– Мы это кто? – спросил я.
– Я и ты, – ответила мисс Вселенной. – Если вместе, то мы. А кто ещё?
– Ну, ладно, поехали, – сказал я.
Мы вышли из кладбища и сели в её машину. Автомобиль был шикарный, немного напоминающий Бентли, но со спортивным уклоном.
– Что за марка? – спросил я. – Я такую не видел.
– Фирма-производитель называется «Тетраграмматон», – сказала мисс Вселенной. – Почти неизвестна широкой публике. Индивидуальная сборка, ну и всё такое.
– Круто! – сказал я.
– Меня зовут Лена, – мисс Вселенной тронулась с места. – Раньше была Караулова, теперь, естественно, Моржеретто, жена швейцарского банкира.
– Понятно, – сказал я. – А здесь ты чего делаешь?
– Вообще-то я здесь выросла. А потом я тебе уже сказала, мне приснился сон. Вот я и приехала. Разве этого недостаточно?
– Курить можно? – спросил я.
– Пожалуйста, – сказала Лена. – Любой каприз, мой милый.
«Если это сумасшествие, – подумал я, – то протекает оно вполне комфортно. Пока, во всяком случае».
Гостиница, куда меня привезла жена банкира и вдова Васька, выглядела как небольшое ранчо, стилизованное под деревенскую простоту, но всеми удобствами. С широкого балкона открывался вид на искусственный пруд с толпой водоплавающих и скотный двор, по которому лениво прогуливались два птеродактиля, прикованных массивными цепями к столбу.
– Любопытные птички, – сказал я. – Я полагал, что они давно вымерли.
– А эти… – равнодушно ответила Лена. – Что мы на самом деле знаем об эволюции, мой милый. Точнее, о её законах. Птички, между прочим, невзирая на свирепый вид, питаются исключительно растительной пищей. И очень шумные. Я попросила вырвать им язык, чтобы не беспокоили ночью.
– В Гринпис тебя на работу не возьмут, – сказал я.
– Это ужасно, – сказала Лена. – Я буду рыдать всю ночь. Если хочешь, им утром обратно вставят язык. Если хочешь, даже два.
– Ты дружишь с волшебниками?
– С кем я только не дружу, – уклончиво ответила Лена. – Мой покойный рогатик разбудил во мне чрезмерное любопытство. Согласись, человеческое мышление очень странный механизм. Например, человек легко воображает себе то, чего никогда не будет.
– Это называется мечта, – сказал я. – А в некоторых случаях – надежда.
– Возможно, – сказала Лена. – Но с таким же успехом то, чего не может быть, может воплотиться в плоть и кровь. Логика, конечно, противоестественная, но она не перестает быть логикой. Вот как, например, объяснить значение слова. Слово само по себе значение. Значение слова уже тавтология. Объяснение и значение – синонимы, значит уже тройная тавтология. Не слишком ли много повторов для одного слова?
– Есть же многозначные слова, – возразил я. – Зависит от интонации и подтекста.
– То есть от того, какой смысл вкладывает человек в сочетание букв, – сказала мисс Вселенной. – Любой факт есть вольная интерпретация фантазии, которая крепко засела в голове. Или от того, с какой стороны зеркала он смотрит на вещи – изнутри или снаружи?
– Ты хочешь сказать, что по двору бегают курицы, а птеродактили мне мерещатся?
– Проверять всё же не стоит, – улыбнулась Лена. – Займи самую живучую позицию – воспринимай мир так, как тебе удобнее.
– Не ожидал, что фотомодели склонны к философствованию, – сказал я.
– Во-первых, я не фотомодель. А потом, ты что, много общался с моделями?
– Мы вроде собирались сексом заняться, – сказал я. – Планы переменились?
– Нет, не изменились, – сказала Лена. – Но хочу, чтобы всё было по-людски: ужин при свечах, развлекательная программа в виде местного шоу.
– Может, обойдёмся без шоу, – насторожился я.
– Я уже оплатила. Перед артистами неудобно. Побудь немного один, я скоро вернусь, – Лена лёгкой походкой выскользнула из комнаты.
Я вышел на балкон, закурил и уставился на птеродактиля. Как же курицы, похоже, меня держат за полного кретина. По сюжету развития сумасшествия эта тварь должна сейчас со мной заговорить, хотя бы телепатически.
– Привет из Миоцена! – сказал я тому, который стоял ближе ко мне. – Или из какой ты там геологической эпохи. Скажи что-нибудь, подлюга, например «салам алейкум!».
Птеродактиль смотрел на меня злорадно, но молча. Затем разинул клюв, обнажив острые, большие зубы.
– Необщительный, сука! – я метко бросил ему в зев окурок. – Станет скучно, позвони!
– Милый, я готова! – Лена вернулась в комнату, одетая как советская пионерка. – Тебе нравится такой прикид?
– Что-то есть, – сказал я. – А я кем буду – грозным учителем математики?
– Лучше самим собой, – сказала Лена. – Ты ведь нечасто об этом задумываешься?
Предательское желание бежать из этого бедлама шевельнулось во мне, но проклятое любопытство пересилило.
– Думать это вообще не моя стихия, – нагло ответил я.
– Как приятно! – Лена взяла меня под руку. – Пойдёмте ужинать, мой профессор!
Стол был накрыт на нижнем этаже, плотно задвинутые шторы и зажжённые свечи создавали полное ощущение вечера. В углу располагался бар.
– Что будем пить? – я подошёл к стойке.
– Ты не поверишь, – сказала мисс Вселенной. – Я предпочитаю водку. Иногда я представляю, что пьяная как свинья валяюсь в грязи. Такой кайф!
– Оригинально! – сказал я. – Уже воплощала фантазию?
– Пока нет, – сказала Лена. – Но будем соответствовать приличиям. Открой красное «Мутон-Ротшильд», урожай шестьдесят девятого года. Четвертая бутылка слева в седьмом ряду.
Мы чокнулись и выпили.
– Как ты думаешь? – сказала Лена. – Он был прав?
– Он это кто?
– Философ Лосев, – сказала Лена, – который в своей «Диалектике мифа» утверждал, что всех сказочных персонажей – чертей, домовых, летающих на метле ведьм, надо воспринимать как такую же реальность, как и нашу человеческую. Они самым обычным образом живут рядом с нами.
– Я, конечно, понимаю, – сказал я, – что необходимо поддерживать светскую беседу. Но я парень простой, всего-навсего закончил Горный институт в Питере, с высотами метафизики незнаком. Давай поговорим о чём-нибудь земном.
– Например, о бабах, – Лена хлопнула в ладоши. – Тогда смотрим танец живота.
Под звуки восточной музыки перед столом появились две, практически обнаженные танцовщицы с пёсьими головами.
– Какие интересные у них маски, – сказал я.
– Это не маски, – пожала плечами Лена. – Это настоящие песьи головы. Они же глумницы, что им стоит. Или ты предпочитаешь каких-нибудь узкоголовых певуний?
– В самом деле, какой пустяк, – сказал я. – Нет-нет, меня всё устраивает.
– А вот теперь можно и водки выпить, – Лена пересела ко мне на колени. – Стопку за стопкой, с короткими передышками.
Мы пили водку, глумницы исполняли танец живота, пёсьи головы отделились от плеч и плясали самостоятельно, не слишком обращая внимания на заданный ритм.
«Как я быстро пьянею!» – подумал я.
«Хочу тебя!» – Лена жарко прошептала мне в ухо и, схватив за руку, потащила в спальню. Пёсьи головы недовольно залаяли вслед.
Соитие было долгим, бешеным, вконец выпотрошенный, я лежал на спине, Лена сидела на мне.
«Да вы совершенно правы, дорогой друг, испытание эволюцией не выдержали ни шарообразные люди, ни четырехрукие, ни двукрылые. Пожалуй, ближе всего к желаемому образцу оказались великаны, но только до той поры, пока Луна не стала приближаться к Земле, изменив, таким образом, атмосферное давление».
Голос звучал издалека, но вполне отчётливо.
«Это был удивительный, очень медленный и кропотливый процесс. Миллион за миллионом лет из пузырьков углеводорода, из протоплазмы, о составе которой мы даже приблизительно не догадываемся, формировались те, кого впоследствии упрощённо назвали божьи твари. И одновременно с ними, мысль и язык. Через множество форм размножения, от почкования и зачатия вдохновением, следы которого можно усмотреть в известном христианском предании, через звероложество, да-да, звероложество, я нисколько не сомневаюсь, что современные обезьяны – потомки первых людей, а не наоборот, выродившееся в ублюдочность ответвление, что, кстати говоря, даёт разгадку неразрешимой в науке проблемы – отсутствия связующего звена между человекообразной обезьяной и гомо сапиенс, через гермафродитизм, считавшийся священным первоисточником жизни у египтян и древних греков, к высшему символу – вечно конфликтному разделению полов».
«Надо бы передохнуть, мозг на части разрывается», – подумал я и открыл глаза. С плеч Лены за мной наблюдала ухмыляющаяся физиономия Васька.
– Всегда мечтал посмотреть, как ебут мою женушку, – сказал Васёк. – Здорово, кучерявый!
Я дёрнулся и очнулся в своем номере. Со стола небрежно свисал пионерский галстук.
«Бежать! – мелькнула спасительная мысль. – К чёрту директора! К чёрту работу! К чёрту всё! Бежать, пока живой!»
Я очумело затолкал пожитки в дорожную сумку и стремглав вылетел из гостиницы. На улице было хорошо, солнечно, даже жарко. Я достал портмоне и пересчитал деньги. Ещё на карте должно быть тысяч двадцать. Где тут отделение Сбербанка?
