Страница 64
Призраки
Домой я не пошел. Трижды проехав в автобусе по одному и тому же маршруту, я вышел на вновь помрачневшую, пасмурную улицу, сопровождаемый настойчивым взглядом кондуктора, которая уже полчаса не спускала с меня настороженных глаз.
Вдали шумели поезда, под ногами были рельсы. В темноте я спотыкался о них и падал, приникая к чуть похолодевшей вечерней земле. Ненависть трепыхалась у меня в груди как тысяча отчаянных сердец. Ненависть ко всем обрюзгшим, старым лицам. К лицемерию незнакомцев, к проклятой вежливости, к случайным встречам, которых я не хотел. Ко всей этой случайной жизни, у которой нет памяти, – в которой нельзя оглядываться.
Я шел, не разбирая дороги, быстро доверившись случайному маршруту. Чьи-то руки касались выключателей, и в окнах красиво угасал свет. Я почувствовал дождь, только когда насквозь промокла одежда. И всё обрело ясность. Небо роняло на землю тяжелые капли, которые разбивали лужи с таким грохотом, словно рушились целые города. Я шел следом за своей тенью, которая давно перестала быть видимой, но всегда обгоняла меня на полшага. Мимо беззвучно проходили нечеткие черные силуэты, оставляя за собой безвоздушный шлейф настороженного холода.
Мои следы терялись в грязном потоке безудержного дождя. Порой случайный свет дальнего автомобиля высвечивал четкие контуры прохожих, которые я видел сквозь завесу дождя необычайно четко. Сколько в моей жизни было прохожих. И все они – только проходили, и шли, невозмутимо двигались дальше. Я видел задумчивый взгляд Тимура, тонкие пальцы Аллы. Они преследуют мою память, даже в воспоминаниях поворачиваясь ко мне спиной. Я заставлял себя проходить мимо этих воспоминаний, лишь скользнув тоскливым взглядом по немым спинам.
Я лег между рельсами, поперек ещё теплящихся деревянных шпал, и закрыл глаза. В невидимых тучах громыхали раскаты. Я разбивал руками стекающие стены, я ломал пальцы, заставляя себя хоть что-нибудь почувствовать – в настоящем – в эту секунду. Но всё было бесполезно. Мои глаза опустели. Мои силы иссякли, я лежал под нескончаемым громом, подо мной текли грязные ручьи, мои собственные слезы раскаленным железом рассекали щеки, мешаясь с дождем.
Я накрыл лицо ледяными руками. Перечеркивая небо, потрескивали провода. Всё это только сон, – говорил я себе. Всё на свете – сон. Все цели – только иллюзия, жалкий самообман, спасающий от скуки. Я не спасал себя самообманами целей, я смеялся над судьбой, лежа между рельсами, думая о том, что в моей жизни полно других иллюзий.
Приближался поезд. Я перевалился через рельсу и, лежа на спине, наблюдал, как проносятся с грохотом грузовые вагоны, до тех пор, пока звук не умер где-то вдали.
Страница 65
Дождь и вокзальное кофе
Задерживаться в этом городе было ни к чему. Я собрал свой небольшой рюкзак и пошел на вокзал, надеясь уехать ночным поездом.
Бледные губы подергивались изморозью слов, оставаясь при этом плотно сжатыми. Я превращал слова в тишину, мысленно стирая их по одной букве, справа налево, чтобы не дать им вырваться наружу.
Я уже давно не был дома. Я забыл чувство уюта, когда приходишь туда, откуда тебе не хочется уходить. Иногда мне казалось, что я забыл голоса близких. Но когда я думал о них, знакомые интонации оживали в голове извечным воспоминанием.
Поезда не оказалось, и я заснул на притихшем ночном вокзале, положив голову на смятую куртку. Я увидел себя бегущим по заснеженному полю, искры снега взлетали из-под ног. Я был самим собой и в то же время провожал себя взглядом и сразу устремлялся следом. Я видел себя лежащим на полу в своей комнате. Подняв левую руку, я мог дотянуться до дивана. Сквозь пыльное оконное стекло я видел, как проплывали тучи, на подоконнике уютно расправил листья мой единственный цветок. Я только что поговорил с матерью. За стеной, в квартире соседей, играла приторно-грустная мелодия, но почему-то я был рад её слышать. Я заметил руку, чуть свесившуюся с дивана.
Алла? – тихо позвал я, обращаясь скорее к себе, чем к ней. На лицо падал тёплый искрящийся снег. В окне пропали стекла, из комнаты исчезли стены. Её голос, шутя, упрекнул меня за глупый вопрос, и тонкие пальцы запутались в моих волосах. Зазвонил телефон. Я протянул руку к трубке, но, по случайной прихоти сновидения, не мог её поднять.
Телефон продолжал звонить. Снег задрожал и повис в воздухе, как миллионы сломавшихся секундных стрелок. Осколки стекла влетели в окна и срослись в прозрачную поверхность, усеянную трещинами.
Я открыл глаза. Вокзальные часы показывали 3:23. Рассеянный мужчина в нескольких метрах от меня застыл в кресле, положив на колено руку со стаканом кофе. Я чувствовал сладкий и тёплый запах, мне кажется, я чувствовал его рассеянную жизнь, которая могла бы утонуть в чайной ложке вокзального кофе. За окном шел дождь, пахло мокрой одеждой и людьми. Рука, которую я, уснув, неосторожно оставил под головой, казалась чужой, я пытался заставить онемевшие пальцы двигаться. Отвратительно посредственный голос сообщил о прибытии не моего поезда. Хотелось кричать. Реальность была мучительней любого кошмара. Бросив неподвижную руку на стул, я прислонился к его жесткой спинке и закрыл глаза, спасая себя от реальности. Но запах кофе не давал мне вернуться в снежную комнату.
Я выбежал на улицу и, сквозь дождь глядя на циферблат башенных часов, молил их исчезнуть, и забрать с собой кофейные автоматы, жесткие вокзальные лавки и людей, людей. Я просил оставить мне только дождь. Но дождь вскоре прекратился, люди наполнили собой залы ожидания, а мой поезд задержался на два часа. Я мысленно вычеркнул сегодняшнюю дату из календаря будущих воспоминаний и достал из карманов мелочь. Купить себе кофе.
Бумажный стакан, весомо лежащая в руках книга, монетка, падающая на дно кофейного автомата, – порой предметы становились последним прибежищем внимания. Я заставлял себя концентрироваться на вещах, чувствовать их, чтобы не уплывать в наполовину выдуманный бред, лихорадку памяти. Иной раз мне удавалось размышлять здраво, я расплетал узел причин и следствий, всё слагалось в подобие математической матрицы, но она тут же расползалась бессвязными числами, обрывками разума, и снова сны и фантазии вступали в свои властные права, отряхнув корону с головы Здравомыслия.
Новые города меня уже не удивляли. Нигде я не мог остаться надолго, меня влекло бежать всё быстрее, всё дальше – превзойти все мыслимые пределы, я чувствовал, что дороги теряют надо мной власть. Города больше не спасали меня. Все они едины внутренне, внешнее же перестало заботить, оно больше не развлекало – лишь раздражало меня.
Оказавшись в самом разгаре летнего города, я тосковал по дождю и прохладной осенней сырости. Чтобы как-нибудь скоротать погожий день я пошел в кино. По случаю субботнего утра там было безлюдно. Я сидел в первом ряду, окруженный пустыми креслами. На экране разворачивалась надуманная драма с перестрелками и бегством по крышам высотных домов. Затекла шея. Я ушел, не дождавшись конца сеанса.
В кафе, куда я зашел пообедать, тоже почти никого не было. Я выбрал столик в углу у окна, откуда было видно дорогу. Мне было холодно и тоскливо, несмотря на лето, несмотря на бодрый уличный шум.
Только что вошедшая девушка неуверенным шагом направилась к моему столику. Это была стройная блондинка со светлыми бровями и ресницами, её лицо было тусклым без макияжа. Она присела на бежевое кресло напротив меня.
– Вы не против?
Я был не против. Хотелось развеяться. Сердце поеживалось от тоски по глубокой, гениальной, небывалой жизни, которой я не жил. Хотелось развеяться.
– Мой друг… мы всегда сидели за этим столиком, всегда только в этом кафе. Больше он никуда со мной не ходил.
– Я могу сесть за другой столик. – Предложил я почти равнодушно. Она мне не нравилась. Нервный, срывающийся голос, быстро моргающие глаза, широко и удивленно вбирающие мир, не понимая.
– Не стоит. Его здесь больше не будет. – Лицо, готовое тотчас изойти слезами, обратилось ко мне с немой мольбой.
– Мне очень жаль.
Мне не хотелось задавать вопросов. Брошенная девушка со своими неизбывными чувствами казалась такой жалкой в своем желании излить своё горе в лицо первого встречного.
– Есть проблемы и посерьезней ваших. – Грубо сказал я. Она казалась мне глупой. Хотя я понимал, что у каждого своя система координат.
Она опешила.
– Я знаю. Знаю, он мог бы погибнуть под машиной, или заболеть раком, или ещё что-нибудь страшное. Он мог умереть.… Но тогда я могла бы думать о нём с любовью, гордиться тем, что наша короткая близость была лучшим, что случилось в моей и его жизни.
По её щекам потекли слезы сожаления, она поспешно стерла их пальцами.
