– Шарль нарасхват, я в восторге! – хвасталась Николь. – В Париже мы с Шарлем нарасхват! А сидим в этой дыре Тунизии, и жизнь проходит, а здесь все кипит и все нам рады! Боже мой, боже мой, неужели скоро опять в нашу дыру?! – Как всегда, в речах Николь были такие перепады мгновенно меняющихся настроений, такая игра, что смотреть на ее богатую мимику и слушать, как замечательно владеет она голосом, было одно удовольствие. Тем более что от возвратившейся после очередного светского приема Николь так тонко пахло духами «Ирфе» для темноволосых. Мария не могла нарадоваться вернувшемуся к ней обонянию – все вокруг, наконец, приобрело еще одно измерение – такое важное, такое живое!
– Тебе бы на сцену, – выслушав дежурные причитания Николь, посоветовала однажды Мария.
– Я там уже была, – в тон ей отвечала Николь. – А вот тебе пора показаться в свет. Хочешь в «Гранд-опера»?
– Смотря что идет. – В голосе Марии прозвучало сомнение: пока ей явно никуда не хотелось.
– Недавно была премьера в постановке вашего русского – «Аделаида, или Язык цветов» на музыку Равеля. Сейчас ваш русский – главный в «Гранд-опера», на него все молятся.
– Сергей Лифарь?
– Да, да, Серж. Я не запоминаю ваши русские фамилии.
– Вся Франция запоминает, а ты не запоминаешь? – С легкой издевкой в голосе спросила Мария. – Придется запоминать, если, конечно, хочешь быть светской дамой в Париже.
– О, если в Париже, то я и китайские запомню! – засмеялась Николь. – Ну что, пойдем на вашего Сержа?
– Пойдем. Но пока ты учи русские балетные фамилии: Дягилев, Лифарь, Спесивцев, Павлова, Фокин, Баланчин, Мясин, Нижинский, Нижинская… Учи, подруга, а потом я тебе еще подскажу. – Мария обожала пикироваться с Николь. В болтовне с ней возникали то чувство ребячливой свободы и радости, то взаимопонимание с полуслова, что дорогого стоит.
Театр «Гранд-опера» помещался в одном из тех зданий, что поражают воображение с первого взгляда и навсегда остаются в памяти как один из символов города. Высокие арочные окна и массивные пилоны нижнего этажа со стоящими перед ними изваяниями; множество декоративных элементов по всему фасаду; второй этаж с громадными прямоугольными окнами, обрамленными высокими парными колоннами; роскошный интерьер самого театра, знаменитая большая белая лестница…
Поднявшись с Николь и Шарлем по широкой беломраморной лестнице, Мария увидела в трех шагах от себя знакомое лицо. Направляясь в театр, она была уверена, что на спектакле русского балетмейстера обязательно встретит русских, но о такой встрече она и мечтать не могла…
Если бы Александр Сергеевич Пушкин знал, какая красивая будет у него правнучка, то порадовался бы от всей души. Стройная, с высокой прической, подчеркивающей замечательный овал лица, белизну открытых плеч, еще молодую шею, она и здесь среди множества блистающих красотою дам была очень заметна, приковывала к себе взгляды многих.
– Здравствуйте, Анастасия Михайловна, – поравнявшись с дамой, сказала Мария по-русски.
– Здравствуйте, – доброжелательно, но неуверенно отвечала та, вежливо приостанавливаясь.
– Я Мария Мерзловская, мы познакомились на первом русско-французском балу в 1928 году, я… – Мария задохнулась от смущения.
В приветливых карих глазах Анастасии Михайловны мелькнуло недоумение, а потом она вдруг взглянула на Марию пытливо, цепко и вспомнила ее.
– О, графиня, конечно, я вас помню! Я даже помню, что Коко Шанель одобрила ваш экстравагантный наряд.
Анастасия Михайловна говорила правду, иначе бы не назвала ее графиней. И тут же мелькнула мысль, что вспомнила ее Анастасия Михайловна по фотографии с Коко Шанель во французской газете. Фактически она процитировала подпись под фотографией: «Коко Шанель одобряет экстравагантный наряд русской графини Мари Мерзловска».
Натянуто улыбаясь, Николь и Шарль стояли рядом.
– Анастасия Михайловна, – осмелела Мария, – позвольте представить мою названую сестру Николь и ее мужа генерала Шарля – губернатора Тунизии. Я ведь теперь тоже живу в Тунизии…
– Как интересно, – учтиво и безразлично сказала правнучка Пушкина. – Тунизия – это у нас где?
– Это Северная Африка, район бывшего Карфагена.
– Очень занятно, – непринужденно заметила Анастасия Михайловна. – И что вы там делаете? Вышли замуж за местного бея?
– Нет, я строю дороги и реконструирую порты Бизерты и Туниса.
– Потрясающе! Я горжусь нашими русскими женщинами!
Спасительный первый звонок разрядил неловкую паузу, зрители хлынули в зал на две тысячи человек.
– Графиня Зия де Торби. – Правнучка Пушкина протянула руку сначала Николь, а затем ее мужу.
Генерал ловко поцеловал поданную ему холеную руку леди Зии.
– Позвольте и мне представить мужа, – сказала леди Зия по-французски. Она полуобернулась, и тут же из-за ее плеча выдвинулся высокий, сухощавый мужчина с очень молодым сероглазым лицом и седеющими висками. Мария перед этим и не видела его – она никого не видела и не слышала, кроме Анастасии Михайловны.
– Баронет Гарольд Огастес Уэрнер!
Баронет церемонно раскланялся.
И снова возникла пауза.
– Было приятно познакомиться, – почти дружески улыбнулась Николь графиня Зия де Торби, перевела взгляд на одетого во фрак генерала Шарля и добавила: – Вам к лицу штатское, генерал. Наш сын тоже военный, в прошлом году вышел из училища. – Лицо ее осветила горделивая материнская улыбка.
– Поздравляю, – сказал Шарль.
Раздался второй звонок.
– Нам в правые ложи. – По очереди кивнув Марии, Николь и Шарлю, графиня Зия де Торби взяла своего мужа под руку.
Зрители спешили к своим местам.
– А нам в левые, – огорчилась Николь. – Какая милая дама! – сказала она Марии, когда правнучка Пушкина и ее муж отошли на достаточное расстояние. – И тоже настоящая графиня?
– Графиня?! – саркастически усмехнулась Мария. – Она прежде всего правнучка великого русского поэта Пушкина.
– Ну это не очень интересно, – вяло промолвила Николь.
– Много ты понимаешь! Но тогда я скажу тебе, что она дочь внука русского царя Николая Первого.
– О-о! Это другое дело!
– Нет, это как раз чепуха! Главное, что она правнучка Пушкина.
Дрогнул занавес, и гудящий зал стал затихать. Мария почти не смотрела на сцену, а только в сторону противоположных лож, туда, где сидела Анастасия Михайловна – леди Зия де Торби.
XXX
Мимолетная встреча с правнучкой Пушкина, словно живая вода, смыла сонную одурь, владевшую в последние дни Марией, и она снова почувствовала вкус к жизни.
Благодаря мужу Николь она сделала в Париже несколько важных знакомств, которые сослужили ей в дальнейшем хорошую службу. Генерал Шарль в те времена действительно был нарасхват, люди относились к нему с подчеркнутым уважением и как бы невзначай давали понять, что они верят в его звезду и надеются, что он этого не забудет.
После католического Рождества и Нового, 1939 года Шарль, Николь и Мария возвратились в Тунизию. Они прилетели на том же губернаторском самолете, которым управлял все тот же неприветливый пилот Антуан – «бурбон», как назвала его по прилете в Марсель Мария. На этот раз она не обратила на него внимание, да и видела его мельком. Душа ее была занята предстоящей встречей с Улей, и ни о ком другом она не могла думать.
«Как там моя Улька? Наверное, изошлась от тоски! Я развлекалась, а она торчала здесь больше месяца одна-одинешенька, бедная девочка! – виновато думала Мария. – Представляю, как ей было не по себе. Мой грех, что я оставила Ульку так надолго. Ладно, придумаю, чем ее развлечь. Например…» – но что-то ничего не приходило на ум, и Мария порадовалась, что везет названой сестренке много подарков.
Она привезла в подарок Ульяне прекрасную ручную швейную машинку «Singer» – когда-то Уля мечтала о такой. Еще она купила ей несколько отрезов на платья, несколько пар туфель, золотую брошь с изумрудом. Так что Мария надеялась: Улька ее простит. И заживут они, как говаривала когда-то Мариина нянька баба Клава: «кум королю и сват министру». Господин Хаджибек клялся, что к Рождеству дом будет готов. Скорее всего, он выполнил свое обещание – не падать же ему лицом в грязь перед главной строительницей дома Николь.
Еще с дороги увидела Мария сверкающие на солнце окна нового дома. Он так высоко, так гордо стоял на утесе, что Мария не могла не порадоваться от всей души: «Вот и у нас с Улькой теперь свой угол. Через месяц расцветут цветы, к концу февраля придут из Парижа мебель и купленный в Марселе автомобиль – и заживем…» Два дня потратили они с Николь на то, чтобы заказать нужную мебель, придирчиво выбирали обивку, подбирали шторы, занавеси, светильники, люстры и многое другое, на первый взгляд несущественное, но так необходимое для комфортной жизни. Да, в доме Хаджибека к ней относились превосходно, ее любили искренне, но все-таки это был чужой дом в чужой стране, а теперь они с Улькой создадут у себя часть России. Не случайно ведь на север выходят такие большие окна: взглянула в сторону Тунисского залива, пробежала глазами по водной глади, а там и горизонт, а за ним, как за волшебной дверью, – Родина.
