– У Ани – развод, у Даши с Машей – драма, Марьяна расходится со своим, другая Марьяна живет как на пороховой бочке, Ленка болеет, Зину любовник бросил. А они все равно счастливы.
– Почему ты так думаешь?
– Иначе почему они все были такие красивые?
– А Ника не пришла. И даже не предупредила. – В голосе Коли мне послышалась обида.
– У нее муж есть, – напомнил я. – За ее женским счастьем – он вне конкуренции.
Произведя подсчеты, я сообразил, что гостий на празднике было не восемь, а семь. Но потом меня осенило.
– Но ведь была же еще и Клара! – воскликнул я. Обожаю прямолинейные ходы – и ничего не могу с собой поделать.
«Клара ушла, но дух ее всегда с нами», – написал я еще в приглашении, посулив гостьям, помимо всего прочего, «красивое хождение туда-сюда, гоголь без моголя и демонстрацию солидарности».
– А еще мы твоей маме звонили, – сказал Коля. – И Марьянину маму поздравляли по телефону.
– Их много было, в общем-то, – подытожил я. – Больше, чем восемь. И не сосчитать.
Если и следующей весной буду жить в Москве, обязательно снова приглашу любимых женщин в гости. И назову праздник так же, как в этот раз: «Завтрак без Клары».
Записал, как услышал. Как услышал, так и записал. Мне кажется, слово в слово.
– Я помню, что была жара. Я лежала голая на балконе. У него квартира на последнем этаже, а бортики высокие, меня не видно, а мне видно было только небо, белесое от жары. Я лежала без одежды в шезлонге, который сама вытащила из кладовки. Постелила на него плед с дивана. Ему бы не понравилось, но я была одна.
Я слушала радио. Отыскала такую радиостанцию, чтобы были разговоры, но не про политику. Дремала, слушала, как кого-то привезли, кто-то выиграл, кто-то получил. Радио говорило громко, думаю, звук его раскатывался по всему двору, до самого низа колодца. Но я никого в доме не знала, мне было все равно. Я лежала, поджаривала себя с ног до головы под солнцем июля. Был июль, я была одна. Радио говорило – сулило, рассказывало – и странным образом ободряло.
Я была одна. Я только что ушла от мужа. Собрала чемоданы и ушла. Он бы меня и дальше терпел, Сергей – порядочный человек, а я хоть и порядочная сука, но не до такой степени, чтобы любить одного человека, а жить с другим. Я ушла – и первое, что сделала, это приняла душ, вытащила на балкон шезлонг и легла в чем мать родила.
Это была не моя квартира. Это была квартира Олега – человека, которого я любила, но от Сергея я ушла не из-за него, как не по его вине чувствовала себя в полном одиночестве, – я ушла, потому что оказалась нигде. Я позвонила Олегу и сказала, что мне придется жить у него, хотя мы никогда не говорили о том, что будем делать дальше, и будем ли что-то делать вообще. Он сказал: «Живи, но я приеду только через месяц, сама же знаешь». Я взяла у его уборщицы ключи и с двумя чемоданами вселилась в его большую квартиру в центре Москвы, откуда, если приглядываться, можно увидеть зубцы стен Кремля. Его квартира напоминала аккуратный склад, как всегда бывает с жильем, которое заводят только для ночлега, а не для семьи, и сама я чувствовала себя багажом, который сдали в камеру хранения и забыли. Случайностью – голым фактом: я, балкон, солнце, радио говорит, я одна, и я знаю, что за мной никто не придет.
Я чувствовала себя красивой. У меня длинные ноги, после тридцати я немного округлилась, что мне шло, у меня исчезли впадины под скулами, а руки стали более женственными – их можно уже не прятать. Волосы у меня слабые, тонкие, но я их немного крашу и коротко стригу, мне идет этот тополиный пух. Я набрала тот самый объем себя, когда мне не нужно ничего бояться, не нужно оправдываться, можно не ждать, не требовать, не просить – не быть, иными словами, такой, какой я была. Можно лежать, чувствовать, как накаливается эпидермис, и собираться с духом.
Я ушла от бедного мужа к богатому любовнику, но с одним не рассталась, а другого не повстречала. Сергей занес мои чемоданы, огляделся, сказал: «Сойдет» – и ушел. Когда добрался до дому, отзвонился – мы всегда так делаем, так же было и в этот раз. Олега я любила, а Сергей был моей частью, как рука и нога, я не могла и не собиралась хлопать дверью, судиться с ним из-за барахла, которое мы нажили за годы кочевий по съемным квартирам. Я взяла свои трусы и лифчики, косметику и шампуни – я немного нажила с Сергеем: ни он, ни я на шмотках не заморачиваемся. У меня есть пара милых шляпок и перчаток в тон. Две сумочки, на зиму и на лето. Олег говорит, что я стильная, но он ничего не понимает. Любая женщина заметит, что вещи старые. Я люблю платья колоколом, с бантиками на груди, брючки три четверти, блузки-разлетайки. А теперь еще открываю руки – мне уже не стыдно, прутиков уже нет. Я красивая – я могу даже голой лежать на балконе, и мне не стыдно перед собой; беспристрастное око, которым я неотступно слежу за собой, довольно: я похорошела.
Мне мешает, что Олег богат, что у него квартира с видом на зубчатый Кремль, я устала оправдываться, что полюбила его, а не его возможности, ведь мне даже не понадобилось его разводить, он развелся давно, а замуж за него я выходить не хочу, как не хочу и совсем расходиться с Сергеем. Я потом подумаю, что мне делать с такой комбинацией. Я точно знаю, что Сергей у меня будет, даже если у него – уверена, очень скоро – появится новая подружка, которая оценит его рыжеватую головенку, его виноватую улыбку, сутулость, убежденность, что все, что с ним происходит, это чудесный дар, и что меня ему подарили, а теперь вот взяли обратно, – зачем он принес мне чемоданы, почему отзвонился, когда пришел домой? Он позвонил не на мой мобильный, а в квартиру, где мне предстояло жить дальше. То есть он где-то записал здешний номер и сюда позвонил. Интересно, как сохранил он его в своих «контактах» – «Трахаль Риты»? Или просто по имени – «Рита»?
Они знакомы друг с другом. Я сказала Сергею, что влюбилась и прошу у него прощения, он попросил познакомить его с Олегом, я сказала: «Зачем?» – но свела, мы сидели в полосатом кафе на Новом Арбате. Сергей и Олег были очень вежливы друг с другом, пили пиво и разговаривали, а я совершенно не нервничала. Красное вино потягивала. Мне было приятно видеть их рядом – у меня было спокойно на сердце.
Сергей сказал, что понимает мой выбор. И даже ресницы его, белые, не задрожали. Сергей признал, что я имею право, мне даже показалось, что он за меня обрадовался, хотя у нас с ним была полноценная семейная жизнь, мы вместе жили. Ездили в отпуск, спали друг с другом не только в смысле спанья. Но я сказала, что влюбилась, и он запросто порвал финишную ленточку: мы пробежали с тобой, все здорово, рад.
Олегу Сергей понравился. Он сказал: «Нормальный парень» – и больше ничего. Неужели из-за меня нельзя даже подраться? Если бы они подрались, если бы Сергей раскровянил физиономию и мне, я могла бы уйти, дверью шваркнуть, подать на него в суд, отсудить у него за насилие последние трусы (Олег бы мне помог, я знаю), но один позволил мне уйти, другой позволил мне остаться, и, может быть, именно потому я – тогда, на балконе, – чувствовала: совершенно одна. Самостоятельная величина, нагая Ева, которая объелась запретных яблок познания. Они оба одобрили мой выбор, они его признали. Они дураки, а я – голая…
Он захлопнул рот и полез за сигаретой.
Он актер. Ему захотелось полета. Вот и рассказал.
– И что было потом? – разволновавшись, спросил я.
Он достал сигареты, нашел зажигалку, щелкнул, закурил, пыхнул дымными клубами.
– А скоро приехал Олег, всего через месяц, она поменяла занавески, купила красную вазу и передвинула диван – сделала квартиру немного своей. Он сказал: ему нравится – он уважает чужой выбор, уважил и выбор этой избалованной суки. Но она была недовольна, думала, что он живет с ней из вежливости. «Почему мне кажется, что на моем месте мог быть кто угодно другой? – думала она. – Любая другая, которая – но не я, – тоже слегка навеселе, могла бы подмигнуть ему, сидящему в одиночестве, указать на свободный стул и сказать: „Это ваше место, девушке в бантиках неприлично ужинать в ресторане одной“. Мужики, почему вы не жалеете нас? Почему вы думаете, что мы знаем больше, чем вы? Почему вы позволяете нам решать за вас? Почему вы любите, как вы любите? Берете, что дают, и довольны, или отдаете, и тоже довольны – вы нас из ребра, мы вам яблоко, вам кажется, что нормальный бартер». Надо бы сделать какой-то вывод.
Он замолчал, ему стало скучно. Или выветрилось вино.
– И это все? – Я не люблю недосказанностей. Я хочу знать, зачем мне рассказывают историю, иначе какой мне от нее толк?
– Ну, влюбилась, – немного раздраженно сказал он. – Бросила бедного и вышла замуж за богатого. Или взяла богатого – и зажили втроем. Или убила богатого ради бедного. Или бросила богатого. Не это главное. Главное, что красивая голая баба лежит на балконе. У нее одногоместа-страдания. Все как надо.
– Болтовня. – Я был разочарован, но запомнил и записал.
