– Луна в объятиях солнца… – прошептала Джемма. – Самый священный союз.
– Да, – Карлайл улыбнулся и покрыл поцелуями ее ладонь. – Знал, что ты поймешь.
– И откуда ты такой взялся…
Они вместе рассмеялись.
Джемма наблюдала за Карлайлом и Энни с нетерпением. На их месте, думала она, я была бы посмелее. А то вдруг появится кто-нибудь третий, смекалистее – и не бывать паре. То есть бывать, но уже с другой переменной…
Карлайлу тоже нравилась Энни. Он был уверен, что любовь – это то чувство, которое он испытывает к матери, то, что невозможно описать словами, что доставляет боль, но больше – удивительное, трепещущее ощущение невесомости. С Энни Гамильтон все было по-другому. Он видел, как Энни напрягается в его присутствии, и его это волновало. Ему хотелось почувствовать, как тепла ее кожа, какие на вкус ее маленькие твердые губы. В ее близости было что-то волнующее, что-то телесное, простое человеческое. Он замечал, как грудь Энни выпирает под блузкой двумя нежными холмиками и начинает быстро подниматься и опускаться, если он задевает ее руку. Как мужчина и как студент-медик, он знал, что происходит между двумя людьми противоположного пола, но еще не успел подкрепить свои знания практикой. И здесь, рядом с миленькой шатенкой, хотелось перейти именно к этому. От таких мыслей Карлайлу становилось одновременно и жарко, и холодно.
Джемма шила костюмы к спектаклю. В «Ромео и Джульетту» вводили новый состав, и мистер Хокинс предложил ей перешить костюмы главных героев на свое усмотрение.
В четверг после органической химии Карлайл заглянул к матери в костюмерную. Энни уже была тут и, высунув кончик языка, размечала куском мела ткань по вырезанным Джеммой выкройкам. При появлении Карлайла девушка вздрогнула и неловко уронила линейку на пол.
– Слушайте, Карлайл, Энни. У меня тут возникла трудность. Никак не могу придумать для Ромео подходящий фасон и цвет. Может, вы мне почитаете? По ролям? Ну, чтобы воображение поработало быстрее, а?
Карлайл нахмурился. Это было не похоже на его Джемму – обычно посторонние ей только мешали. Энни же, наоборот, заметно обрадовалась и с готовностью взяла протянутый томик Шекспира.
– Я там заложила, – кивнула на книгу Джемма с невинным видом. – Только у меня один экземпляр, так что придется как-то вдвоем…
Карлайл метнул на нее лишь один взгляд. Его Джемма сейчас была похожа на проказливого лесного эльфа, какие водятся в дубовых рощах и ради забавы заманивают людей в непролазную чащу светом блуждающих огоньков.
Они с Энни начали читать. Это была сцена на балконе[9].
– Как ты сюда пробрался? Для чего? Ограда высока и неприступна. Тебе здесь неминуемая смерть, Когда бы тебя нашли мои родные.
– Меня перенесла сюда любовь, Ее не останавливают стены. В нужде она решается на все, И потому – что мне твои родные!
– Они тебя увидят и убьют. – Твой взгляд опасней двадцати кинжалов. Взгляни с балкона дружелюбней вниз, И это будет мне от них кольчугой.
Карлайл и Энни читали признания других молодых людей, но… «Разве кто-то изобрел с тех пор новые слова?» – думала Джемма. От ее взгляда не ускользало ничего. Читая по одной книге, они вынуждены были сидеть рядом, и их головы и руки почти соприкасались.
Очень скоро Джемма отгородилась от слов, и голоса стали доноситься как из-за шторы. Ее эскизам не нужно было вмешательство, костюмы давно были сконструированы в ее голове. Она успела начертить в блокноте пару моделей для «Медеи», когда Карлайл оборвал реплику на полуслове:
– Мам. Ты не слушаешь.
– Конечно, слушаю, – возразила Джемма.
– Может, ты нас отпустишь? А то у меня голос что-то садится. – В доказательство он кашлянул.
– Конечно, идите. Там такой денек. Я вообще не понимаю, что вы тут застряли, – нетерпеливо тряхнула головой Джемма. Из прически выпало две шпильки, и она проворно воткнула их обратно, глядя, как за Карлайлом и Энни закрывается дверь.
С тех пор Карлайл все чаще вечерами пропадал с Энни. Они обошли, судя по их рассказам, все музеи, объехали все окрестности. Джемма была довольна.
Но вечерами Карлайл все равно находил успокоение только рядом с Джеммой. Он по детской привычке садился на пол у ее ног и обнимал их, прижимался щекой к коленям.
– Я скучаю по тебе, – пробормотал он как-то раз.
– Почему? Я ведь рядом, – слукавила Джемма. Она не могла признаться себе в этом, но тоже скучала по нему. Они успокаивались, только находясь рядом, когда одни, карие, глаза могли найти другие, синие.
– И я рядом. Ты единственная, ты моя любимая, самая родная. Единственная, – с нажимом произнес Кармайл, словно требуя от нее чего-то со смутной ревностью.
Она положила руку ему на голову, и больше за весь вечер они не проронили ни слова.
Дни сменялись днями, снова наступила весна. Карлайл делал большие успехи, его хвалили преподаватели, со многими из которых Джемма была знакома, и прочили ему будущее блестящего врача.
Но в последнее время Джемма старалась обходить врачей стороной. Ей казалось, что любой специалист непременно заметит, что с ней творится неладное.
Она с недавнего времени знала это лучше всех докторов.
– Чувствуешь? Ммм… какой запах. Как у нас с холмов, – как-то, гуляя по живописному берегу Экса с нею под руку, Карлайл втянул носом воздух.
– Да… Иногда я вспоминаю Локер, – мечтательно кивнула Джемма. Но испытала только тревогу: никакого запаха она не чувствовала. Осторожно, незаметно Джемма постаралась принюхаться. Ничего. Она не чувствовала запаха привычной улицы, автомобильного газа, духов с жасмином, которыми час назад сбрызнула запястья. Ничего!
Джемма приказала себе не паниковать. Переутомилась, или еще что-то…
Но следом стал пропадать слух. Казалось, что звуки, раньше громкие, с каждым днем становятся все тише, все неразличимее.
Умирая от страха быть замеченной Карлайлом, она посетила врача в городской больнице. Проведя исследования, тот пригласил ее в кабинет.
– Видите ли, миссис Хорни… Вы в детстве не ударялись головой?
– Ну, однажды меня сбила машина… Лет в пятнадцать. Я пролежала два месяца в больнице Труро.
– Да, на снимке видны следы старой травмы. Видимо, в ней-то все и дело. Ваши органы чувств получают информацию, но до мозга она не доходит… – В глазах врача было сочувствие. – Что очень странно, потому что за разные функции – я имею в виду зрение, слух – отвечают разные отделы мозга. Честно говоря, я в замешательстве.
– И что, ничего нельзя сделать? – с тревогой, которую она скрывала изо всех сил, спросила Джемма.
– Повреждение было очень серьезное… Можно попробовать поддерживающую терапию, но она только затормозит процесс.
– И постепенно я оглохну окончательно… – Джемма вдруг разозлилась. Ну как же так?! Ее жизнь только началась.
– Возможно, и ослепнете.
Она до вечера бродила по городу. Закат искрился в стеклах домов, в воде широкой реки, в красных облаках. Мимо проходили корабли, кричали чайки. В парковом пруду плавали лебеди. Джемма купила у торговки сдобную булку и долго крошила ее, кидала крошки пригоршнями, и лебеди опускали в воду свои розоватые клювы.
Ей не было страшно. Только грустно, что ее болезнь причинит горе Карлайлу. Но, в конце концов, – это жизнь. Одно поколение стареет, второе приходит ему на смену. Они из разных поколений, пора признать это. Карлайл был ее вечным спутником и до, и после своего рождения. Будет с нею и дальше, хотя теперь ему это доставит не только радость.
Она решила, что, пока есть силы, ни за что не признается в своем недомогании.
По ночам в ее голову шурупом ввинчивалась боль. Но утром Джемма была еще веселее, чем всегда, и так продолжалось ежедневно.
Сначала все шло как обычно, Карлайл много гулял с Энни, ездил знакомиться с ее родителями, просил ее руки. Они вместе строили планы на будущее, как отправятся отдыхать в Локерстоун или в Лондон, к бабушке Кэтрин.
Свадьбу запланировали на следующую весну. Джемма уже прикидывала свадебное платье для Энни и костюм для Карлайла. Ее дети должны быть удивительно красивы в этот торжественный день!
Лето подходило к концу, когда Карлайл заволновался. Он часто вглядывался в Джемму, в ее привычные движения, точные жесты. Что-то было не так, что-то изменилось. Джемма, всегда такая резкая, быстрая, ловкая, теперь двигалась сосредоточенно, настороженно и плавно. Будто с опаской.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – приобнял он ее, когда Джемма, задумавшись, поморщилась и потерла рукой ноющий лоб.
– Да, конечно. Просто устала немного.
– Приляжешь? Давай я уберу посуду.
Джемме не хотелось спать, не хотелось уходить с кухни, ведь они и так виделись с Карлайлом только вечерами. Но в комнату ее прогнал страх, что Карлайл догадается обо всем. Ведь не зря же он это спросил. И не зря он считается самым перспективным студентом факультета…
Теперь вечерами Карлайл приходил домой пораньше. Энни он говорил, что ему надо много выучить, на самом деле какая-то неведомая сила тянула его ближе к Джемме. Он не мог отойти от нее ни на минуту, даже нужда выйти в магазин вызывала тоску.
