А знаменитости – они все с прибабахом, считали те её одногруппники, что заметили за ней одну странность: при возможности выбрать самостоятельно объект проектирования курсовой или иной работы, Злата всегда выбирала одно и то же: армянский монастырь Сурб-Хач, вернее, то, что от него осталось – однокупольную церковь на высоком берегу реки Темерник и прилегающие пустыри. При этом, много времени проводила в районном управлении архитектуры, на территории которого располагался Сурб-Хач, успела со всеми там передружиться и к концу третьего курса имела в своём распоряжении копии всех чертежей и планов как самой церкви, так и инженерных коммуникаций в округе.
«Каменные лица Ростова»
* * *
Не знаю как у вас, а в Ростове начался апокалипсис. После невероятного количества мёртвых голубей было нашествие жаб. Теперь саранча пошла…
Я уже говорила, как ненавижу псевдогламурное быдло? Раньше я молча оставляла свое презрение на этих лицах. Но ведь апокалипсис!.. Не сдержалась…
На вечеринке в «Атлантиде» в начале программы подвалило слегка поддатое лицо ростовской национальности и попросило спеть что-нибудь утончённое, проникновенное…
А на ум отчего-то пришёл только ленточный червь. Нет ничего проникновеннее утончённого ленточного червя…
Сама виновата, что промолчала… Ведь в конце программы оно снова подвалило, уже в драбадан угашенное, и потребовало, баблосы тыча, чтобы «золотце» сбацало ему что-нибудь «охеренное»…
Сломалась… За «охеренным» послала к гомику Боре за барной стойкой. Может оно и хотело обидеться, но не успело – Ромка сломал-таки ему нос…
Я, конечно, всё понимаю, но почему обязательно надо хавать дерьмо, чтобы оставаться на плаву?!!!!!
Like (118)
Comments (21)
Share (13)
* * *
Парк «Дружба» – узкая полоска земли, зажатая с двух сторон панельными многоэтажками – был перенаселён, словно Ноев ковчег. Русская церковь напротив Сурб-Хача, аквапарк и аттракционы, крытый ледовый каток и открытые спортплощадки, старинный монастырский сад на холме и довольно странные в донской степи ёлки вдоль аллей, – в общем, каждой твари по паре. Вот только Темерника почти не осталось: ушла река, когда сел на её мель этот странный ковчег.
Сурб-Хач или Святой крест – в переводе на русский – это остатки мужского монастыря, построенного армянскими переселенцами из Крыма в память о древнем храме на черноморском побережье откуда бежали анийские армяне. В десятке вёрст к северу от пограничной русской крепости, под стенами которой, спасаясь от войны, заложили они в 1779 году свою новую Нахичевань, на высоком холме, над лесистым урочищем реки Темерник был водружен камень Хачкар. Десятки тысяч армян вышли из Крыма, на Дон добралась едва ли треть: людей выкашивали набеги обозлённых кочевников, голод и болезни, но святой камень, на котором их предки ещё несколько столетий назад выбили свой крест, они не бросили.
Место для монастыря нашли в дикой степи, безлюдное, но красивое: на холмистом берегу Темерника напротив небольшого острова. Много лет строился монастырь, первые братья обосновались в землянках, на месте которых лишь спустя годы появились и добротные монашеские кельи, и главный монастырский храм Сурб-Хач.
Так было. Но с тех пор, больше чем за два столетия, разрослась крепость Св. Дмитрия Ростовского. Границы империи продвинулись далеко на юг, поэтому крепостные стены в виде 9-лучевой звезды уже давно срыты, забылось даже имя святого в названии, что уж тут жалеть о проглоченной Нахичевани, которая стала Пролетарским районом Ростова-на-Дону.
Дикая же и безлюдная пустынь у Темерника вдруг превратилась в самую густонаселённую окраину миллионного города, в Северный жилой массив, ровно в центре которого, в парке «Дружба», и очутился Сурб-Хач. Вернее, то, что от него осталось – отреставрированный храм, несколько могил и красивая длинная лестница, каменные ступени которой, до сих пор соединяют вершину холма с родником у подножия.
На побуревших от времени и мха перилах этой лестницы, терпеливо выпиленных монахами из плит пористого ракушечника, любила сидеть Злата. Ведь если повернуться спиной к уродливым многоэтажкам и в створе лестницы смотреть свысока на город, то открывается такой вид, что даже человеческий муравейник у родника внизу холма не раздражает своей суетливой суеверностью.
«…Странное дело, – думалось ей, – этим людям проще называть „святым“ уцелевший родник в черте города и мочить в нём чресла, истово крестясь, чем сходить на исповедь в уцелевший храм на холме».
– Опять медитируешь или снова мизантропствуешь? – нахально выдернул её из одиночества весёлый голос Рыжего. – Привет, Злата, принимай пополнение, это Миха, самый лучший кнопкодав, из всех, кого я знаю в Ростове…
Идея, что «Архиблэку» срочно нужен клавишник, пришла Златке в голову совсем недавно, а так как в отличие от Рыжего она сторонилась музыкальной тусовки, то поиск нужного музыканта взял на себя Сашка, который уже все уши прожужжал ей про своего нового приятеля: мало того, что абсолютник3, проучившийся два года в консерватории, так ещё и Карма4 у него хорошая.
– Миха, – протянул татуированную от плеча до запястья руку молодой человек в шляпе Хемингуэя, которого привели на смотрины Рыжий с Румыном. – У тебя классные тексты.
– Ты что, альбинос? – сдвинув на лоб солнцезащитные очки, бесцеремонно уставилась на него Златка, не обращая внимания на протянутую руку.
Михаил, действительно, был бел. Белые волосы, белые ресницы и брови, редкая белая поросль над пухлыми губами и стильная бородка, опять-таки белая. И всё это на фоне очень белой кожи, что было особенно странно на ростовском солнцепёке.
– А ты что, блондинко? – чуть прищурив серо-голубые глаза, вызывающе спросил он в ответ. Но повисшую руку упрямо не одёрнул.
– Главное, что не бородатая женщина, – миролюбиво улыбнулась она. – Надеюсь, ты не паришься, потому как главный урод здесь я. Приятно познакомиться, Злата, – наконец, пожала она его руку. – А ещё я Весы по гороскопу, самый гармоничный знак.
– А я Стрелец, – ответил клавишник.
– Ну и славно, значит, постреляем… Рыжий, я была не сильно груба? – кривя в своей вечной усмешке губы, спросила она у Сашки.
– Да он в курсах, его Румын всю дорогу тобой пугал.
– Дожилась, мной уже детей пугают, – снова поддразнила Михаила Златка, хотя тот был явно старше её на несколько лет. – Ну давай, рассказывай, что у тебя на руке такого загадочного набито, а я тебе свою татушку покажу, ну и, типа, подружимся.
– Скоттишей уважаю, – расслабленно улыбнулся в ответ Михаил, задирая на плечо короткий рукав футболки, – и море люблю, ну и буквы тоже, я ведь между делом в универе международную журналистику осваиваю. Поэтому, когда весной вернулся из Шотландии, то сделал из собственных фоток графику с чертополохами и пустил по ней текст старинной морской песни на древнем гэльском языке. Пять часов работы одного гениального тату-мастера – и я стал произведением искусства. Как тебе?
– Да ты крут, чувак! – восхищённо цокнула языком Златка, рассматривая его руку. – Аж, завидки берут… – она осторожно потрогала пальцами большую готическую буквицу на предплечье, – я бы так много набить не решилась.
– Высказываться, так высказываться… Ну и потом, главное начать, а будет, что сказать – всегда успеешь.
– Ну, у меня всё скромнее, – Злата повернулась к нему боком и, расстегнув пуговицу, приспустила рукав с правого плеча, обнажая своего цветного Микки Мауса на лопатке. – Он, конечно, небольшой, – заглядывала она себе через плечо, – но очень серьёзный типус. Даже Ромка его боится, да, Ромка? – разулыбалась было она, но нечаянно перехватила взгляд Михаила, который нахально рассматривал явно не Микки Мауса, а её чуть приоткрывшуюся грудь.
– А вы, Мишенька, будете так пялиться, глазки сломаете, – усмехнулась она, поправляя на груди рубашку и застёгиваясь. – Надеюсь, всё успел разглядеть? Тема сисек раскрыта?
– Извини, – быстро ответил он, правда, ничуть не смутившись, – надеюсь, я…
– Да ладно, – перебила она, – такого наглеца нам только и не хватало, – иронично улыбалась Златка. – Кстати, Сашка говорил, что тебя в своё время из консерватории попёрли, за что, если не секрет?
– За свободный образ жизни.
– Ну, тогда ты нам тем более подходишь, – рассмеялась она. – Знаешь, почему сыр с плесенью не страшно на ночь оставлять на столе? Хуже не станет.
Уже вчетвером они спускались по лестнице, слушая Рыжего, который увлечённо вещал, что «Баба Люба», где им выступать в ближайшую пятницу, «достойный гадюшник», вот только платят там мало и вытяжка плохо тянет, оттого дым коромыслом и тяжеловато работать, – но зато публика правильная, а потому для дебюта вчетвером, лучше места не придумаешь. Румын молча слушал, новый клавишник Миха живо поддакивал, Злата же думала о чём-то своём.
