– Объем был? – почти равнодушно поинтересовался Вовка.
– Да, и немалый. Сейчас журнал покажу.
Вернувшись из дальней комнаты с журналом регистрации, я застал Вовку в зоне выдачи уже в хирургической пижаме цвета «морской волны», которая была последним писком моды среди госпитальной братии.
– Так, что тут у нас сегодня… – листая журнал, спрашивал у страниц Бумажкин. – Восемь выдач и три вскрытия. На троих – просто разминка. Когда первые?
– Сегодня карусель в 9.30 начинается.
– Как наш Плохиш?
– Я бы сказал, что прогресс налицо. Вот только когда не успевает, суетиться начинает, нервничает.
– Ну, это вопрос опыта. Придет со временем, – с нотками отеческой интонации заметил Вовка. – Все через это прошли, и я тоже. Давай-ка ты сегодня в секции поработаешь, а мы с Борькой выдачи возьмем. Заодно и гляну на него, в боевых условиях.
– Идет. Пойду секционную готовить, – охотно согласился я. И украдкой облегченно выдохнул. И выдох этот был неспроста.
Сегодняшние выдачи были для Боряна экзаменом. Видимо, так решил Бумажкин, отправив меня в секцию. Я же буду монотонно резать, поставляя Магомеду пищу для его врачебных заключений.
Впрочем, оставим ненадолго в покое суетную среду Большой недели. Я расскажу тебе, читатель, о Вовке Бумажкине. Пока я занят аутопсией и механически орудую инструментами, у меня есть такая возможность.
Что представляют из себя санитары патологоанатомических отделений? Кто они? Подавляющее большинство граждан с ходу заявляют, что в моргах работают исключительно маргинальные элементы, необразованные алкоголики, бывшие зэки. И изредка студенты медицинских институтов, но только ради изучения анатомии. Есть ли среди них люди с высшим образованием? Или с ученой степенью? Доктора наук, например. Или бывшие руководящие сотрудники ведущих НИИ. Нет конечно же! Да и откуда им там взяться, ведь эта профессия в современном табеле о рангах приравнена к разнорабочим. А может, среди них можно встретить человека, занимавшего некогда крупный правительственный пост? Да что вы, это же просто смешно…
Так вот… Высшее образование, докторская степень, почетное членство в ученом совете НИИ, должность замминистра – все это было у Владимира Бумажкина в ту пору, когда он носил гордое звание советского человека. Служебная «Волга» (непременно черная), государственная дача, солидный оклад, признание среди профессионалов, загранкомандировки, продуктовые заказы и чеки магазина «Березка»… Парень из семьи простых московских интеллигентов, он всего добился сам. Если бы в природе существовало понятие «советская мечта», он бы мог стать ее пропагандистским символом. Он честно служил стране в эпоху развитого социализма.
Но время неумолимо шло вперед, оставляя после себя смятые календарные листки. Сначала закончилась эпоха, а затем и сама страна. Институты прошлой жизни рушились, увлекая за собой тех, кого они взрастили. И их семьи. Среди них был и Вова Бумажкин, оставшийся без министерства с его благами и даже без НИИ. Но никакие глобальные потрясения не могли отнять у него главных богатств – крепкий мужской стержень и любовь к своей семье. Как и во времена советского достатка, стабильность и безопасность жены и сына были главным смыслом его жизни.
В тот самый момент, когда благополучие семьи Бумажкиных стало давать трещину, один приятель предложил бывшему заместителю министра место санитара в морге. В те дни это был единственный вариант, и он вцепился в него мертвой хваткой. А несколько лет спустя жизнь свела меня с ним в стенах патанатомического отделения четвертой клиники. Именно Вовка Бумажкин сделал из начинающего санитара Антонова квалифицированного патанатотехника.
Ну что ж, нам пора возвращаться обратно. Перелистав покорный календарь на пятнадцать лет назад, мы вновь окажемся там. Там, где нет сотовых телефонов, компакт-дисков и спутникового телевидения; где пожилые женщины продают у метро сигареты и водку, выставив весь свой ассортимент на перевернутых деревянных ящиках из-под овощей. Где солидные мужчины в спортивных костюмах с сомнительным прошлым являются образцом для подражания; проституция считается престижной профессией, сидеть на игле – модно, а учиться в институте – нет…
Итак, мы снова в июне 1995 года, где двадцатилетний я (гражданин РФ Артём Антонов) идет по коридору Царства мертвых, спрятанного под вывеской Министерства здравоохранения. Следующие пять дней и ночей мы будем следовать за ним неотступно, добравшись до эпилога к утру понедельника.
Да-да, все верно. Я шел по коридору патологоанатомического отделения, который вел меня к дверям в зал холодильника, за очередной жертвой Минздрава. В этой белой кафельной комнате, каждый сантиметр которой я знал наизусть, через мои руки прошли многие сотни бывших людей. За каждым стояла уникальная человеческая жизнь, исполненная в одном экземпляре и полная надежд, разочарований, страхов, любви и злобы. Сегодня мне предстояли еще несколько встреч с постояльцами, причину смерти которых зачем-то понадобилось знать государству.
Вдыхая пряный запах кварцевых ламп, я привычно снарядил патанатомическую мясорубку, подготовив инструменты для себя и врачей и выставив банки для биопсии.
– Привет, Артёмий! – завибрировал его баритон в кафельной коробке секционной.
Вздрогнув, я очнулся, вырвавшись из диковинного мира, который совсем недавно стоял передо мною во весь рост.
– Добрый день, Виктор Михалыч! – постарался наладить беззаботное лицо.
– Сегодня всех четверых делает Магомед, – распорядился он.
– Так у нас же вроде трое. Олейников, Холодова и Бородулин, – удивленно переспросил я.
– Уж ты мне поверь, Артёмий, еще и четвертый есть. Кузнецов его фамилия. Они его хоронить в Белгороде будут. Сначала хотели в пятницу забирать, потом все переиграли. Звонят мне и говорят – сегодня заберем. Так что этого Кузнецова – в первую очередь.
– Как скажете, Виктор Михалыч. Сделаем первого, – заверил я шефа, враз покрывшись мерзкой испариной.
Спустя десять минут труп гражданина Кузнецова уже лежал на столе, готовый к встрече с инструментами. Надевая клеенчатый фартук, украдкой посматривал на него, словно боясь, что он заговорит, грозясь жаловаться Аиду и сделав мой ночной сон явью. Магомеда в секционной еще не было. Но через пару минут он заглянул, сказав свое обычное «минут через десять буду». Что означало: «через десять минут ты должен закончить первое вскрытие».
– Что ж, сударь, начнем, – пробубнил я и поставил реберный нож чуть ниже гортани Кузнецова. Чуть помедлив, подался вперед, надавив на лезвие, и потащил его к лобковой кости…
Через несколько минут все было готово. И я стал зашивать бедолагу, спешно работая иглой, словно проворная швея. Стежок, еще один, еще, нитку с иголкой от себя и вверх, затягивая шов. И вдруг… почувствовал легкое жжение в пальце, к которому сразу присоединилась и теплая ноющая пульсация. Еще до того, как посмотрел на руку, я уже знал, что произошло. Такое случалось со мною не впервые. В спешке игла сорвалась, насквозь проткнув мягкие ткани указательного пальца, чуть ниже первой фаланги. Подняв руку и осмотрев, понял, что не ошибся. Сказав несколько очень плохих слов, принялся аккуратно снимать перчатку, чтобы вымыть руку и выдернуть иглу. Но следующие пару-тройку секунд стоял не двигаясь, зачарованно глядя на небывалое зрелище, что было сродни сакральным ритуалам. Крупные алые пятна крови, одна за одной, торопливо срывались с моей руки в незашитое горло Кузнецова, словно играли в догонялки. Падая в тело, теплая живая кровь растекалась по мертвым черно-вишневым сгусткам, проворно сползая в грудную клетку, как будто стремилась добраться до сердца. Казалось, она хочет породнить меня с Кузнецовым, отдав ему частичку моей жизни.
Промыв ранку, наскоро замотал палец пластырем и закончил работу. Теперь ДНК, несущая мои гены, навсегда стала частью Кузнецова, образовав с ним одно целое. А через пару дней, где-то в Белгороде, случатся его похороны, которые будут и моими похоронами тоже. Все, кто любил покойного, поплачут и надо мной, и прочтут молитвы. Цветы, которые лягут на свежие комья земли, когда ящик зароют, будут самую малость моими. Так что теперь Кузнецов без меня – никуда.
Когда заканчивал второе вскрытие, в секционном зале появился Бумажкин, да не один, а с деловито-озабоченным лицом.
– Тёмыч, бросай все как есть, ты мне нужен, – сказал он, разминая пальцами сигарету.
– Чего такое?
– Надо по адресу смотаться. Есть для тебя работа.
– Адрес-то хоть московский? – поинтересовался я.
– Хоть московский. Рядом тут, в Лианозово. Переодевайся и на выдачу подходи.
Спустя несколько минут я был в зоне выдачи, где шла неспешная работа над двумя постояльцами. Склонившись над массивным гробом, Вовка гримировал дородную даму, ловким постукиванием пальцев нанося тоналку. Работал так быстро и уверенно, что казалось, может делать это даже во сне. Не прекращая гримировать, он иногда кидал на Плохотнюка цепкий взгляд, чуть поворачивая голову в его сторону. Боря тем временем был занят сложной процедурой. Он брил мужчину, заросшего плотной седой бородой, большая часть которой находилась на проваленных впалых щеках. При этом так старался, что даже высунул кончик языка, словно ребенок, пишущий прописи. Поздоровавшись с Плохишом, я подошел к Вовке.
