Но у Вари и в мыслях не было, что Том способен на жестокость.
Она заподозрил неладное только в прихожей, когда мужчина обнял ее и прошипел в лицо:
– Куда ты дела деньги, которые вчера я тебе дал?
Варя замерла, не зная, что ответить. Самое лучшее было сказать правду, но как прореагирует Том?
Пока она соображала, мужчина потащил ее в комнаты и толкнул в зал. Захлопнул дверь, и вновь обнял, сжав руки.
– Придется отработать. Любишь деньги? А они просто так не достаются.
Варя плохо слышала, что он шепчет ей на ухо. Она смотрела на трех мужчин, что развалившись в креслах вокруг заставленного бутылками и банками столика, выжидательно и оценивающе смотрели на нее. Ее пронзила догадка, что будет что-то нехорошее. И от этого предчувствия перехватило горло, свело желудок.
– Выходной. Мои друзья скучают. Развлеки их и будем считать, что ты мне ничего не должна.
Слова мужчины вошли в разум как клинок в сердце.
Варя поняла, что ее ждет и дико закричала, оглушая саму себя. От страха она потерялась, ослепла и ничего не соображала. Удар по лицу на миг привел ее в себя, но только чужие руки коснулись ее тела, как девушка вновь отдалась панике.Она помнила лишь бесконечную боль и унижение. Она быстро осипла от криков и лишь хрипела. Чужие, незнакомые лица плавали над ней, чужие руки шарили по телу, вдавливали его в постель. Том то и дело хватал ее за лицо и что-то зло и презрительно цедил, но что, она не понимала. Она вообще ничего не понимала – ужас владел ею, смывая разум, раздирая душу. Она забыла кто она, где, как и куда попала. Ни одной мысли в голове, только дикий вой внутри, вырывающийся наружу всхлипами, хрипами.
Сознание плавало, выхватывая из реальности картинки и превращая их ирреальность. Они не складывались, не воспринимались.
Она все время рвалась куда-то, надеясь уйти от ужаса, но ей не давали».Макс зажмурился и сжал зубы. Он не хотел представлять Варю, но четко представил Тома и мог вписать недостающее в листы дневника:
«Том был неимоверно зол. Он хотел, чтобы Варю растоптали, он сам дал над ней надругаться, ждал, когда ее распнут, как она распяла его мечты и надежды. Он хотел почувствовать удовлетворение. Он должен был наслаждаться ее унижением, но вместо этого чувствовал горечь и боль. Он хотел боли Варе, но получал ее сам. Он хотел растоптать ее и тем помочь себе забыть, но топтал себя и все больше сожалел, что согласился, что отдал ее. И бесился от бессилия совладать с самим собой. И мстил за то Варе. Ему было мало видеть ее безвольной, испятнанной. Ему хотелось, чтобы она плакала, молила о милости, ползала у него в ногах. Но она смотрела на него совершенно сухими и пустыми глазами и молчала, и это было невыносимо. В этой пустоте и черноте ему блазнилось осуждение невинно попранного и унижало, давило и распинало сильнее, чем они давили тело девушки. Ему казалось что Джерри, Лось и Винт слишком мягки с ней и отыгрывался, давая волю своей злости, желая избавить глаза Вари от убивающей его пустоты.
Она должна смотреть на него иначе. Она должна молить, она должна плакать, она должна осознать, что поступила с ним подло, должна понять и принять свою вину, должна искупить ее!
Джерри с трудом оттащил его от девушки:
– Убьешь. „Убью“, – понял и, шатаясь вышел на улицу.
– Нельзя.
Умереть самое простое. Но он не даст ей сбежать от него на небеса. Она будет платить. Платить, платить, платить и жить, пока он не удовлетвориться, пока не успокоится.
– Юра, – позвал охранника, подкурив трясущимися руками сигарету. Кровь на них – ее кровь, сводила его с ума и будила зверя, готового загрызть, но уже самого себя. – Там шалава скучает. Развлекитесь, – бросил подошедшему парню.
– С радостью, босс, – ухмыльнулся тот.
Том посмотрел вслед своей дачной охране, заходящей в дом, и понял, что не сможет туда вернуться. И в чем был, в одних носках, рванул в темноту через кусты и заборы, в лес, к озерку, чтобы со всего маху войти в еще ледяную воду и остудиться, прийти в себя и избавиться от жалости к дряни, которую принял за человека.
Он прав. Прав! Он сделал все правильно!
Только так и надо. Только так!
Но сердце сжалось, выталкивая всхлип из горла».Макс поднялся и достал из бара бутылку виски, хлебнул прямо из горла и затянулся сигаретой. Пустой взгляд был устремлен на кухонные прихватки, но видел мужчина своего давнего дружка.
И уже знал, что будет, потому что лично заказал его, понятия не имея, где его найдет пуля и с кем он будет в тот момент…
Максу сделалось жутко. Он налил полный бокал виски и выпил как воду. Подкурил следующую сигарету и не выдержал – впечатал кулак в дверцу навесного шкафа, словно в рожу Тому.
И закачал головой – невозможно. Какая роковая случайность вывела его тогда прогулять Макса не раньше, не позже, чем вздумал покурить у парапета гребанный тинейджер!
На хрена ему было знать, что было в тот день Х?
На хрена ему знать, что вместе с упырями уничтожили и наивную девчонку. Сначала распяли, потом убили. Распяли Том и его долбанные дружки, а убил он рукой своего наемника.
Все было четко оговорено – всех, если не получится только Тома. Свидетелей остаться не должно.
И даже вздрогнул от простой мысли – тогда, кто написал этот дневник?
Макс рванул к тетрадке и продолжил чтение, надеясь, что девушка выжила, и это она написала, а кто же еще?
«Тело давно онемело и, было чужим и принадлежало другим. Душа давно перестала выть и затихла, сжалась как испуганный зверек, и умерла.
Варя смотрела на люстру, что качалась в такт нехитрым движениям насильника и слышала, как гудит в голове свет от нее. Сквозь это гудение, как сквозь вату, как эхо прошлых войн, стук дверей через много, много стен, донеслись хлопки, вскрики.
Варя перевела взгляд на компанию и в бликах от света люстры увидела как кто-то черный идет по комнате, укладывает голые тела, что, дергаясь оседают на пол, переступает их, планомерно убивая следующих.
Тот толстый, что обслюнявил Варю с ног до головы, так и упал, как стоял, в обнимку с бутылкой пива. Тот худой, что пытался заставить Варю плакать, не понимая, что она разучилась это делать, упал, как срубленная осина, плашмя, вздрогнув всем телом. Тот, что смеялся и сюсюкал ей в лицо, корча рожицы, остался без лица, осел в кресле.
Она видела все и слышала, но не воспринимала. Все что произошло с ней, как и происходящее сейчас в комнате, казалось ненастоящим.
Черный человек навис над ней, разглядывая сквозь прорези в черной маске, она же смотрела в черную пропасть направленного на нее ствола. И поняла – это смерть. Постепенно ужас и прострация отпускали ее и появился покой. Конец ее устраивал. Жизнь все равно закончилась.
„Давай“, – посмотрела в серые глаза черного человека.
Но он медлил, изучал ее пристально, щуря один глаз. Он не опускал пистолет, но и не стрелял. Ожидание смерти было хуже всего.
– Убей! – прошептала одними губами, моля чтобы он, наконец, спустил курок и подарил ей забытье.
Хрип, сорвавшийся с окровавленных губ, произвел совсем другой эффект – мужчина опустил ствол и тихо спросил:
– Идти сможешь?
Варя долго переваривала вопрос и вот дошло – ее отпускают, она будет жить:
– Нет!
В горле булькнуло – только не это, пожалуйста, только не оставляй меня в живых!
Мужчина рывком усадил ее, прислонив к бортику кровати. Прошелся по комнате и, выхватив чью-то рубашку, кинул девушке:
– Одевай. Быстро!
Она послушно начала натягивать пропахшую чужим потом и одеколоном рубашку. Руки не слушались, путались в рукавах, тело заваливалось на бок. Стоит ли ей бороться, стоит ли одеваться? Какая разница, в чем умирать? Только бы не жить, только бы не жить…
Мужчина рывком усадил ее и надел рубаху. Подхватил, заставляя встать на ноги, и потащил из комнаты. Девушка честно пыталась переставлять ноги, но они не слушались, и только боль, разливающаяся по всему телу заставляла ее все – таки двигаться, все – таки слушаться незнакомца, и не упасть в обморок, не распластаться в апатии по полу, в крови на окровавленных телах насильников. Их вид приводил Варю в себя, рождая тень удовлетворения и здоровую злость.
– Очнись! – пихнул ее в машину, черную, как он сам. Варя с трудом села и согнулась пополам, застонав и на миг потеряла сознание.
Мужчина сел за руль и дал по газам, сорвав с лица маску.
Авто тряхнуло на повороте. Варя брякнулась лбом о „бардачок“ и пришла в себя. Выпрямилась, покосившись на мужчину. Где он ее убьет? Почему не в доме?
