…Что было, то было; что было – то прошло. Сколько мы – люди – имеем реальной свободы в этом мире? На кумарах страхи всегда разбирали душу по частям, дробили на осколки и ты постигал, что человеческая свобода – вещь весьма и весьма относительная. Сам ли выбрал эту дорогу или так меня воспитала моя судьба? Я не задавался вопросами, сколько бесов могут уместиться на кончике иглы, и может ли всемогущий Бог сотворить камень, который не сможет поднять. Но после пережитого кошмара мне казалось, что есть в Православии некоторые неправильные идеи – своеобразные медиавирусы, паразитирующие на человеческих страхах.
Я никогда не мог понять почему, если грешник впадает в грех, его Ангел Хранитель стоит в отдалении и тихо плачет. На иконах Ангел Хранитель изображался в одной руке с крестом, а в другой – с мечом. Он был похож на грозного воителя больше, чем на женоподобного плакальщика с крыльями, которых часто любят устанавливать на могилы своих близких новые русские.
Ангел Хранитель, приставленный к каждому из нас от Бога. Как часто он помогает нам? Даже люди, считающие себя верующими, которые регулярно исповедаются и причащаются, не вспоминают о нём и их мысли движутся по кругу, как белка в колесе. Круг суетствий и печалей, замкнутый и унылый. Эти люди утверждают, что у них есть план эвакуации из страны греха и печали, но сами они почему-то эвакуироваться не собираются. И можно ли считать их верующими только за то, что они имеют некий православный имидж – бородка, причёска горшком, постоянно чем-то недовольное лицо и тщательно скрываемая ненависть к окружающим? Может быть, они верят в Бога, но не верят Богу, не верят Его словам. Просто делают вид, что верят Ему, потому что так им легче дожить и легче умирать…
…Православный – это тот, кто правильно славит Бога. А кто из нас правильно славит Бога? Правильно. Это Ангелы. Но мы не прибегаем к ним в молитве, не просим научить правильно славить Бога. Мы вообще странные существа, люди…
– Через десять минут подъезжаем к Пскову! – Проводница вышибла меня из рассуждений, как ковбоя из седла. Я сдал бельё, заплатил за чай и стал вспоминать о брошенном в сливное отверстие героине… Но теперь я не заметил в душе даже тени сожаления.
Чтобы бросить наркотики, нужно стать камнем, как говорил когда-то отец, повернуться к Богу, к добру лицом, когда весь остальной мир, весело смеясь, возвращается в Содом и Гоморру. Даже маленький шаг навстречу веществу, по привычке или из легкомыслия, – и ты опять на крючке. Соскочить с крючка легко, самое сложное заключается в том, чтобы опять на него не попасть… Я подумал, что и под машину попасть легко – достаточно просто выйти на проезжую часть, на красный сигнал светофора. Но ведь никто, кроме самоубийц, этого не делает. Почему же люди, видя смерть своих товарищей, стоя в аду одной ногой, вновь и вновь лезут туда, как мухи в сети, где спрятался паук? Мало того, паук в паутине – считается самой наркоманской татуировкой и обычно набивается на плече. Словно наркоман знает, что он в паутине и что паук хочет сожрать не только его плоть, но и душу. Но, всё равно, он продолжает употреблять.
Это для меня остаётся самой большой загадкой и по сей день. И что-то мне не больно-то хочется самому искать на неё ответ. И другим бы я не советовал идти в таинственный и пугающий лабиринт наркозависимости. Ведь возвращаться из него, по собственным следам, к дневному ветерку – тяжкое испытание. И далеко не всегда оно заканчивается удачно…
…Наконец, поезд прибыл на конечную станцию. Я помог бабуле вытащить её большую клеёнчатую сумку, тепло попрощался с проводницей и вышел на свежий воздух. Первый раз в этом году я ощутил, что пахнет весной…
…До монастыря я добрался на такси вместе с тремя другими паломниками. Ехать нужно было около часа. Водитель докурил сигарету и сел в машину.
– В салоне не курю, – пояснил он, указывая на иконки-магниты. Нас, пассажиров, было четверо. Двое – девушка и парень в очках – хотели приложиться к мощам какого-то святого, а один бородатый мужик с огненным взглядом и вовсе хотел остаться в монастыре трудником, о чём с радостью говорил с водилой, сидя на переднем сиденье. Тогда мне это слово как-то не понравилось. От него веяло чем-то рабским, как будто трудник – это нечто среднее между стахановцем и рабом. У нас, малышевских, на этот счёт была в ходу поговорка: «пускай работает железная пила – не для того меня мама родила». Я поморщился и легко тронул мужика за плечо:
– Простите, а что значит, быть трудником?
Мужик быстро обернулся ко мне, чтобы ответить. Он улыбался, сверкая двумя золотыми коронками. Со своей бородой и горящим взглядом, он напоминал мне Бармалея.
– Трудник, это тот, кто работает в монастыре во славу Божью.
Я медленно соображал, переваривая информацию и вспоминая разных бродяг, которые просили отца дать им возможность поработать во славу Божью. В переводе с клерикального, это работать за кров и пайку. Дальше, может быть, от усталости у меня вырвалась неосторожная фраза.
– Это как, бесплатно?
Мужик покрылся краской. По его виду было понятно, что это бывалый человек и решение стать трудником далось ему не легко. Он отнюдь не был похож на бродягу или алкоголика. Скорее наоборот, производил впечатление состоявшегося человека. Мужик прекрасно понял мой невольный намёк, уязвивший его самолюбие, и начал огрызаться.
– Бесплатно, значит без платья, молодой человек! Я говорю не бесплатно, а во славу Божью! Это всё-таки разные вещи!
Я понял, что мне лучше следить за базаром и держать язык за зубами, пока не изучил монашескую терминологию. Я смущённо замолчал. Тогда мужик смягчился, расправил бороду пятернёй, как гребешком, и снисходительно поведал мне о трудничестве.
– Трудник, молодой человек, – это уже вторая ступень в монастыре. Вот ты, когда посещаешь обитель, сам того не зная, уже имеешь в монастыре статус…
– Какой? – удивился я.
– Паломник! – мужик громко рассмеялся, полностью разряжая обстановку. Только тогда я немного расслабился. – В древности такие, как ты, как мы, назывались поклонниками. Они прибывали в какую-нибудь обитель или в святое место на богомолье, на поклонение. Те же, кто отправлялся в Святую землю, приносили обычно отдуда пальмовую ветвь. Отсюда и произошло слово паломник.
Я понимающе кивнул. – Так значит, я паломник? – Эта мысль была интересной. Я об этом как-то не думал, просто уехал на недельку, пока работы нет. А вот оказывается, как только я принял решение уехать и стал собирать сумку, Ангелы дали мне статус паломника.
– Да и они тоже, – мужик указал на пару. – Вы тоже паломники!
Очкарик вдруг взглянул на меня будто в поисках поддержки, – он сидел справа, а за ним – симпатичная миниатюрная девушка со вздёрнутым носиком и чёрными вьющимися волосами. Потом повернулся к мужику:
– Извините, но я не считаю себя паломником.
– Почему?! – мужик угрожающе навис над сиденьем, сердито уставившись на парочку.
– Да потому, что я в Бога не верю. – Очкарик сделал жест, какой я предугадал за пару секунд до этого. Указательным пальцем правой руки он поправил очки. – Мне эта гипотеза не нужна, чтобы объяснить себе, кто я, где и почему.
– Во те на! – мужик, казалось, удивился, что свело на нет любые проявления злобы с его стороны – удивление – это великая вещь! В его голосе проснулись жалостливые нотки. – Ну и с какой целью вы едете в монастырь?
– Она едет, – уточнил очкарик.
– Ага. Она, значит, едет. А ты что?
– А я просто – её сопровождение. Чтобы никто её по дороге не обидел. – Очкарик прищурился и взглянул на мужика. – Вы, кажется, хотели рассказать нам о том, кто такой трудник. Можете продолжить, мне тоже интересно будет послушать. – Он посмотрел на девушку. – Оле тем более. – Оля очаровательно улыбнулась и кивнула.
Пару секунд мужик колебался, словно сомневаясь, не посмеивается ли над ним очкарик. Оценив ситуацию, он понял, что никто его на смех не подымет и продолжил, жестикулируя правой рукой, как разгневанный начальник:
– Трудник – это вторая ступень жизни в монастыре. Когда ты начинаешь трудиться на ниве Господней, не боясь злострадания, физического труда, бдения и молитвы… На этой ступени ты не должен думать об иночестве и ангельском чине. Лучше с чётками в раю, чем в епитрахили в аду. Ты должен просто трудиться Богу, действительно во славу Божью. Не бесплатно! – Мужик поднял палец. – А во славу Божью!
Очкарик вступил в разговор.
– Я кажется понял, что Вы имеете в виду. – Фридрих Ницше упоминал о трёх степенях развития духа: верблюда, льва и ребёнка. Так вот! – Он опять сделал этот жест с очками, – трудничество соответствует ступени верблюда.
– Хм. – Мужик заинтересованно посмотрел на очкарика. – А вторая какая ступень?
– Лев. Белокурая бестия. Из всех животных самые умные и благородные – это хищники, львы. Поэтому, дух человека, который развивается… э… в трудничестве верблюда, постепенно доходит до ступени льва.
