Он подождал еще минут пять и перешел на другую сторону улицы. Зайдя в первый попавшийся магазин, он купил пачку чипсов и вышел. Внимательно всмотревшись в окна клиники, он успокоился: жалюзи были опущены. Чипсы полетели в урну. Быстро он пересек улицу и вошел в арку. Похвалив себя за предусмотрительность, нащупал в кармане куртки ключи: однажды он сделал дубликаты с Марининых, так, на всякий случай. И сейчас они ему помогут попасть в дом.
Капитан Кузьмин не спеша шел по двору к своему подъезду. Разговор с главврачом не успокоил его, а только насторожил. Похоже, что у Беркутова серьезные неприятности, гораздо более серьезные, чем он, Кузьмин, мог предположить. От этой мысли Кузьмину стало не по себе. Он до сих пор не понимал, что за дела творятся вокруг его друга. Кому – то не очень умелому никак не удавалось довести дело до конца. Или у Беркутова такой сильный ангел – хранитель? Все это могло бы сойти за шутку, хоть и дурную, или за угрозу, если бы не смерть пожилой женщины и вполне реальная пуля, которую достали из плеча майора. А то, что в больнице подменили препарат в капельнице, уже не лезло ни в какие ворота. Кузьмин разозлился. Первоначальная версия о том, что Егора попытался убрать как свидетеля «террорист» из метро, отпала сразу после первого допроса. Мститель настолько был напуган, когда узнал о количестве угробленных им людей, что готов был до кучи сознаться в чем угодно. Глядя на фотографию Беркутова, он заявил, что тот стоял первым в очереди в колбасный магазин, прямо около той урны, в которую он положил пакет со взрывчаткой, и поэтому он его так хорошо запомнил. Следователь из городской прокуратуры и ФСБешник только переглянулись и покачали головами. С этим все было ясно. Службиста главным образом интересовало, где этот малолетник придурок взял взрывчатку. При этом вопросе парень вдруг замкнулся и перестал отвечать на вопросы. То, что он не знал, какой силы будет взрыв, наводило на мысль, что им водила чья – то опытная рука. Этим сейчас и занимаются специальные органы.
А вот с «кухонным» эпизодом загадок куда больше. Замок входной двери открыт либо «родным» ключом, либо баба Лиза сама отперла преступнику дверь. В том, что, скорее всего, этот человек ей был знаком, Кузьмин был почти уверен: удар был нанесен сзади, старушка ничего не опасалась. Ростом он был ненамного выше бабы Лизы. Да и не смертельным был этот удар, просто оглушили ее, как сказали криминалисты. Умерла она от удушья. Работал явно не профессионал: форточки позакрывал, а свет в коридоре не выключил. Кому же Беркут так насолил? Да! Еще этот Дубенко. С ним еще предстоит разобраться, но уже сейчас понятно, что к покушению во дворе он не имеет никакого отношения: рост у него не меньше метра восьмидесяти. Хотя, мог нанять киллера. И где ж он такого придурка отыскал, который попасть с такого расстояния в человека не смог, да еще и, как Золушка, туфельку обронил, удирая? И в больницу Дубенко не мог приходить, сам угодил в госпиталь, да еще и так серьезно, что прикован к кровати.
Может быть, дело в женщине? После развода, насколько он знал, у майора не было постоянных привязанностей. Домой он никого не водил: стеснялся бабу Лизу. В большинстве случаев брал ключ у Кузьмина от его дачи. Да и не припомнит что – то Кузьмин никаких конфликтов у Беркутова с женским полом! Он и с замужними дамами дела не имел, благо в прокуратуре полно молодых, хорошеньких и свободных. И все – таки Кузьмину что – то подсказывало, что фейерверк в квартире вполне могла замыслить и женщина. И еще странности с выстрелом. Никакой мужчина не выберет такую неудобную огневую точку: за мусорными бачками находится глухая кирпичная стена, до ближайшего выхода со двора вдоль нее бежать не меньше сотни метров. Шансов благополучно удрать минимум. Но ей (или все же ему) удалось. Если бы эта Галина Голованова не споткнулась, то ее трофеем была бы не обувь, а сам ее владелец. Кстати, почему кроссовка с ноги соскочила? Странно, шнуруются спортивные тапки довольно туго и сами собой с ноги не соскальзывают, даже если и потянуть! Это могло быть только в одном случае: велика обувка хозяину! А если так, то хозяин вовсе не хозяин, а хозяйка: найти мужчину с ногой меньше сорокового размера маловероятно.
И подмена лекарства в больнице тоже уж как – то по – женски. Мужик скорее бы отключил всю систему начисто. Или, на худой конец, подушкой придушил спящего раненого.
Вдруг Кузьмин резко остановился. «Ой, елки! Ну, да! Как же я раньше не догадался!», – он развернулся и побежал к машине, которую он оставил на проезжей части. «Возвращаемся в больницу», – коротко бросил он задремавшему сержанту.
Валентина Прокофьевна Романова тяжело опустилась на табурет. Глядя на закипавший в кастрюле бульон, она мысленно сосчитала до десяти. Встать даже на счет десять ей удалось с трудом. Эта «считалочка» помогала ей всегда, с самых первых лет жизни с мужем. Да и научил ее нехитрому приему тоже он. Как – то раз, когда она не смогла себя заставить вскочить с постели в пять утра, чтобы проводить тогда еще молодого лейтенанта на учения, тот разозлился не на шутку. Вернувшись через три дня, усталый, но довольный – командование его отметило за отличную подготовку личного состава – он решил провести учения и дома.
– Слушать мою команду, – приказал он Валентине, – С этого дня будешь вставать на счет «десять»!
– Как это? – опешила она.
– Просто. Считаешь до десяти и при слове «десять» – делаешь то, что не хочешь.
– А если я не хочу делать, что не хочу? – немного путано спросила Валя.
– А если не хочешь, тогда я считаю до десяти, и ты собираешь вещи и едешь в Москву, к маме.
– Но я беременна! – выпалила она новость, которой хотела порадовать мужа вечером, за празднично накрытым столом.
– Тем более. Тебе уже сейчас трудно, а с ребенком будет еще труднее, поэтому готовь себя заранее. Дисциплина, Валька, в жизни главное!
– А я думала, главное – любовь, – пролепетала Валечка. В этот момент она поняла, что мама была права, отговаривая дочь от брака с военным. В их семье никто никем не командовал, а слова «спасибо» и «пожалуйста» сопровождали даже самую незначительную просьбу. Но Валечка очень сильно была влюблена в мужа, поэтому только вздохнула и сказала:
– Я попробую.
– Вот и молодец! А что ты там про беременность говорила?
– Сегодня я была у врача, срок – восемь недель, – Валентина уже и не знала, радоваться ли ей.
– Здорово!
– Ты рад? – она с надеждой посмотрела на мужа.
– Конечно, рад! – приосанился тот, – Я всегда знал, что у нас получится! Родишь парня, похожего на меня!
– А девочку? – тихо спросила Валя.
– Девочку? Какую еще девочку?! – он с сомнением глянул на жену, – Что это ты там себе придумала? Будет сын и точка.
Валя с удивлением отметила, что ее муж свято верит, что будет так, как он сказал. «Что это – дремучесть или у меня муж обыкновенный самодур?» – впервые задумалась она.
Родилась дочь. Романов был в это время на учениях, где – то в Казахских степях, поэтому из роддома ее забирала жена командира части. Она же и помогала ей в первые дни. Ее дочери были уже взрослыми, старшая недавно вышла замуж и уехала с мужем в Москву.
Валентина Прокофьевна поморщилась: спина болела немилосердно, не помогла даже таблетка пенталгина, обычно приглушавшая боль надолго. В кухню, позевывая и по – старчески шаркая тапочками, вошла дочь. Пижамная кофта туго обтягивала живот, полные бедра заметно колыхались под тонкой тканью брюк. «Господи, как она растолстела! Килограммов девяносто, не меньше!» – Валентина Прокофьевна сама лишнего веса никогда не имела, ей бы и хотелось прибавить пяток кило, но не получалось.
– Привет, мамуля, – Лера поцеловала мать в седой висок.
– Доброе утро, Лерочка. Блинчики будешь?
Лера уже и без того схватила с тарелки блинчик и, свернув его трубочкой, обмакнула в розетку со сметаной. Валентина Прокофьевна налила чай в кружку. Положив три ложки сахара, она пододвинула ее дочери. И Романов и Лера пили чай и кофе из поллитровых емкостей, напоминающих, скорее, плошки для борща. Причем доливали жидкость в них несколько раз за один присест. Сама хозяйка предпочитала небольшую, изящную чашку из сервиза, подаренного им с мужем еще на свадьбу. От сервиза уже почти ничего не осталось, но одна чашка и молочник кочевали с Романовыми по гарнизонам до последнего пристанища – квартиры в Самаре.
– Лерочка, что ты собираешься сегодня делать?
Лера не ответила. У Валентины Прокофьевны почему – то тревожно сжалось сердце. Ее дочь очень изменилась в последнее время. Обычно Лера вставала очень поздно, чуть ли не в полдень, так как досматривала ночью очередной сериал. Во время завтрака она подробно рассказывала матери содержание серии, комментируя и обсуждая поведение героев. Валентина Прокофьевна старалась не показать дочери, насколько ей это не интересно, сама она жила вполне реальной жизнью, хлопот и забот по дому ей хватало вполне. Но Лера, особенно после развода с Егором, ушла «в телевизор» полностью. Она могла по нескольку дней не выходить из дома, не переодеваясь из пижамы и не причесываясь. Иногда двум ее приятельницам, одиноким и веселым дамочкам, по просьбе Валентины Прокофьевны удавалось вытащить ее в кафешку, но они потом сами жалели об этом: Лера сидела с кислой физиономией, с тоской поглядывая на часы. Ни о каких знакомствах с кавалерами речи не шло. Сначала они думали, что она переживает развод и не может забыть своего бывшего мужа. Но нет, спросив ее о Беркутове, они в ответ получили только удивленно вскинутые брови и полное непонимание: «Это что это вдруг вы о нем?». Доложив Валентине Прокофьевне, что Лера и не вспоминает свой распавшийся брак, они развели руками, мол, мы сделали, что могли. Валентина Прокофьевна успокоилась. Ну, пусть уж смотрит телевизор. Однако она все чаще присматривалась к дочери. Однажды, зайдя к ней в спальню, она увидела, что та плачет навзрыд, размазывая слезы кулаками по щекам, как она делала только в детстве. Подумав, что дочь переживает за экранного героя, она посмотрела на телевизор, но он был выключен. Но, Лера держала в руке пульт. Испугавшись, Валентина Прокофьевна, кинулась к дочери. Но Лера неожиданно зло зыркнув на мать, процедила сквозь зубы: «Уйди». Валентина Прокофьевна включила маленький телевизор на кухне. Пощелкав пультом, она удивилась: ни по одному из каналов сериал не показывали. Впрочем, и работал только СКАт. Валентина Прокофьевна присмотрелась: шел репортаж о вчерашнем взрыве в метро. «Что ее могло так расстроить?» – задала она себе вопрос. Через полчаса хлопнула входная дверь – дочь куда – то ушла. С этого дня она уходила часто. Молча, ничего не говоря матери. Иногда ее не было час – полтора, а как – то вечером, уйдя после ужина, она вернулась за полночь. Валентина Прокофьевна долго не спала, ждала ее, но все равно пропустила ее возвращение. Пока она, полусонная, вставала с кровати, Лера тихо прошмыгнула к себе в комнату и закрылась на защелку. Валентина Прокофьевна, кормя утром мужа завтраком, долго не могла решиться рассказать ему об этих отлучках дочери. В конце концов, когда Романов съел тарелку каши, запил ее большой кружкой кофе с молоком и, довольный, откинулся на спинку стула, она решилась. Выслушав жену, Романов посмотрел на нее и спросил: «И что? Ей сколько лет, мать? Баба она свободная, так чего ж ей не погулять?». Мысль о том, что Лера встречается с поклонником, как – то в голову Валентине Прокофьевне не приходила. «А ведь это самое простое объяснение», – подумала она тогда. Сомнения остались, но она загнала их в самый дальний угол своего сознания.
