Дело за малым – дожить. Последний раз она столько шоколада слопала, когда в Новый год стащили у Ваниной мамы из серванта стратегический подарочный набор. Нина конфеты трескала, а Ваня обертки комкал, чтобы родители не увидели. Конспиратор! Подпольщик! Другую барышню завел и даже не рассказал.
Эмма Леонидовна приехала к подруге, чтобы обсудить предстоящее бракосочетание Нины и Вани. Единственные дети, событие ответственное, подготовить и провести его следует достойно. Решающее слово, конечно, за молодыми. По целому ряду вопросов: какого масштаба свадьба – скромная дома или широкая в ресторане, сколько гостей, будут ли приглашаться родственники из провинции, начальники и сослуживцы родителей, или обойдется близкими друзьями – должны ответить Ваня с Ниной. Надо определиться со сметой, занять денег наверняка придется, можно кредит в банке взять. И еще немаловажный момент: где будут жить ребята? Обе родительские квартиры двухкомнатные, малогабаритные, там и там молодоженам выделяется комната. Но у Ниночки-старшей муж, у Эммы просторнее и по всем статьям удобнее. С другой стороны, Нина с сыном разлучиться никогда не могла. Ей все кажется, что за Ванечкой плохо присматривать будут. Хотя уж пора ему самому научиться ботинки чистить!
Но оказалось, что ни одна из подруг даже минимумом информации о предстоящей свадьбе не владеет. Им было сообщено – женимся, без подробностей. Эмма Леонидовна решила позвонить дочери. Нина Сергеевна пошла в комнату к сыну выяснять планы.
– Доченька, я сейчас у Нинули, – сказала Эмма Леонидовна в трубку, когда Нина ответила. – Мы хотим обсудить смету предстоящей свадьбы. Сколько человек планируется? Дома или в ресторане?
– Мама, я за Ваню не выхожу.
– Как? Ты только вчера объявила, что женитесь!
– А сегодня все переменилось.
– Ты не выходишь замуж?
– Выхожу. Но не за Ваню, а за Гришу Симонова. Помнишь его? Со мной на кафедре работает…
– Нина! Я не нахожу слов! Что за свистопляска? Ведь это не игрушки! Сегодня у тебя один, то есть второй, а завтра будет третий?
– И последний. Остался только вьетнамец Май Ноанг Лонг.
– Какой май? На дворе зима! Почему вьетнамец? Нина, что с тобой творится? Ты с ума сошла?
– Не без того.
– О господи!
– Мама, не волнуйся. Я пошутила.
– В какой части твоих заявлений? О беременности тоже?
– Нет, беременность имеется. Но суетливые поиски кандидата на формального отца моих детей – это, наверное, симптомы психоза или шизофрении. Я осознаю, только совладать не получается.
– Ниночка, сейчас приеду домой, и мы…
– Не торопись. Я очень устала, ложусь спать, не буди меня. Хорошо? Мама, на Западе принято сейчас рожать одиноким женщинам, модно даже. Однополые гомосексуальные пары детей заводят…
– Какие-какие пары? Доченька, говоришь, точно пьяная. Ты случайно?..
– Алкоголя не употребляла, от шоколада охмелела. Три плитки съела. Мама, в тот Новый год, помнишь, вы с тетей Ниной удивлялись, куда пропали конфеты в коробках и плитки шоколада? Это мы с Иваном съели. В основном – я. Ванька следы заметал.
– Не помню.
– Нам лет шесть или семь было.
– Все равно не помню. Ниночка…
– Да нормально со мной, мама. Меня от сладкого развозит, как от шампанского. Сейчас усну сном младенца… И все-таки два младенца – это перевыполнение… как под правительственную программу… Хотя некоторые рожают и тройню, и больше, в Книгу рекордов Гиннесса уже не принимают…
– Ниночка! – простонала Эмма Леонидовна.
– Мама! Будь спок, то есть будь спокойна, как говорит один из претендентов мне в супруги, Григорий Викторович Симонов.
– Какой Викторович?
– Зови его просто Гриша. Мама! Я по твоему дыханию слышу, как у тебя повышается давление и начинается тахикардия. Поводов нет! Я дома, в постели после душа, слегка забалдевшая после сладкого и собственных глупостей. Ты кого-нибудь просила взять тебя замуж? Нет? И не пробуй! Удовольствие отрицательное.
– Нина, скажи мне честно!
– Только шоколад!
– Ты дверь входную точно закрыла?
– На три оборота. Ты меня любишь?
– Каждым ударом сердца.
– Это самое главное. Без тебя я бы пропала, а без мужа обойдусь.
– Конечно, моя доченька.
В то же самое время Нина-старшая, наведавшись к сыну, обнаружила Ванечку разговаривающим по сотовому телефону. С Катей. Лицо счастливое, губа нижняя влажная и оттопыренная, как бывает у сына, когда он особенно ценное открытие сделал.
Услышала прощание: «Целую тебя, Катрин! Кэти, кошечка, котенок!»
– Сынуля, – мягко попеняла Нина Сергеевна, – зачем ты другой девушке голову кружишь, если женишься на Нине?
– Нет, – помотал головой радостный Ваня. – Уже не женюсь.
– Почему? – растерялась мама и задала глупый вопрос: – Кто тебе сказал?
И получила быстрый ответ:
– Катрин. Она только что сказала, что на Нине жениться не надо.
Прозвучало как из уст детсадовского подготовишки: мне воспитательница сказала, что на утреннике я буду хорошим зайцем, а не плохим волком.
Инфантильность, которая, с точки зрения мамы, только оттеняла гениальность сына, все-таки должна иметь пределы. Слушаться маму – нормально. Подчиняться посторонним девушкам, пусть и приятным во всех отношениях, – это слишком.
– Ваня! – нахмурилась Нина Сергеевна. – Ты меня ставишь в неловкое положение! На кухне сидит Муля, которая приехала обсуждать вашу свадьбу.
Но сын уже избавился от припадка инфантильности и вполне логично спросил:
– Что важнее: несколько неприятных минут твоих объяснений с подругой или моя жизнь, запущенная по неверному пути?
Вопрос был справедлив и ответа не требовал. Однако Нина Сергеевна хотела ясности.
– Но на ком-то ты женишься? На Кате?
– Не исключено, хотя пока недостоверно.
– Иван! Я имею право знать о твоих планах.
– Ты узнаешь о них первой. Без твоего совета ничего предпринимать не стану.
Ваня давно усвоил: чтобы мама не досаждала опекой, наставлениями, тревогами и нравоучениями, надо подтвердить, что она первая скрипка и дирижер его судьбы. Мама успокоится и оставит его в покое.
Так и получилось.
– Спасибо, мой мальчик! – облегченно вздохнула Нина Сергеевна. – Конечно, рассуждая справедливо, ты можешь составить счастье любой женщины. Но далеко не каждая сделает счастливым тебя.
Нина Сергеевна вернулась на кухню, где сидела погрустневшая и встревоженная Эмма Леонидовна.
«Уже знает?» – подумали обе, посмотрев друг на друга. И несколько минут сидели в молчании, не зная, как начать тяжелый разговор.
– Муленька, я должна тебе признаться.
– Я тебе тоже.
Им так хотелось поскорее выплеснуть тайное, что сказали одновременно.
– Ниночка беременна от проходимца-альпиниста, не хочет делать аборт, будет рожать.
– У Вани появилась новая девушка, которая давно у нас ночует.
Снова повисло молчание. Каждая переваривала сообщение подруги. Обе испытали шок и возмущение. Через несколько секунд посыпались упреки.
– Ты хотела, чтобы Ваня женился на твоей дочери, которая носит чужого ребенка?
– Ты обсуждала со мной, как поженить детей, а Ваня в это время с другой роман крутил?
– Как ты могла утаить от меня?
– Почему ты скрыла правду?
– Я не ожидала от тебя подобного!
– Это почти подлость!
Восемь из десяти пар подруг на их месте не остановились бы, продолжили обвинять и упрекать, рассорились бы вдрызг и навсегда. Но не Эмма и Нина. Они настолько прочно и давно любили друг друга, вросли одна в одну, что любой разлад воспринимался как конфликт с самой собой. Не может ведь твоя правая рука поссориться с твоей же левой? Кроме того, у них с детства имелся безотказный способ выхода из драмы – слезы.
Плакали вместе, одновременно. Сначала – от обиды и жалости к себе, потом – из-за сочувствия к подруге. Сначала – порознь, потом – обнявшись. Длительность рыданий и продолжительность первого этапа зависели от тяжести конфликта и возраста. Сломанная кукла в детстве – полчаса слезоизвержений. Переманенный кавалер в юности – пятнадцать минут всхлипов.
Эту их особенность коллективного слезопускания знали и близкие. Поэтому Ваня, услышав рыдания на кухне, подошел к двери, приложил ухо: дуэтом ревут? Значит, все в порядке. И не подумал заглянуть, утешить. А когда пришел домой отец, приложил палец к губам:
– Мама с тетей Эммой дружно плачут.
– Давно? – так же тихо спросил отец.
– Двадцать три минуты, – посмотрев на часы, шепотом ответил Ваня.
– На рекорд идут.
Они вздохнули: ужин откладывается на верный час или дольше. Ведь подругам еще требуется после рыданий обменяться исповедями, чтобы снова слиться в дружбе-любви.
После разговора с Ниной, которая неожиданно, решительно и почти грубо заявила, что не хочет иметь с ним дело, у Сергея наступили черные дни. Верно сказано: и дольше века длился день. И каждые минута и секунда были в нем черные, смолянистые, отвратительно тягучие.
