Дима целовался с девушкой в белом халате. Они так увлеклись друг другом, что не сразу заметили замершую в проеме дверей Варю.
Девица окинула ее оценивающим взглядом и, покосившись на Диму, вышла, отодвинув посетительницу с дороги.
– Что это значит? – прошептала Варя. Дима сунул руки в карманы брюк и прошелся по палате:
– Я не люблю тебя, – решился.
Она не понимала.
– Варя, наши с тобой отношения были детскими, а желания поспешными, – выпалил, гордо вскинув голову.
Его вид, тон, слова, показались Варе картинными, картонными.
– Ты хочешь сказать, что… Я твоя жена, фактически – жена. Я оплатила твое лечение…
– Вот! – ткнул в ее сторону рукой Дима с победным видом. – Я так и знал, что ты это скажешь! Так и знал, что будешь попрекать! А я просил тебя платить? Я о чем-нибудь тебя просил?! Ни о чем! – покачал пальцем перед ее лицом. – Это было твое решение и желание. И не нужно перекладывать на мои плечи ответственность за собственные поступки. И патетики тоже – не надо! Мне прекрасно известно, чем ты занималась, пока я болел! Ты не скучала. Ты сразу же нашла себе другого, более здорового, успешного. Так что, оставь свои упреки для себя! Я свой выбор сделал! Мне не нужна гулена, мне нужна жена. Ты не прошла испытание! Ты слабая! На тебя нельзя опереться!
Варю затошнило.
Она не стала слушать оправдательный монолог – все было ясно и понятно без слов.
Девушка пошла на выход, не зная, стоит ли вообще куда-то идти.
Все что она хотела, все ради чего жила, да и та, какой она была – прекратили свое существование. Прошлое отказалось от нее, настоящее было враждебным и выталкивало за грань человеческого сообщества, как злая хозяйка собаку в ливень из дому, будущее вовсе умерло, еще не родившись.
Мечты, желания, стремления, любовь, вера – были уничтожены. Ей ничего не осталось.
Весенний ливень ринулся ей на голову, громыхая по небу веселым громом.
Она подставила лицо дождю и смотрела в клубящиеся темные тучи, ни о чем не думая, ничего не чувствуя. Она понимала лишь одно – Варя умерла. Ее убили, предав и распяв за любовь.
В этом мире нет места искренним чувствам.
В этом мире короли только мужчины. Им дозволено все – предавать, лгать, пользовать, насиловать. Женщина в этом мире игрушка, тряпка, тварь Божья.
И никому не нужны чувства, чужие эмоции, тепло души и искренность сердца, здесь нужны только деньги и тело. Здесь все просто – выживает сильный, а слабый умирает. В этом мире гибнет все – иллюзии, мечты, любовь, верность, дружба.
Это ад, мир покойников, зачерствевших циничных душ, для которых существует только выгода. И нет людей – есть ступени к цели.
Ничего больше. Ничего.
А если так, то нет ничего, ради чего стоит жить.
Пора ставить точку».И ничего больше – ни слова. Последняя страница, последняя строка.
Макс обшарил взглядом обложку – ничего.
Действительно – точка. И понимай, как знаешь, и думай, что хочешь.
Мужчина прислонился затылком к стене и сгреб бутылку. Хлебнул виски и уставился перед собой.
Трель телефона показалась далекой, чужой, как звонок с того света. Максим долго смотрел как, жужжа, трубка ездит по столу, прося взять ее и ответить, но даже руку не протянул.
У него было ощущение, что он провалился в яму с помоями, умер, как Варя Косицина. Какая-то неизвестная дурочка Варя вынула из него душу, выжала, высушила, как белье на ветру. Подкосила не касаясь. Фантомом, призраком влезла через строчки и убила.
Макс рассмеялся – а говорят, Бог есть. Если бы он был, такие, как Варя жили, жила бы мама, а Томы подыхали, как собаки, не успев причинить боль другим.
Мужчина дошел до дивана, рухнул на него и прикрыл рукой глаза.
Теперь он понимал того отвязного юнца, что пропнул этот дневник. Так проще – выкинуть и не знать, и словно не было, и будто не читал.
Только он не юный урод в ботах. У него так не получится. А вот вытрясти, если вновь встретятся, откуда отрок взял дневник – легко. И вытрясет.
Ведь теперь ему как-то придется жить с осознанием причастности к трагедии, к смерти совершенно ни в чем невиновной девчонки. И он хотя бы должен знать, откуда эта бомба прилетела в него.
Но сейчас ему больше всего хотелось знать другое – почему Кон не убил ее, зачем оставил? Чтобы она сама себя порешила?
Гуманист хренов! – сжал зубы.
В тот же вечер Макс решил позвонить Кону, пока тот в городе и назначить встречу.
В трубке на том конце как всегда было тихо.
– Нужно встретиться, – бросил Макс.
– Дела закончены, – напомнили ему.
– Нет. Образовалась проблема.
– Не моя.
– Твоя. В трубке помолчали.
– Уверен?
– Могу доказать.
Еще минута молчания и Кон нехотя отчеканил:
– Через час на старом месте.
Смелков сунул в рот «ментос» и сгреб ключи от машины с тумбочки у входной двери.
Через час его авто встало позади уже «шевроле». Мужчина пересел в него, а что сказать не знал, водитель же не хотел – ждал. Минут пять висела тишина и Кон спросил:
– Что за проблема?
– Никаких проблем, – отрезал Макс. – Всего лишь вопрос.
Помолчал и в упор уставился на профиль мужчины:
– Почему ты оставил ее в живых?
Кон сидел не шевелясь. Минуты текли, а от него не было ни ответа, ни вздоха, ни жеста. И вот, чуть повернул голову, глянул на Макса нехорошо, пытливо.
– Ты про кого?
– Про девушку, – хлопнул ему на колени злосчастный дневник.
Кон с минуту изучал прилетевшую тетрадь и в упор уставился на Смелкова:
– Что это?
– Дневник. Ее. Почитай, узнаешь много интересного. Что с ним делать – решай сам.
– Ты вызвал только за этим? – спросил Кон помолчав.
– Я приехал за ответом.
– Зачем?
– Я читал, – выдал с нажимом. И добавил через паузу. – Она мертва. Но убил ее не ты. Почему не ты?
Кон долго молчал, хмуро поглядывая в лобовое стекло, и постукивал пальцами по рулевому колесу. В принципе он ничего не терял, если б сказал. Через полтора часа его самолет и он больше никогда не вернется в Россию, к прежней профессии, и будет примерным бюргером всю оставшуюся жизнь. Заказ Смелкова был последний, и понял он это, когда не смог выстрелить в истерзанную девчонку.
То что она не шлюха, а случайно попавшая под руку скотам совсем еще юная девчонка, он понял сразу по ее лицу, глазам. А была бы проституткой – даже не думал – выстрелил бы.
– Она просила смерти, – выдал нехотя.
– Поэтому ты решил, что ей лучше жить?
В голосе Макса слышались нескрываемые нотки укора, обвинения и неприязни. Кон развернулся к нему:
– Ты ее видел?
– Нет.
– А я видел.
И все, больше не слова.
Макс задумчиво уставился в окно сбоку: смог бы он выстрелить в девушку? И представил ее, и понял – нет. И понял Кона, понял, о чем он.
– Прощай, – бросил, как хорошему другу, и вылез из авто.
Теперь у него был вопрос только к тинейджеру. Тогда действительно будет точка.
Скиф приподнял с груди Маши плоский кулон из стекла и уставился через него на свет от окна.
– Полная хрянь.
– Много ты понимаешь, – улыбнулась девушка.
Сегодня Влад явно выспался и выглядел не таким угрюмым и взъерошенным, как всегда.
– Как прошли выходные?
– Зашибись, – принялся вертеть кулон.
И ни слова больше, а Маше очень хотелось услышать от него встречный вопрос – как ты провела выходные? Как тогда с братом и мамой разрулила? Не сильно ли ругали?
Но Скиф словно забыл о субботней прогулке. Повертел в руке подвеску и потерял к ней интерес. Развернулся спиной к Маше и вытянул ноги в проход между столами:
– Логинова, списать дай.
Люся повела плечами, будто паука стряхнула:
– Щаз!
– Ну, и дура, – хрюкнул Скиф. – Гриня?! Списать дай! – рявкнул на всю аудиторию, обращаясь к влетевшему парню. Тот закивал и через пару секунд уже нес Скифу тетрадь.
Мог бы и у меня попросить, – подумала с тоской Маша. Хорошее настроение ухнуло вниз.
Всю пару она еще надеялась на что-то, но Скиф словно специально, чтобы довести ее, ухом в сторону соседки не вел, взгляда не кинул. Ее будто вообще не было.
На второй паре Маша не выдержала:
– Ты обиделся?
Влад оторвался от своей тетрадки не сразу. Уставился на девушку, как на недоразумение природы. Подумал и опять начал списывать с доски, изображая прилежного ученика. А ей в голову ничего не шло – все мысли о нем.
– Что случилось? ― склонилась к нему, почти моля ответить.
Скиф глянул на нее:
– Больная? Отвянь.
Маша совершенно расстроилась. На перемене хотела уйти – сил не было его видеть. И даже вышла, и даже дошла до крыльца, но постояла, подумала и вернулась обратно.
Что хуже – видеть его или не видеть?
Видеть и знать, что ему начхать на нее или не видеть и не знать, как он к ней относится, есть ли на белом свете?
