– Это что? – спросила, протягивая ладошку.
– Злата, – Рыжий недоумённо смотрел на монету, – это же твой «арапчик»… Ты зачем его приволокла?
– А это тогда что?! – она открыла вторую ладошку, и друзья, ахнув, увидели там точно такой же золотой дукат, с точно такой же дыркой, скрывающей год выпуска.
– Откуда он у тебя, – начал было Ромка, но, догадавшись, осёкся и снова ахнул: – Вартанян… дядя Рубик умер?!
Златка отрицательно покачала головой, глядя куда-то в сторону.
– Он не умер… – завернув обе монеты в замшевый лоскут, она уложила их в портсигар, спокойно смахнув чёлку с глаз. – Его убили.
Она встала и, подойдя к борту, широко раскинула руки, ловя «низовку», довольно сильный западный ветер, что дул с Азовского моря против течения, нагоняя воду в Дон:
– А ведь так хочется стать белой чайкой… Парить навстречу морскому ветру… И срать на всё. Срать. На всё…
«Каменные лица Ростова»
* * *
Саля-молекула, меня зовут Злата
Я не ношу стринги. Не по-пацански это как-то, не по-христиански. Ещё я втайне от себя пишу стихи, правда, иногда по пьяни их рассказываю, и рисую влюблённых девочек. Храню все когда-либо подаренные мне открытки, всякие приятные записочки, камни, иногда спокойствие, верность и ещё кучу ненужного барахла…
В оставшееся время учусь в универе и борюсь с ветряными мельницами за деньги, то есть пою в клубах. Нет, вру. В оставшееся время я ищу свою Мечту, а пою – в свободное от оставшегося. Когда учусь, сама не знаю…
Мама считает, что мне нужно больше петь. Но мама смотрит юморные передачи, я ей не доверяю…
У каждой уважающей себя страдающей девочки должна быть мачеха. А у меня нету, ведь я живу с мамой, а не с отцом. Мама до сих пор заставляет меня есть, папа заставляет меня думать… Только Румын с Рыжим не напрягают. С ними я всё делаю, как хочу, ищу свою мечту…
Меня вчера попросили, чтобы я поосторожней была на улицах по вечерам и не возвращалась домой одна. И мне это совершенно не понравилось. Мне вообще многое не нравится…
Меня, наверное, слишком сильно любят. Ужасающе слишком. Но я вас прощаю, ведь меня рожали больше 12 часов – у вас комплекс вины. Когда бабушка увидела у меня пирсинг в языке, лишь заботливо поинтересовалась, не наматывается ли у меня капуста туда…
Мама в детстве говорила, что я должна капусту есть. Капустка тушёная, капустка квашенная. Сиськи о-такие будут! Ога…
Сиськи как сиськи. Главное, чтобы ему нравились. Кому ему? Микки Маусу. Я ведь в детстве мечтала за него замуж выйти. Потому что он самый известный и популярный, а значит богатый. И чтобы жить обязательно в Диснейленде. Мне, кстати, сейчас это ещё больше подходит…
А детство – ведь та счастливая пора, когда бежишь ночью из туалета и радуешься, что тебя не съели… Когда шестнадцать стукнуло, то по радио услышала, что Шерон Стоун – сука такая! – тоже о нём мечтала. Так я, дура, побежала и татушку себе набила с Микки Маусом, типа, я первая…
Я, конечно, понимаю, что я идиотка, но почему все остальные, понимая, что я идиотка, тоже ведут себя как идиоты?!
БУДЬТЕ, ЁПТ, УМНЕЕ МЕНЯ!
P. S. Папа, если ты уже набрёл на мой аккаунт в этой Сети, то знай: всё, что я здесь пишу, несерьёзно. А в жизни я матом вообще не ругаюсь.
Like (317)
Comments (73)
Share (28)
* * *
Золотые монеты лежали в раскрытом портсигаре рядом с подушкой, а она уже несколько часов не могла уснуть и всё смотрела куда-то сквозь них, бессильно ожидая, когда, наконец, перестанут колобродить мысли в голове и отпустят её. Но образы, хаотично сталкиваясь с воспоминаниями, упрямо всплывали в сознании, вытесняя друг друга, лишая всякой надежды на сон. Уже и фонарь на крыше соседнего дома давно потух, и лишь высокая полная луна, красивым аверсом2 заглядывая в окно, тускло отсвечивала лунным зайчиком в своих маленьких золотых двойниках.
– Луна… красивым аверсом… походу я загоняюсь на этих монетах, – ясным всполохом мелькнула, было, здравая мысль, но и её уже вытеснял, обрастая невнятными смыслами новый образ:
Я не сплю, потому что мне страшно,
Ты всё видишь и тоже не спишь
Мы не спим, потому что не вместе мы,
А ты только смотришь, молчишь…
Луна моя, как пережить твой ночной
перигей?
– Ну за что мне всё это?! – окончательно рассердилась на себя Златка. – Какой-то ужасно-слюнявый реп в голову лезет… Срочно стереть весь этот мусор и спать! – в отчаянии приказала она себе, отгоняя мысли прочь.
– А ведь последняя строчка ничего так вышла… – издевательски мелькнуло в голове перед тем, как Злата провалилась в вязкое забытьё.
Дядю Рубика – Вартаняна Рубена Эдуардовича – Злата сильно уважала. Да иначе и быть не могло. Всё, что знала она о монетах, знала от него, потомственного краеведа и коллекционера всяко-разных тайн и тайночек, которые от Екатерины Великой до революции хранили в себе когда-то два таких разных города, как армянский Нахичевань-на-Дону и русский Ростов, разделённые всего лишь межой на Ничейном поле. Уже и нет давно городов этих, родился на их месте советский Ростов-на-Дону, а старые тайны живут, пока жив дядя Рубик. Пока был жив.
Это он выпестовал Златкину мечту. Десятилетиями собирал её по крупицам, отшлифовывал, перепроверял, а затем щедро, как умел только он, подарил. Подарил странный золотой дукат с грубо пробитой дыркой. Их было три таких монеты, одну из которых он и отдал Злате.
«Арапчик» – это ласковое название старинного дуката больше всего нравилось ей. Почему голландского рыцаря в доспехах, с мечом в одной руке и пучком стрел в другой, в России, где эти монеты имели хождение наравне с Европой, приняли за арапа, сказать трудно. Много позже Злата пыталась выяснить это, но ни один справочник не давал исчерпывающего ответа. Как ни крути, а версия дяди Рубика, которую она услышала первой, оказалась ещё и самой убедительной, ведь он знал так много, что даже если он чего-то не знал, то додумывал так легко, что поверить ему было легче, чем самой толстой энциклопедии.
– Деточка моя, это легендарная монета, – с восхищением говорил дядя Рубик, разглядывая и крутя в пальцах дукат, – легендарная настолько, что её часто называют первой торговой монетой мира. Два десятка стран тайно чеканили её и, кстати, Россия дольше всех – лет сто – пока голландцы не возмутились. Нидерланды и сейчас выпускают эту монету, как коллекционную. И за 400 лет с хвостиком, дукат совсем не изменился – всё то же золото 986-й пробы, те же три с половиной грамма веса – золотой стандарт, одним словом. А почему «арапчик»? Кто знает, кто знает… – дядя Рубик задумчиво смотрел на Златку поверх очков. – Может дело в том, что дукат был скопирован с марокканского динара… Здесь, знаешь ли, любопытная логическая цепочка вырисовывается: Голландия долго была провинцией Испании, а та, в свою очередь, несколько веков до этого принадлежала Великому арабскому халифату, и какая-нибудь династия мавров правила испанским эмиратом из Марокко. А мавры по-русски кто? Правильно, арапы, – увлечённо придумывал дядя Рубик не в силах остановить полёт фантазии. – Дело в том, что в раннем средневековье золотые монеты чеканились только в Византии или том же Халифате. В Европе монету били в основном из серебра и меди, поэтому неудивительно, что крестоносцы вместе с золотом привезли с Востока ещё и традиции золотой чеканки. Голландии, возможно, это всё в наследство через Испанию и досталось. Сунули севильскому воину-аббасиду в руку связку стрел, как символ независимости северных провинций от испанской короны, и мавр сделал своё дело – превратился в голландского рыцаря. А память-то осталась! Вот, видимо, по старой памяти и прозвали дукат в России арапчиком. Средневековая глобализация, так сказать, – смеялся дядя Рубик, – все знали всё друг про друга не хуже, чем сейчас…
Высокий, худой и вечно лохматый дядя Рубик был потомком тех крымских армян, которых в конце 18-го века генерал Суворов переселял в донскую степь под стены крепости Св. Дмитрия Ростовского, подрывая экономику ханского Крыма перед очередной войной с Турцией. С возрастом у всех мужчин в роду Вартанян густые чёрные усы под крючковатым носом прекрасно уживались с абсолютно седой гривой волос на голове. Не был исключением и дядя Рубик. Именно таким его и увидела Злата первый раз на пороге областного краеведческого музея, куда двенадцатилетним подростком, по простоте душевной, притащила целую коробку позеленевших от коррозии пулемётных гильз.
