Леопольдо слушал словоизлияния матери, а сам смотрел в окно и улыбался. Он свой выбор сделал давно, два года назад, когда только познакомился с Ангеликой, своей волшебной любовью, его фиданцатой. По правде говоря, у него было несколько фиданцат и до Ангелики. Но то было все несерьезно, так, поиграться, затащить в кровать, ничего более серьезного с ними он и не планировал. Он им даже колечки не дарил. Но когда он встретил Ангелику, все стало иначе. Она перевернула его привычный мир, из-за нее он покинул отчий дом, где прожил больше двадцати пяти лет своей жизни и впервые за свою холостяцкую жизнь начал подумывать о том, что Ангелика – девушка, на которой он женится. И ему было совершенно наплевать, откуда Ангелика родом – из Калабрии или из Ломбардии, да пусть даже из Африки. Важна была только амор. А вот амор у него была сильной. Часто он и сам удивлялся ее силе: подарки, прогулки, поездки к морю, собственноручно приготовленный ужин. И все это было не только тогда, в конфетно-цветочный период, но и сейчас, спустя неполных два года. Ничего не изменилось, разве что амор только усилилась.
Леопольдо остановил машину на светофоре, обратил внимание на двух донь пенсионного возраста, прогуливающихся в столь раннее время по тротуару. В элегантных юбках и блузках, с платочками на шее, сережками, тщательным макияжем, отпедикюренными ногами и отманикюренными руками. Эти две синьоры могли бы дать фору по части умения подать себя любой молодушке.
Светофор мигнул зеленым. Леопольдо добавил газу, машина тронулась с места. Дождавшись, когда мать сделает паузу, чтобы набрать воздух в грудь перед выбросом новой порции слов, Леопольдо произнес:
– Мама́, я приехал на работу. Увидимся за ужином.
– Не спеши, Лео. Я еще не все сказала. Хотела спросить: не мог бы ты сегодня прийти на ужин сам, без своей полентонэ?
– Ангелика, мама́, Ангелика! – крикнул Леопольдо. – Перестань называть ее полентонэ!
– Что ты раскричался на меня, Леопольдо? Подумаешь, обмолвилась.
– Знаю я твое "обмолвилась", мама́. Почему ты хочешь, чтобы я пришел один?
– Какая разница, почему хочу? Просто хочу пообщаться со своим сыном наедине. Разве это запрещено в наше время?
– Нет, мама́, не запрещено, только я хочу знать истинную причину твоего желания.
– Нет никакой истинной причины, Леопольдо.
– Я подумаю, мама́. Пока.
– Пока, милый.
Леопольдо закончил разговаривать и бросил мобильник на приборную панель. Как же трудно порой бывает разговаривать с собственной матерью.
– И ведь не спроста она захотела, чтобы я пришел один, без Ангелики? – думал Леопольдо. – Что она задумала? Как же я пойду без Ангелики? И чем займется Ангелика, пока меня не будет?
Леопольдо дал по тормозам, когда ехавшая впереди машина остановилась. Вместе с ней остановилась и встречная машина, желтый "рено". Из окон высунулись головы. Леопольдо выругался. То ли соседи, то ли приятели решили выяснить друг у друга как дела. При этом они нисколько не озаботились тем, что их машины преградили дорогу.
Леопольдо посигналил. Послышались автомобильные гудки сзади, спереди.
– Che cazzo vuoi[12]?! – крикнул Леопольдо один из водителей, махнув рукой.
– Va fa'n'culo[13]! – закричал другой, размахивая рукой, словно готовился к взлету. – Mille cazzi nel tuo culo[14]!
– Уступите дорогу, – крикнул кто-то из водителей.
– Ten'cazzo[15]! – послышалось в ответ.
Раздался хохот, головы болтунов исчезли внутри салонов машин. Машины тронулись с места и покатили по брусчатке, давя колесами мелкую пыль.
Несколько часов спустя, уже сидя в своем кабинете, Леопольдо гулял взглядом по экрану мобильника и чувствовал странную неловкость. Надо было позвонить Ангелике и сообщить об ужине в доме его родителей. Делать же это ему совершенно не хотелось. В последние недели и даже месяцы Леопольдо стал избегать совместных семейных ужинов, не желая снова и снова выслушивать упреки матери в адрес Ангелики. Матери Ангелика не нравилась и вряд ли только из-за того, что девушка была из другой провинции. С этим синьора Витале со временем, конечно же, смирилась бы. Дело было в другом, а именно в том, что мать Леопольдо считала девушку недостойной парой своему сыну, так как та, по ее мнению, не раз слышанному Леопольдо, была карьеристкой, а значит, не сможет достаточно времени и внимания уделять ее любимому сыну. Леопольдо часто спрашивал мать, на чем аргументируются ее слова, на что синьора Витале голосом, полным возмущения, говорила: она никогда не сидит дома. Леопольдо пытался объяснить матери, что Ангелика журналист, у нее работа такая – не сидеть на месте. Если бы она сидела дома, то ее бы и в Ареццо не было, на что синьора Витале говорила: и было бы очень хорошо. В итоге Леопольдо начал все реже и реже ходить с Ангеликой в гости к своим родителям, да и звонить не спешил, зная, что мать не упустит возможности в который раз перемыть косточки Ангелике.
Леопольдо решился, набрал номер Ангелики и поднос мобильник к уху.
– Ciao[16], любимый, – мягкий и веселый голос Ангелики прервал череду длинных гудков.
– Buongiorno, мое сокровище. Как дела у моей принцессы?
– Хорошо, милый. Помнишь статью, которую я на прошлой неделе отправляла в миланскую "Corriere della Sera[17]"? Она будет напечатана в следующем номере.
– Великолепно! – воскликнул Леопольдо. – Мои поздравления, моя волшебная. Это надо отпраздновать. Я приготовлю спагетти Карбонара, откроем бутылочку “Гречетто”, поставим диск, приглушим свет в комнате и будем танцевать, танцевать, смотреть на луну и пить изумительный Гречетто. Как тебе такой вариант вечернего времяпрепровождения?
– Разве я могу тебе отказать, милый? Жду скорейшего возвращения домой.
– Нет, нет, – вздохнул Леопольдо. – Сегодня мы праздновать не будем. Звонила мама́. Она обижается, что я… что мы не приходим в гости. Я сказал, что мы придем сегодня на ужин, но она почему-то именно сегодня хочет видеть меня одного. Ты не против, если я съезжу к родителям один?
– Если ты обещал.
– Нет, не обещал, сказал, что сначала поговорю с тобой.
– Хорошо, милый. Давай сегодня ты поужинаешь у родителей, а завтра устроим романтический ужин дома.
– Я люблю тебя, la mia principessa[18], – улыбка появилась на лице Леопольдо.
– И я люблю тебя, милый.
– Заеду за тобой после работы, отвезу домой.
– Как скажешь, милый. Целую.
– И я тебя, моя любовь.
Леопольдо завершил звонок, засунул мобильник в карман брюк, после чего поднялся из-за стола и направился к выходу из кабинета.
Близилось время обеда.
Вечер склонил голову над Ареццо, словно ветхий старик над тарелкой с супом. Воркование голубей за окном монотонной музыкой доносилось до ушей Леопольдо, сидевшего за столом в кабинете и стучавшего пальцами по клавиатуре. Оставалось доработать последние пункты начатого утром проекта соглашения, и можно будет собираться домой, точнее, отвезти домой Ангелику, а самому ехать на ужин к родителям.
Леопольдо стукнул еще пару раз по клавиатуре, откинулся на стуле и посмотрел на две большие картины, висевшие напротив стола на стене. На одной была изображена базилика Санта-Мария-делла-Пьеве[19], на другой – базилика Сан-Франческо[20]. (разъяснение на следующей странице) Взгляд переместился в сторону и замер на вазонах, двух больших, уютно устроившихся по углам кабинета, парочке цветочных горшков на подоконнике, утопающих в ярких, насыщенных теплом и светом лучах заходящего солнца. С улицы донеслось ворчание автомобильных двигателей; кто-то спешил домой после рабочего дня.
– Magnificamente[21]! – воскликнул Леопольдо, взглянув на наручные часы.
Время перевалило за шесть вечера, сидеть и дальше на работе не было никакой необходимости, да и никакого желания. Как и любой здравомыслящий итальянец Леопольдо стремился к dolce vita, к сладкой, спокойной и веселой жизни, и старался избегать "la vita e dura", тяжелой жизни, а для Леопольдо, впрочем, как и для многих итальянцев, работа как раз и была частью la vita e dura. Конечно, избежать работы представлялось маловозможным, тем не менее, перерабатывать никто не стремился. Какая же это тогда будет dolce vita! Жизнь наоборот надо облегчать, подслащать, а напрягаются пусть дураки.
Леопольдо сохранил файл, с которым работал, выключил компьютер и обежал взглядом кабинет – небольшой, с минимумом мебели, но вполне уютный, затем поднялся со стула, подхватил со стола мобильник и покинул кабинет. У выхода из офиса он столкнулся с Адриано, коллегой-программистом. На голову ниже Леопольдо, широкоплечий, коренастый, с отложившимся жирком на талии Адриано был полной противоположностью худощавому, узкоплечему Леопольдо. Даже внешний вид их отличался. В темно-синих джинсах, разноцветной рубашке с коротким рукавом и открытым воротом, выглаженной и сбрызганной туалетной водой, в блестящих как собачьи яйца кожаных туфлях с длинным носком, Адриано больше походил не на офисного клерка, а на жигало с большой дороги. Улыбка до ушей, золотые цепочка с крестиком на шее и браслет на левой руке только усиливали сходство. Несмотря на то, что Леопольдо, как и многие из его соотечественников-мужчин, любил красиво выглядеть, любил показать себя, сравниться с Адриано ему было все же трудно. И объяснение этому было простым: Адриано любил жить на широкую ногу, к тому же он был холост и большей частью тратился только на себя. Леопольдо же не был холостяком, у него была фиданцата, для Леопольдо – все равно что жена, поэтому ему приходилось тратить деньги не только на свои потребности, но и время от времени удовлетворять потребности Ангелики. Когда-то Леопольдо тоже любил жить на широкую ногу, как и Адриано, сейчас же стал больше экономить, большей частью на себе. Поэтому не было ничего удивительного в том, что его внешний вид был не таким экспрессивным как у Адриано. Белая рубашка, галстук, брюки и кожаные туфли. И никаких украшений на теле, разве что серебренная цепочка с маленьким крестиком на шее. Стиль Леопольдо, в отличие от стиля Адриано, был деловым и вместе с тем простым, ничего лишнего – все строго и регламентировано. Большей частью так ходят в больших городах, а не в маленьких городках на подобие Ареццо, но определенное влияние на стиль Леопольдо в одежде оказала Ангелика, которая была родом с индустриального Севера Италии. Деловой стиль в одежде там был обычен и даже предпочтителен по сравнению с центральными регионами страны и тем более в сравнении с итальянским Югом.
