Вот такие дела! И смех, и грех.
Хотя нет, скорее всего, все-таки смех. Дочка с удивлением смотрела на Лору и хмурила лобик – что это за тетка берет меня на руки, теребит за щеку?
Она начинала жалобно плакать и тянуть руки к Козлику, который всегда оказывался рядом.
Вот, блин, прижился! Словно в родном доме!
И все такой же – растрепанный, тощий, вечно краснеющий. Суетливый какой-то. Дурацкий, в общем.
Мать опять смотрела на Лору укоризненно – осуждала и постоянно твердила про сигареты, нудела, словно пчела над ухом. Только Лоре было наплевать на всю эту дачную жизнь.
А что, собственно, беспокоиться? Дочка накормлена, напоена и дышит свежим воздухом. Нянек – хоть отбавляй. Все трое – дед, бабка и Козлик (что совсем смешно) – от малышки не отлипают. Тишь у них и благодать. Рай земной.
А у нее? Одна сплошная неустроенность – ни семьи, ни работы, ни любви. Так, суета одна и маета. Пустое.
Отец на нее почти не смотрел – кто она для него? Насекомое. Ничтожество и ничтожность. Не оправдала отцовских надежд и амбиций. А что, дети рождаются только для того, чтобы потешить родительское самолюбие? Разве так?
Однажды за ужином, когда отец с восторгом рассказывал об «удачных» детях знакомых, об их достижениях и успехах, взбешенная дочь зло выкрикнула:
– А ты Козлика усынови! – И резко вышла из-за стола, не увидев, какое страдание было написано на лице несчастного Козлика – унижение, боль, обида и горечь от ее жестоких и несправедливых слов.
Впрочем, разве ее это волновало?
Утром, собираясь на станцию, бросила матери:
– Не приеду больше. Хватит. Достали. Вместо того чтобы пожалеть…
– А ты на работу устройся – хотя бы. Вместо того чтобы обижаться.
Козлик бросился, как всегда, за ней:
– Я провожу?
– Да пошел ты, – сквозь зубы прошипела Лора, – гордость семьи!
На работу устроилась – а вот вам! Назло. Работа не пыльная, денег, конечно, слезы. Да и вставать по утрам… что говорить. Но – рты «этой семейке» заткнула. Пусть только пикнут!
К тридцати – а время летит, щелкает, как счетчик в таксомоторе, – Лора кстати, еще больше расцвела. Тридцать лет – отменный женский возраст. До болячек далеко, все еще при тебе, живи и радуйся, цену уже всему знаешь. Или – почти всему. Тетки на работе были не самые вредные, но… Клуши, конечно, все о детях, мужьях, свекровях. Хвастались обновками, распивали чаи и сплетничали.
Раиса Ивановна – под пятьдесят, двое детей, язвенник-муж. Денег вечно не хватает, вес растет, муж по больницам, дети – сволочи. Мечта всей жизни – поехать в Болгарию, отдохнуть и прикупить «бэжевую» дубленку.
Тамара Викторовна – дочь с ребенком, оставленная злодеем-мужем (зять назывался «эта сволочь»), погуливающий муж и лежачая свекровь. Тамара ненавидела всех. Особенно тех, у кого было все хорошо. Где уж, при ее-то жизни, быть доброжелательной?
Светлана – бездетная красавица под сорок с «очень удачным мужем». Муж мотался за границу и привозил тряпки, которыми Светлана удачно приторговывала на рабочем месте.
Тома с Раей называли ее спекулянткой – за глаза, а в глаза льстили и тряпки рвали из рук.
Четвертой была Шура Фролова. Тихая, спокойная и самая приятная. Шура не дралась за Светланины тряпки, не сплетничала и никого не осуждала. За это, естественно, тоже несправедливо, осуждалась – чужая. Гордая. Надменная. Короче – не «своя».
Про личную Шурину жизнь было известно мало – замужем, есть сын. Муж встречал ее после работы, и все с удивлением отмечали, как он хорош собой. Он и вправду был красавец – не из слащавых, а мужественный, высокий, стройный. Милое, интеллигентное лицо, ямочка на подбородке. Даже было странно, как невзрачная Шура могла «оторвать такого мужика».
А когда все узнали – попробуй скрой, – что невзрачная Шура увела своего красавца Фролова от жены-артистки и троих детей, так растерялись, что даже забыли сразу ее осудить. Но все наверстали уже через несколько дней.
Однажды на перекуре Шура внимательно посмотрела на Лору и сказала с усмешкой:
– И отчего такая грусть в глазах? Ну просто вселенская тоска!
Лора пожала плечами:
– Да фигово все как-то. И скучно, и грустно…
– Приходи в субботу к нам. У Фролова день рождения. Будет не скучно и много разного народу. Придешь?
Лора сдержанно кивнула, пытаясь скрыть радость. В субботу в лучшем костюме, на каблуках в десять сантиметров, накрашенная и надушенная, она в волнении стояла перед Шуриной дверью – в ожидании чего-то прекрасного, что непременно изменит ее скучную и тоскливую жизнь.
Дверь открыл Фролов, осмотрел гостью с головы до ног и улыбнулся.
– Тапки не предлагаю, – кивнул он на Лорины каблуки.
Комната была полна народу, стояли запахи табачного дыма и жареного мяса.
В соседней комнате при приглушенном свете танцевали несколько пар. На кухне кто-то жарко выяснял отношения, а в ванную все колотились и никак не могли попасть – видимо, и там кто-то пытался с чем-то разобраться.
От стеснения Лора крепко выпила, почти не закусывая, и уже через часа полтора топталась в «танцевальной» зале с невысоким и полноватым мужчиной по имени Володя. Тот шептал Лоре на ухо цветистые комплименты, пытаясь губами дотронуться до ее уха, крепко прижимал к своей груди и требовал «смотаться отсюда поскорее».
Шура поймала ее в коридоре.
– Володька женат, – шепнула она. – Мужик неплохой, но разовый. Из семьи не уйдет, времени не трать. Присмотрись к Побединцеву. – И она кивнула на высокого и лысоватого мужчину в голубой рубашке. – Разведен, не беден – дантист. С квартирой и машиной. Зануда, конечно, зато перспектива. А Володька… – Шура вздохнула, – бабы, конечно, на него вешаются. Мужиком от него на версту тянет… Но! Потеря времени, точно тебе говорю.
Тут Шуру окликнули, и она бросилась на кухню. Лора села в кресло и стала исподволь разглядывать Побединцева. Тот старательно, очень тщательно и очень аккуратно отрезал по кусочку от мяса и так же тщательно его пережевывал, запивая каждый кусок глотком минералки. Когда он жевал и пил, на его худой и длинной шее плавно ходил острый и крупный кадык.
За ворот голубой сорочки он заткнул полотняную салфетку и без конца поправлял ее сухими и тонкими пальцами.
Лора вздрогнула и отвела от него взгляд. В комнату, как снаряд, влетел Володька. Оглядев стол, он опрокинул рюмку водки, схватил остатки бараньей ноги, точнее не остатки, а кость с ошметками мяса, и вгрызся в нее крепкими, белоснежными зубами – весело и отчаянно, с такой радостью и азартом, что все давно сытые гости, казалось, ему позавидовали.
– Самое вкусное, идиоты! – воскликнул Володька. – Ничего вы не понимаете!
Побединцев криво усмехнулся, глотнул водицы и вздрогнул кадыком.
Лора вышла на балкон. Через минуту Володька возник возле нее, накинув пиджак ей на плечи, поднес зажигалку и, прищурившись, внимательно на нее посмотрел.
– Предложение в силе? – спросила Лора чуть дрогнувшим от волнения голосом.
Володька сразу понял, о чем идет речь.
– Жду тебя в коридоре, – хохотнул он и бросил окурок через перила.
– Опасно, – кивнула она на улицу.
– Опасно, – согласился он. – А будет еще опасней!
Лора вздрогнула и моментально вспотела. Ей стало сразу одновременно и страшно, и весело, и интересно. Но, скорее всего, страшно интересно и страшно весело.
Роман их начался так стремительно и бурно, что Лора никак не могла оправиться и прийти в себя. Володька закружил ее в водовороте страстей, сюрпризов, внезапных приездов и ошеломительных подарков. Он мог ворваться среди рабочего дня к ней на работу, чмокнуть в щеку, бухнуть на стол коробку с пирожными, расточая комплименты Тамаре и Раисе, кисло поджавшим губы. Мог позвонить с раннего утра и объявить, что через час они едут в Питер или Кострому, ему надо по делам, но главное дело в его жизни – она. И вместе они пробудут «двадцать четыре восхитительных часа». А Лора в этом и не сомневалась.
Мог приехать к ней поздно вечером, почти в ночь, с корзиной белых грибов – друг привез из Карелии, свари суп и будь счастлива.
А утром, проснувшись, Лора обнаруживала под дверью неподъемный букет огромных садовых ромашек. И она была счастлива! Господи, как же она была счастлива!
Жизнь ее, превратившаяся в бурлящий, готовый каждый миг взорваться действующий вулкан, была беспокойна, тревожна, неожиданна каждую минуту и все же – прекрасна!
У нее постоянно горели щеки и, казалось, поднималась температура. А может, и вправду поднималась? Разве у нее было время поставить под мышку градусник?
Шура, внимательно наблюдая за ней, тяжело вздыхала:
– Сгоришь! Как пить дать – сгоришь. Не опалишься, а именно – дотла. А потом… Потом пепел не соберешь – сил не будет.
Лора смеялась и отмахивалась:
– Да черт с ним, что будет потом! Ты что, не понимаешь?
Шура молча качала головой. Про то, что у Володьки есть жена, Лора не вспоминала – будто той не было и вовсе. По крайней мере, он ни разу не дал ей понять, что он несвободен, связан обязательствами или…
