На другой день гости не припозднились. Был достаточно светлый воскресный день, особенно это контрастировало со вчерашним полумраком вечера. Я даже смог увидеть, что у моей невесты карие глаза. «А что, – как-то самоуверенно подумал я, – эти карие глаза очень даже неплохо могут сочетаться с моими голубыми». После недолгого чаепития у Бирюковых вдруг неожиданно появились какие-то неотложные дела. После их ухода моя невеста сама похозяйничала. Заварила очень вкусный чай и, неторопливо его попивая, стали знакомиться с моей биографией. Беседу в основном вёл я. Что-то говорил о себе, о чём-то спрашивал её.
За этим незатейливым общением очень быстро пролетело время. Зашли Бирюковы за моей невестой, наметили какие-то мероприятия насчёт будущих встреч, и я остался наедине со своими размышлениями и впечатлениями о случившемся. Я не мог судить, какое впечатление сложилось у моей невесты. Скорее всего, такое же, как и у меня – бесформенное, неопределённое. А так как я решил, что выбор будет за моей невестой, то я и теперь, после личного знакомства, продолжил так считать. Пусть она сама решает, как посчитает нужным. Зато и вся полнота ответственности пусть ляжет на неё, а я только во всём буду её поддерживать. Вся неделя для меня прошла в каком-то ожидании.
Будет – не будет? Приедет – не приедет? Немножко даже настораживало, что Бирюковы за всю эту неделю меня никак не потревожили, не снабдили никакой информацией на этот счёт. Так или иначе, но эта неделя была для меня очень продуктивной. Что-то как-то устоялось не только в голове, но и в душе. Очевидно, в какой-то степени это произошло и у моей невесты, так как в субботу она рано утром появилась у Бирюковых, прямо с поезда. Но задержалась у них недолго и без бирюковского сопровождения нашла дорогу к себе, то есть ко мне домой. Мы без лишней волокиты, без лишних разговоров – люди вполне взрослые – обсудили всё реально, толково.
Я посчитал, а она согласилась, что приезжать ей впредь к Бирюковым нет никакой нужды. Пусть начинает осваивать своё будущее жилище. Главнее главного – чтобы у нас было желание быть вместе, а остальное всё со временем устроится. Я даже предложил некий флёр романтизма, который существует при знакомстве: при ухаживании не игнорировать вовсе, а оставить его на потом, как обязательную атрибутику – все эти цветочки, походы в кино, в театр. Моей невесте, как мне казалось, очень нравилась такая практичность, рассудительная обстоятельность. Мы так увлеклись важной для нас беседой, что забыли о еде и её любимом чае. А ведь чай для неё был не просто чай, а целая атрибутика чаепития. Можно даже сказать, священный ритуал. Так что, спохватившись, моя невеста тут же проявила свои незаурядные хозяйские качества. Она, как говорят, мухой слетала в магазин (оказывается, она лучше меня знала, где и какие магазины существуют в этом районе), и не успел я даже опомниться, как на кухне зашкворчало, зашипело. И скучноватую бытовуху квартиры сразу же оживил и развеселил вкуснейший будоражащий аромат готовившейся еды. Мне даже невольно показалось, что я ещё раз обрёл свой дом. Но теперь уже более уютный, приветливый и даже какой-то надёжный. Где-нибудь вне дома, у кого-нибудь в гостях я никогда не стеснялся покушать, меня не нужно было уговаривать съесть что-нибудь.
Но всё же такого отрадного аппетита, который бывал у меня только дома, я не мог ощутить нигде. Вот так было и на этот раз. Мало того, что всё было приготовлено очень свежим, оно было нестерпимо вкусным!
«Вот так люди и умирают от обжорства», – мысленно старался я себя остерегать. Но остановиться я уже не мог. Тут я сначала мысленно, а потом открыто назвал свою невесту хозяйкой. Так что после непродолжительного времени моя невеста получила статус полноправной хозяйки. Причём такой, который, по моему глубокому убеждению, вообще редко встречается в природе. Что ж – должно же мне было когда-нибудь повезти в жизни! Здесь я имел в виду «в семейной жизни». Да уж, тут было совсем недалеко до зазнайства с моей стороны. Да на самом деле жизнь моя стала совсем другой. Приезжая раз в неделю, моя хозяюшка старалась заготовить мне еды на последующую неделю, так что этот вопрос она решила полностью, качественно и надёжно. Всё оставшееся в выходные дни свободное время мы использовали на строительство наших личных планов, но не каких-нибудь мечтательных, оторванных от реальной жизни, а вполне обстоятельных, необходимых. Её организму очень трудно давалась дорога. Ещё бы – отработав целую неделю, она вечером в пятницу садилась в поезд, колотилась всю ночь до утра в вагоне, и было вполне понятно, что несмотря на её молодые годы, это влияло на её самочувствие, на её внешний вид. Лицемерно было бы с моей стороны сочувствовать ей в этом, так как помочь в этом деле я не мог. Нужно всё это было выдержать около четырёх месяцев, когда её работа в училище закончится. А случиться это должно было к середине лета – к июлю. Как раз на это время мы и наметили официоз – официальную регистрацию отношений, стать по закону мужем и женой. Не знаю, я особенно не расспрашивал свою будущую жену, как она переживала, волновалась ли в это время. Для меня же это оказалось огромным стимулятором.
Ещё бы: влиться в стройный отряд молодожёнов – это, конечно, обязывает. Так что этот будущий молодожён с каждым днём всё увереннее ходил в поликлинику, нашёл терренкур для прогулок и тренировок. Им оказалась деревенская асфальтированная улица. Деревни уже и в помине не было, а вот улица осталась. По ней я и стал ежедневно ходить, понемногу наращивая километраж и не пренебрегая увеличением скорости. Так что, как мне показалось, мой вес, эти жиры стали понемногу таять, освобождая место мышцам. Правда, это было только самое начало.
Я как бы находился у подножия высокой горы, на которую мне предстояло долго взбираться, иногда даже карабкаться, возможно, даже срываться. А для этого нужна была полная концентрация воли, а также физических и нравственных сил. В итоге я должен был стать похожим на самого себя до болезни. Часто, поднявшись на небольшую вершину терренкура – скорее даже возвышенность, – я останавливался, наслаждаясь кровоснабжением с головокружением, с повышенным давлением и частым сердцебиением, то есть пульсом. Когда это всё в моём организме утихомиривалось, успокаивалось, я, весьма довольный, что ещё жив, отправлялся дальше. Очень хороши были эти схватки с гиподинамией, которая овладела мной за время лежания в больнице.
Проинформированная о нашей ситуации Астрахань сразу же откликнулась и прислала с проводницей поезда посылку с жареным сазаном. За ним последовали (уже почти регулярно) разные сорта рыбы всевозможных копчений, вплоть до деликатесных изделий. Вся эта свежая рыбная вкуснятина шла по уже отработанному каналу. В основном родители приносили сумочку к отходу поезда, вручали знакомой проводнице, оплачивали доставку по заведённому тарифу. К нам тут же летела телефонограмма: встречать тогда-то, поезд такой-то, вагон такой-то, проводница Нина или Шура.
Так что проходило менее двух суток – и нашу кухню заполняли астраханские ароматы. Потом с объёмной сумкой приехала одна из сестёр – средненькая, которую звали Надя. Она учила деток в астраханской школе математике. О своих впечатлениях, о своём новом родственнике она обязана была сообщить родителям. Какие впечатления она обо мне донесла уже потом, в Астрахани, я так, разумеется, никогда и не узнал. А уж на саму свадьбу приехала самая младшенькая сестричка – Мариночка, – которая осваивала игру на скрипке в астраханской консерватории. Остался я не представлен только родителям моей Танюсеньки. Уж очень подходило ей это уменьшительное имя к её донельзя стройненькой фигурке.
Мы в каком-то трактате вычитали, что очень не рекомендуется мужу и жене называть друг друга по именам. Что ж – мы тут же придумали роскошные для нас… прозвища не прозвища, а какие-то новые обозначения, пользоваться которыми могли только мы. Для других, для посторонних они должны были быть неизвестны. Ну, а раз пошло такое творчество, то мы таких имён придумали несколько. И в разговорах наедине оперировали ими, восхищаясь своими остроумными именами. Шутки ради, если бы КГБшники прослушивали нашу квартиру, то вообразили, что здесь проживает несколько десятков девушек или женщин с тюркскими именами, такими как Кисюльтю, Юлдуз. Мы в это время перед сном читали роман Яна «Чингисхан». В общем, развлекались, веселились как могли. Я в своей предыдущей жизни занимался и физкультурой, и спортом, а вот Таню Беспалову в школе от физкультуры освобождали. Определили, что у неё что-то там с сердцем. И так это авторитетно в неё вбили, что она даже и мыслить не могла, чтобы заниматься физкультурой, не говоря уже о спорте. Поэтому, когда мы с ней в темпе поднялись по терренкуру на небольшую возвышенность, лицо её приняло немного синеватый оттенок. По этому поводу я резонно заметил: «А вот и славненько – будем теперь вместе выбираться на тропу здорового образа жизни!». Такая жизненная платформа ей понравилась, и она её приняла не только к сведению, но и к исполнению. Так что время пошло, часики тикали – и результат стал потихоньку реализовываться в наших организмах. Мы не на шутку сцепились со своей физической немощью и так стали наращивать километраж и скорость, что вскоре даже побежали. Мы знали, что этот бег называется трусцой, а по-английски – так вообще с некоторой претензией: джоггинг. Ах, да – мы же теперь занимаемся джоггингом! Бегать даже медленной трусцой было негде. Особенно это ощущалось в Астрахани, где было как в песне: буераки, горы, раки. Где Масика, то есть Таня, разбила себе колени и почти несколько дней пробыла на больничном. И вот что значит её воля к победе – даже прихрамывая, она припустилась на свой джоггинг. Но всё это было значительно позже. А ведь до этого была наша замечательная свадьба. Бирюковы, как сваты, решили, что торжество будет проходить у них. Был приготовлен роскошный деликатесный стол. Народу на это застолье собирать много не стали.
