Мюнхен. Его ждет недолгая, но утомительная работа: необходимо передать управление отделом в руки другого специалиста и подготовиться к выезду в Антарктиду.
Лабберт прощается, садится в машину и уезжает.
Лотар убегает искать умывальник, чтобы смыть с лица засохшую кровь и промыть остальные раны.
Иосиф остается на веранде в одиночестве. Одиночество ему сейчас и нужно. Самое время согнать свои мысли в кучу. Сентябрьское утреннее солнце, бархатное небо, переливистое чириканье птиц, запах древесины – все это умиротворяет, успокаивает и способствует.
«Вот и подходит к концу загадочное путешествие во времени, – закрывая глаза, думает Иосиф. – Если подразумевать домом свой век, скоро буду дома. Лабберт просил подождать два дня. Значит, в общей сложности, я пробуду в прошлом пять суток. Продолжительная экскурсия, надо сказать. Хорошо, вот я вернулся; прокатное агентство получит страховую выплату за исчезнувший «Мерседес». По-видимому, против меня инициируют судебное разбирательство. Продлится оно, конечно же, недолго: машину найти не смогут, а причастность к русской мафии опровергнут. Потом меня выдворят из страны и навеки запретят въезд. Мирный учитель немецкого станет не въездным в государство, язык которого с большой любовью преподает уже десять лет. Как мне с этим жить?»
Тропинка, уходящая за территорию, обсажена кустарником. Иосиф наблюдает как, оккупируя тонкие ветки, туда с шумом и щебетанием залетает стая мелких птиц. Птицам нет дела, какой сейчас век. Они жили тысячи лет назад, живут сейчас, и жить будут еще очень долго. Возможно, дольше, чем человек. Ведь у них нет разрушительных войн, концентрационных лагерей, газовых камер и крематориев. Нет идеологического мусора, которым постоянно обрастает человеческое общество. Конечно, птицы, как и многие другие животные в этом мире, рьяно оберегают свой вид смешения. Кто-то особо умный узрит в этом черты национализма, расизма в исконном своем воплощении. Но сравнивать естественную биологическую потребность с той грубой, извращенной, в чем-то садистской особенностью человека просто нельзя. Сохранение качества, безусловно, играет высокую роль, но в погоне за этим нельзя переходить к самоистреблению. В крайних случаях вполне может быть применим локальный расизм, когда некоторые народы объединяются в отдельные ареалы и размножаются строго внутри себя. Это знает каждый, ибо продиктовано это здравым смыслом, но почему-то на протяжении развития человечества мы прослеживаем совершенно иную картину. Льется кровь, над некоторыми народами проводят крупномасштабные акты геноцида. Это не то, к чему должен идти человек. И пока не случилось страшное, миру нужно понять это как можно быстрее. Иначе холокост двадцатого века покажется разогревом на пути к настоящему всесожжению.
