Порой его заносило в такие дебри, что самому делалось страшно. Рациональный и практичный Рогов, случалось, вспоминал главную страшилку детства и жаждал заключить некий союз, а может, просто попросить помощи. Блажь, казалось бы, а поди ж ты – на полном серьезе призывал иногда черного охранника, чью поддержку когда-то ощутил. Покажи, где моя ошибка! Разруби узел, я не справляюсь! Но черный не отзывался – наверное, был бессилен в этих делах…
Этот мучительный абсурд выворачивал кишки, поэтому не раз хотелось плюнуть и начать как-то устраивать жизнь. После очередного их разбега Рогов едва не женился, благо подвернулась очередная Фаина. Она была светловолосой, с мощными бедрами, которые с готовностью раздвигались и сжимали Рогова так, что косточки похрустывали. Она умела варить борщи и готовить котлеты, сама шила себе наряды, причем такие, что толстоватые ноги умело скрывались тряпичными складками, – короче, готовая супруга, которую судьба преподносит на блюдечке с каемочкой. Рогов даже кольца купил и начал изучать объявления о сдаче комнат внаем. Но что-то остановило. Очутившись в одной из таких комнат, он встал у окна, выходившего на брандмауэр. Глухая стена из красного кирпича закрывала солнце, небо, двор, людей, и вдруг показалось: женись он – вся жизнь останется там, за стеной, а он будет до пенсии торчать у этого облезлого подоконника и пялиться на выщербленную кладку… Или вспомнилась Лариса? Связавшая их с детства пуповина тянулась непонятно для чего, но ведь тянулась!
У Мятлина, как выяснилось позже, была похожая история. В него втрескалась дочь профессора, и дело покатилось к свадьбе. Профессор в будущем зяте души не чаял, тому светил диссер вне очереди, а дальше, не исключено, и заведование кафедрой.
– Только я сбежал, как Подколесин.
– Как кто?
Мятлин усмехнулся:
– Ты, Всеволод, не меняешься. И что она в тебе… Впрочем, неважно. Мы зашли подать заявление в загс, только там, как и везде, очередь. Полчаса сидим, час, уже потребовалось выйти на минутку. Я вышел, но возвращаться не стал – к метро побежал, бегом!
Рассказанный эпизод пробудил ревность, вроде как Женька вырос вровень с Роговым, хотя должен был, по идее, облажаться. Рогов с неимоверным облегчением воспринял бы известие о счастливо сложившейся семейной жизни соперника, еще и согнулся бы в поклоне: совет, дескать, да любовь! Не в тот ли раз прозвучал пассаж про «чудо, тайну, авторитет»? Им обоим требовалось какое-то объяснение, и Мятлин, кривовато ухмыляясь, взялся говорить о Достоевском, мол, без этой триады человеку не живется спокойно, а Лариса и чудо, и тайна, и – в каком-то смысле – авторитет! А если учесть, что еще красота присутствует, каковая мир спасет, то все ясно как божий день!
– Чего тебе ясно? – спросил Рогов, отхлебывая из кружки.
– А все!
– Не трынди, как говорят в Пряжске. Ничего тебе не ясно, как и мне.
К тому времени оба уже закончили вузы: Рогов осваивал ЭРУ, Женька проходил стажировку в Пушкинском доме. Многие сочли бы их просто везунчиками и баловнями судьбы, они же чувствовали себя шагающими по тонкому льду. И, хочешь – не хочешь, вынуждены были постоянно возвращаться в жизнь, что, казалось бы, давно исчезла.
В тот раз Женька тоже вспомнил Пряжск.
– Давно был на родине? – спросил с язвительной улыбочкой.
– Два года назад.
– Слышал, что Зема погиб?
– Да, дошел слух.
– А как погиб, знаешь? Не знаешь… А я вот знаю. И всегда знал.
– Откуда же ты знал? – поинтересовался Рогов.
Пауза была длинной, причем в это время Мятлин смотрел на него, как на младенца.
– Оттуда. Я бы, может, и объяснил, только вряд ли ты поймешь. Потому что ты – Самоделкин! Был им и останешься, понял?!
Похоже, он нарывался, а может, выпил лишнего – в любом случае Рогов не собирался плескать пивом в физиономию. Они бы сто раз могли набить друг другу морду, еще в детстве, только на мордобой было наложено табу. Нельзя им было так выяснять отношения, оба это прекрасно понимали.
Возможно, отношения вообще не требовалось выяснять, ведь была и другая возможность прикоснуться к чуду. Рогов лежал на верхней полке в плавгостинице, намертво пришвартованной к берегу, а казалось: он отправляется в дальнее плавание, туда, где масса интересных (а главное, более простых!) вещей. Неплохая альтернатива жизненным заморочкам, всем этим человеческим взаимоотношениям, запутанным и опостылевшим. Его домом будет «Кашалот». Корабль примет Рогова, а значит, ему не суждено стать жертвой, наоборот, он сделается повелителем суперсложного механизма…
3
Обследование будущего дома началось на следующий день. Это было что-то вроде экскурсии, которую проводил Жарский до начала рабочего дня, пока дюралюминиевое чрево не наполнилось рабочим людом.
– Когда народ набьется, ничего не увидишь, – пояснил. – Да и вообще на пустом «Кашалоте» особая атмосфера.
– Прямо-таки особая?
– Сам почувствуешь, если не тупой.
Рогов проявлял скепсис из боязни, что морской монстр отринет одного из его создателей. Не самого последнего из создателей, между прочим, – автоматика общекорабельных систем была основой живучести, без нее, что называется, ни тпру ни ну. Залить топливо в баки? Извольте включить разработанный Роговым блок. Поднять на палубу ракетно-бомбометные установки? Те же действия, только в части управления гидравликой. А уж когда пожар или затопление, то здесь без роговских алгоритмов ни одна помпа не заработает, а значит, кирдык могучему «Кашалоту». Если сравнить с живым организмом (а сравнить ой как хотелось!), то его автоматика была тем участком мозга, что ведает сокращением сердечной мышцы, работой легких, да еще и иммунной системой командует. Удали этот участок – и монстр окажется парализованным, минуты не проживет, даже пасть не сможет раскрыть, чтобы издать предсмертный стон.
– Носовой сходней твоя система управляет?
– Моя, – ответил Рогов.
– Тогда вон там пульт, дублирующий центральный. С него можно в ручном режиме управлять этой махиной.
Они находились в танковом трюме, где по левому и правому борту тянулись ряды серых закругленных дверей; на одну из них и указал Жарский.
– Можно попробовать?
– Не терпится? – хохотнул «экскурсовод». – Понимаю, понимаю… Пробуй, конечно, хозяин – барин.
Забравшись через дверной проем в крошечную пультовую, Рогов не сразу нажал кнопку. Когда же решился, нажатие получилось робким, как у пианиста, что опробует клавиатуру незнакомого рояля. Многотонная сходня вздрогнула, опустившись на несколько сантиметров, и в образовавшуюся щель пробился утренний свет. Рогов долго разглядывал светящуюся полоску, так что Жарский не выдержал:
– Чего застыл? Жми смелее!
Со второго нажатия сходня пошла вниз, открывая взгляду территорию завода. Когда в поле зрения показались их вагончики-бытовки, Рогов отпустил кнопку. Странное было ощущение: вроде как он находился в чреве огромного животного, глядя на мир из его пасти. Животное было, без сомнения, хищником, только Рогова его плотские аппетиты почему-то не пугали. Он пребывал в симбиозе с монстром, являлся частью его микрофлоры, неким необходимым организмом, а значит, животное кровно заинтересовано в его существовании.
Рогова провели к задней сходне, более скромной по размерам, после чего начали показ других помещений. Они поднимались по трапам, спускались, протискивались в проходах, оказываясь то в машинном отделении, то в ракетном отсеке, то вообще непонятно где.
– Почему здесь пусто? Потому что в этой конуре боезапас хранится. А его, сам понимаешь, еще не завезли. Вот начнем стрельбы во время испытаний, тогда коробушку и заполнят торпедами.
Двигаясь вслед за проводником, Рогов постепенно утратил ориентацию – так бывает, если тебя водят по незнакомому городу, и ты отдаешься на волю более осведомленного провожатого. Корабль казался лабиринтом, заполненным бесчисленными пультами, механизмами, локаторами, системами вооружений, и не было всему этому конца и края. Когда провожатый внезапно исчез, Рогов остановился. Постоял минуту-другую, покрутил головой, после чего двинулся в один из проходов. Он не должен был заблудиться – «Кашалот» хоть и огромный, но не авианосец же, всего лишь летающий десантный корабль.
Трап увел вниз, где обнаружилось просторное помещение, сплошь увешанное желтыми ящиками с аппаратурой. Обнаружив свой системный блок, Рогов повеселел и прибавил шагу – рассчитывал в скором времени оказаться в трюме. Но перед глазами мелькали все те же пульты, турбины, ракетные установки, и уже представлялось, что он забирается глубже и глубже, в то место, откуда нет возврата.
По ходу движения Рогов крутил головой направо-налево, что-то вспоминая, и вдруг озарило – сон! Был такой сон в детстве, когда человек в черной шинели впустил его внутрь машины, оказавшейся на удивление огромной, и там в середине просторного зала на постаменте стоял изобретенный отцом «перпетуум мобиле». Сейчас происходило нечто похожее. Он погружался в корабельное чрево, как во что-то родное, всплывшее из глубин памяти, и опять не хотелось отсюда выбираться…
