– Но надо же что-то делать!
– Ничего. Проживем. Сергей – он совестливый. Сам так себя изъест, что нам и делать ничего не придется. Надо набраться терпения.
– Но ведь он должен понимать, что Петя растет, что ему нужны новые вещи, я уже не говорю о других нуждах.
– Ничего он нам не должен. Его ночная кукушка нас уж точно перекукует.
– Но ведь мы не для себя просим! Для внука! Я крайне, крайне разочарована Сергеем. И ведь ничего нельзя поделать! Вот что меня убивает! Остается только сидеть и ждать, пока, как вы говорите, его совесть замучает. А если не замучает? Что тогда будет с Петечкой? Нет, я сейчас же перезвоню сыну и поговорю с ним уже в другом тоне!
– Ох, Роза, ты же знаешь, что ничего хорошего из этого не выйдет, – баба Дуся опять перешла на «ты». – Мужики ведь они простые, как три копейки. Ты с ними по-хорошему, на жалость бьешь, спасибо говоришь, они тебе и больше дадут. А воевать начнешь, так и положенной копейки не дождешься. Они ж как щенки блохастые – пока им пузо чешешь, так они ластятся, а как носом ткнешь в их собственное говно, так и тяпнут за ногу.
Баба Дуся со своим крепким крестьянским умом опять оказалась права. Сергея замучила совесть, и спустя еще два месяца он рассчитался с бабулями по алиментным долгам. Взятки брать Сергей не стал, но репетиторством занялся. Судя по всему, Марина была не в курсе того, что «алиментные» конверты вернулись к прежнему объему.
Сейчас Петя понимал, что бабушки обеспечили ему счастливое детство. Настолько счастливое и беззаботное, что оставалось только удивляться. А уж чего это им стоило – тут уж никто не знает, кроме них самих.
Удивительно, но Роза Герасимовна не виделась с собственными внучками. Все-таки они для нее были такими же родными, как и Петя. Но бабушка, «сделав визит знакомства» – первый и последний, со всей изобретательностью, вежливостью и соблюдением приличий отказывалась от новых встреч. Хотя Сергей и звал, и предлагал, и приглашал. Роза Герасимовна неизменно сказывалась больной и занятой.
Петя услышал, что бабе Розе девочки не понравились – они были похожи на мать, на Марину, которая, о ужас, за столом спросила у дочки:
– Все? Накушалась?
Роза Герасимовна, запивая домашнюю рябиновку сватьи валокордином и валокордин рябиновкой, смеялась и плакала:
– Я ей говорю, что «накушалась» можно употреблять только в значении «напился водки». А она меня не понимает! Я ей говорю, что есть прекрасные синонимы – «насытилась», «сыта», а «кушать» допустимо, только если речь идет о младенцах! А она меня не понимает! И девочки! У них простые детские глаза без всякого выражения! Вообще без выражения! Круглые глазенки. Как Сергей этого не замечает? Они ведь вообще ни о чем не думают! Там даже мысль не шевелится! И совершенно лишены чувства юмора, как и их мать. А ведь юмор – это признак интеллекта! Хоть какого-то намека на разум!
– Ну что ты придираешься? – Баба Дуся подливала сватье рябиновки и капала щедрую порцию капель. – Я тоже неправильно говорю. И садить, и ло́жить.
– Но ты же не говоришь – «накушалась»!
Баба Дуся хохотала, и баба Роза смеялась, утирая слезы, поперхнувшись рябиновкой.
Петя же понял, что отца он должен делить с тетей Мариной, со сводными сестрами, а бабушек он не должен делить ни с кем. Они его, и только его. И тоже расплакался, лежа в кровати. От счастья, от гордости, от осознания того, что баба Роза выбрала его. Он был рад, что отомстил отцу и сестрам. Был счастлив, что баба Роза назвала сестер тупыми. Значит, его она считала умным.
Впрочем, по бабе Розе было сложно понять – кого она любит, а кого нет. Вот с бабой Дусей было все понятно. Хотя тоже относительно. Петю всегда интересовала тема любви-нелюбви. Он даже пытался обсудить ее с Сашкой, но тот не понял.
– Если с бабой, то понятно. Если дает, значит, любит.
– А если с родными?
Сашка пожал плечами. Родня, с его точки зрения, не должна любить. А вот защищать – обязана. Петя мечтал, чтобы его тоже так любили – защищали, как Сашку. Во всяком случае, когда у Пети в школе возникали проблемы, баба Роза всегда винила внука и слушалась учительницу, верила каждому ее слову. Роза Герасимовна даже не разбиралась – кто прав, кто виноват, безоговорочно принимая вину на себя, то есть на Петю. Зато Сашкина мама за сына готова была «перегрызть горло» любому. Так Сашка говорил, с гордостью: «Мать чуть горло не перегрызла».
Родители были на Сашкиной стороне, даже когда его поймали на драке во дворе – он не был зачинщиком, просто дал сдачи, но сильно, так, что сломал нос однокашнику. Сашку, естественно, потащили к директрисе – отец пострадавшего однокашника обещал «позвонить кому следует» и упечь Сашку в колонию для несовершеннолетних. Сашкина мать, ворвавшись в школу, не слушая объяснений, не пытаясь разобраться, пообещала повыдергать патлы директрисе и оторвать одно место папаше, который угрожал ее Сашке колонией. Она была уверена, что если сын полез в драку, то было за что. И как ни странно, такая слепая материнская любовь, животная ярость и выставленный родительский щит подействовали – директриса тут же пошла на попятную, признав, что пострадавший подросток вечно задирал малышей. Немедленно припомнила, что Сашка всегда помогал перетащить стулья и парты, и предложила разойтись миром. Но папаша требовал «правосудия». Тут, правда, подъехал Сашкин отец и объяснился с ним по-мужски, пообещав и ему сломать нос, а заодно переломать обе ноги. Под конец конфликта в школу явился абсолютно трезвый Сашкин дядя, и против такой силы отступили и папаша, и директриса, которую Сашкин дядя между делом напоил «шампусиком» и накормил шоколадкой.
Петя, который был свидетелем этой истории, смотрел на родителей друга с обожанием. За него никогда никто так не заступался. И не важно, что потом, дома, отец надавал Сашке ремнем, да еще и мать добавила скрученным полотенцем – чтобы силу рассчитывал и думал, с кем связывается. Но там, в школе, они его ни словом не попрекнули. Петя не понимал, почему Сашка этого не ценит и не видит.
* * *
Так вот, про любовь…
– Сволочи все, – говорила баба Дуся.
– Устаю от бессмысленного общения, – вторила ей баба Роза.
Обе при этом считались прекрасными соседками и милыми, приветливыми женщинами.
Петю они любили безоговорочно. Сергея любила баба Дуся. К Сашке баба Дуся относилась хорошо. Сашкиного дядю бабуля терпеть не могла – он ей обещал забор поменять, да так и не собрался, отделывался «завтраками». Баба Дуся называла его пустоболом и не могла простить, что мужчина не держит слово. А вот баба Роза считала его хорошим, поскольку он ни разу не отказал ей в просьбе отвезти Петю в деревню или привезти его в город.
Но больше всего Петю волновала любовь-нелюбовь бабы Розы к Сергею, собственному сыну.
Однажды Петя нашел у бабы Дуси в ящике кухонного стола, куда она складывала квитанции за свет и телефон, чеки из магазина, листочки с рецептами и прочие ценные бумаги, свадебную фотографию своих родителей. Они стоят в загсе и ставят подписи. Лица матери под пышной фатой почти не видно. Зато отец виден хорошо – он внимательно смотрит на женщину, регистрирующую брак.
– Можно я возьму себе? – спросил Петя.
– Бери, конечно, – ответила баба Дуся, – ей здесь не место, даже не знаю, как тут оказалась.
Петя положил фотографию в коробку с конвертами. И спустя время, уже в городе, показал ее бабе Розе.
– Смотри, что мне баба Дуся дала.
– Я и не помню этого снимка. – Роза Герасимовна осталась равнодушной.
– Тебе не нравится?
– Нет. Тут Сергею только девятнадцать исполнилось, а у него фигура сорокалетнего мужика, – фыркнула баба Роза. – Рыхлый, дебелый. Даже не знаю, что в нем Света нашла. В детстве он таким не был. Даже странно, как я это допустила. – Баба Роза была искренне удивлена тем, что ее сын выглядел столь непривлекательно.
После этого разговора Петя долго стоял голый перед зеркалом и разглядывал себя – у него тоже будет фигура сорокалетнего мужика и баба Роза станет недовольна? А фигура сорокалетнего – это какая? Петя, придирчиво разглядывая свои тощие ноги и впалую грудную клетку, искренне страдал. Если бабе Розе он не будет нравиться, значит, она перестанет его любить – как папу.
Был еще один момент, который Петя в детстве принимал как должное – ни разу они не сидели все вместе за столом. Или баба Роза, Петя и отец, или баба Дуся, Петя и отец. Но чаще всего – обе бабушки и Петя. Он мечтал – вот бы хоть один раз, хотя бы на его день рождения, все собрались вместе, как собирались родственники на дни рождения Сашки, когда дядька напивался, мать ругалась с отцом, но все сидели за накрытым столом, бок о бок и подкладывали друг другу шашлык. День рождения Сашки всегда превращался в праздник – собирались дети со всей округи, во дворе ставили магнитофон, который орал взрослые песни, Сашке разрешали выпить пива, и все дружно произносили тосты – за отца, за мать, за самого именинника.
