– Слушаюсь.
– Вылетайте сегодня же туда сами, и чтоб ни единого волоса с головы Первого президента не упало!
– Слушаюсь, – потея, кивал генерал, судорожно водя авторучкой.
– Вы что, и про волос записали? – ехидно прищурился президент.
Начальник ФСО остолбенело уставился в блокнот, не понимая, надо ли было записывать и эти слова. Подумав, кивнул.
– Записал.
– Вот и молодец. Действуйте.
Президент откинулся в кресле и генерал, вскочив, щелкнул каблуками, откланявшись штатски, бочком вышел из кабинета.
«Господи, какая тоска! – думал действующий президент, глядя вслед начальнику ФСО. – Велика страна, а опереться не-накого. Кругом – одни воры. А те, что не воры – придурки…»
Он уже вполне составил для себя картину происходящего. Семейка Первого президента, теряя экономическое влияние в стране, не придумала ничего лучшего, как заняться шантажом. Сочинили с помощью этого вонючего хиппи, зятька новоявленного, бумажку, озаглавив ее «политическое завещание», в которой Первый президент отказывает ему, своему приемнику, в моральной поддержке и просит прощение у народа за допущенную ошибку. И поперлись с этой бумажкой в провинцию – дескать, зачитана она будет в самом центре России. При невероятно большом стечении народа и СМИ. Придурки… Кто ж этот сюжет покажет? С телеканалами, слава те господи, разобрались, а прочии… У газет столичных тираж такой, что их только в пределах Садового Кольца и читают. Ах, есть еще Интернет… Но девяносто процентов пользователей паутиной ничем, кроме порнухи, не интересуются. И осталось бы выступление Первого президента на уровне придворных сплетен… Так нет, тут верные дуболомы впряглись. Правильно говорят: услужливый дурак опаснее врага. Решили шефу угодить. И Деда еще до прочтения завещания кокнуть. Ну не придурки?! Они ж из этого старикашки, которого уже никто, кроме отвязных демократов добром не поминает, посмертно Героем России сделают!
В кабинет заглянул секретарь-референт.
– Господин президент, начальник федеральной службы безопасности в приемной.
– Давай его сюда. И министра внутренних дел пригласи. Пусть по ситуации в Козлове доложит.
Побывать у Гаврилова удалось лишь ближе к вечеру, когда закончились скорбные формальности по отправке тела Сорокина и долгий разговор с прокурором города по поводу случившегося на элеваторе и возле дома Душновой.
Гаврилов жил все в том же досчатом, выкрашенном в зеленый цвет домике, где Коновалов бывал в молодости не раз. Только вполне деревенский пейзаж напротив – сатиновое от васильков и ромашек поле с темной кисеей пойменного леса вдали, сменился на вполне городской – свалку с горами битых железобетонных конструкций, торчащей из земли врастопырку изржавленной арматуры и прочей, ни для чего не гожей, и оттого исторгнутой городком дребедени.
Краска на стенах домика тоже облупилась, словно чешуя на снулой рыбе, из-под веселенькой когда-то, салатного цвета зелени проглядывала тут и там мертвая серость старых досок.
За железными воротами во дворе, опершись четырьмя колесами в травку, понурились изъезженные, как пожилая кляча, «Жигули».
– Тебе по районному чину давно пора в персональный коттедж перебраться, – сказал, обозрев жилище приятеля, полковник. – Вон, соседи-то вокруг как расстроились. Не дома – игрушки!
– На мою зарплату такой не построишь, – буркнул хмуро Гаврилов и указал на крыльцо. – Входи.
– Супруга-то на работе? – осторожно поинтересовался Коновалов, старательно шаркая подошвами ботинок о влажную мешковину у порога.
– Дома. За снайпером присматривает, – с непонятной горечью съязвил хозяин и крикнул в глубину дома. – Зина! Ты где? Выходи, я гостя привел!
– Зина? – насторожился полковник, а потом, догадавшись, вздохнул обреченно. – Нy да… Конечно же, Зина…
Он протиснулся вслед за Гавриловым в узенькую прихожую, затоптался растерянно на старомодной, вытертой кое-где до белых проплешин, темно-бордовой дорожке.
– Не разувайтесь, я полы не мыла, – услышал он и через столько лет удивительно узнаваемый голос, – да и тапочек гостевых нет!
Вышла навстречу хозяйка – высокая, не по-старушечьи благородно седовласая, не располневшая в свои… сколько же? Сорок семь, должно быть, лет…
– Здравствуйте, – протяжно обратилась она к гостю и осеклась. – Господи… Неужто Илья?
– Он самый, – смутясь от взгляда ее, опустил глаза Коновалов. – Вот, оказался по служебным делам… Как говорится, гора с горой не сходятся, а человек с человеком…
– Сплошь и рядом тоже, – подхватила Зина. – Проходите в зал, посидите чуток. А я на кухню – сготовлю чего-нибудь по-быстрому.
– Да я, собственно, и не претендую… – окончательно сконфузился полковник, но хозяйка прервала.
– Я тоже не претендую – в смысле поварского искусства. Но голодными не останетесь, – и ушла, вскинув гордо подбородок – совсем как прежде.
А Коновалов озаренно вспомнил эту ее манеру – как бы соглашаясь, повторять фразу собеседника, но при этом придавать ей совершенно противоположный смысл.
Комната, которую Зина назвала «залом», была явно просторнее остальных и заставлена стандартной, советских еще времен, мебелью – недорогой полированной «стенкой» с неприменными хрустальными вазочками и рюмками в серванте, широким диваном с пестрой синтетической обивкой, тесно набитыми книгами стеллажами и черным, траурного вида японским телевизором на тумбочке в углу.
Над диваном Коновалов увидел большой фотографический портрет в рамке. Короткостриженный парень в камуфляже с голубым беретом, небрежно засунутым под матерчатый погон, улыбался белозубо в объектив.
– Вот он, наш снайпер, – перехватив взгляд полковника, с грустной гордостью подтвердил Гаврилов.
– Симпатичный парень. И, судя по всему, геройский! – искренне похвалил гость.
– «Героем» не удостоили, а орден Мужества он в госпитале получил.
– Ранен был?
– В девяносто пятом еще, – сказал Гаврилов. – До сих пор околематься не может. Хочешь посмотреть?
– На орден?
– На сына моего. Сережку. Тебя верно информировали. Снайпером он воевал. Сослуживцы рассказывали, девятнадцать боевиков снял. А двадцатый – его.
– И… что? – глухо спросил полковник.
– Пойдем в ту комнату, – Гаврилов шагнул к плотно зашторенной плюшевыми занавесками двери, распахнул. – Знакомься.
Коновалов переступил порог небольшой спаленки. Сразу бросились в глаза многочисленные вырезки из глянцевых журналов, плакатики, пришпиленные кнопками к обоям. На них – пышногрудые девицы, патлатые и стриженые на голо парни с гитарами, названия каких-то популярных музыкальных групп – типичная комната мальчишки-подростка.
А посреди ее, в инвалидном кресле с велосипедными колесами сидел молодой человек. Он пристально смотрел в окно и даже не обернулся в сторону гостей.
Гаврилов подошел к сыну, погладил его по короткотриженному щетинистому затылку.
– Привет, Сережа. Как настроение?
Сын не ответил, сидел все так же, неестественно выпрямившись и неотрывно глядя в выходящее на тихую улочку окно. Там не было ничего интересного. Палисадник с привядшими прощально-желтыми розами, кустами шиповника да свалка на дальнем пустыре.
Подойдя ближе, полковник заметил в руках у парня снайперскую винтовку.
– Это ему ребята из Чечни привезли, – пояснил Гаврилов. – Она, естественно, не заряжена. Пробовали отобрать – не отдает, плачет. И все на пустырь смотрит. Может, ему там моджахеды мерещатся?
Коновалов заглянул в лицо юноши. Тот никак не отреагировал на его присутствие. Только смотрел широко раскрытыми глазами в окно, да сжимал винтовку. Над правой бровью парня полковник заметил глубоко вдавленный шрам.
– Сюда его ранило. С тех пор он такой, врачи говорят – не теряйте надежды. Бывает, что люди выходят из такого состояния… Со временем. Мы и надеемся. Уже десять лет. Так что снайпер из него сейчас – никакой, сам понимаешь, – с горечью добавил Гаврилов.
– Прости, Ваня, – подавлено кивнул Коновалов.
– Да ты-то ни при чем. А вот президент твой долбанный, который таких пацанов под пули бросал… Жаль, что давеча снайпер по нему смазал! Вот так бы его… приложить. Пусть бы жена кормила из ложечки! А то, ишь, все о здоровье печется, по целителям ездит. Хрен ли ему! При его жизни кудрявой помирать-то особенно неохота! А ты его охраняешь… – с укором закончил Гаврилов.
– Ну, положим, от киллера мы его вместе спасали, – уточнил полковник, а потом вздохнул тяжко. – Эх, Ваня… Мы с тобой как верные псы, у которых хозяин…
– Сволочь, – подсказал милиционер.
– Ну, вроде того… А они его все равно охраняют, глотку любому перегрызут. Рефлекс!
– Ладно, пойдем, пообедаем. Отдыхай, Сережа, – Гаврилов опять погладил сына по голове. – Сейчас мама придет, тебя накормит…
