Елена купила орехи и вареники с вишней. Почему-то она была уверена в том, что Маше понравятся именно сладкие. Рыбу решила не брать: не дай бог, соседке придет в голову скрасить такую закуску пивом. Если наливку Елена еще могла пережить, то пиво не переносила на дух. Ее начинало мутить даже от запаха, если при ней открывали бутылку. Кстати, это была еще одна проблема во время путешествий на поезде. Уже не однажды Елене приходилось буквально ночевать в коридоре, ожидая, когда из купе испарится всякое напоминание о выпитом соседями пиве. В общем, рыба наверняка вкусная, но лучше не рисковать. От пирогов и ватрушек тоже стоило воздержаться. Ее попутчица, конечно, в них себя не ограничивает, но, по мнению Елены, делать это не мешало бы. Так что если кто и продолжит пихать в Машу пампушки, пускай это будет на его совести, а совесть Елены останется чистой как стеклышко.
С двумя кульками в руках она вернулась в вагон. Открыла дверь купе – соседка сидела на полке, отвернувшись к окну. Не поворачивая головы, сказала:
– Меня Машей зовут.
– Я помню, – откликнулась Елена, положив на стол орехи и вареники.
– Ой! – Маша подскочила и тут же больно ударилась головой о верхнюю полку, охнула и опустилась на подушку.
– Ушиблись? – Елена попыталась вернуть общение на должно вежливый уровень.
– Скажешь тоже! – Маша лукаво подмигнула, встала с полки, стараясь ничего не задеть, и прижала Елену к своей необъятной груди. – А я думала, ты сбежала.
– Сбежала?
– Ага. Дверь скрипнула, я решила: «Все. Новые соседи чешут. А на кой они мне сдались, новые-то, когда у меня старые загляденье сплошное?»
– А я вот купила тоже, – Елена показала на кульки.
– Нет, ну какая же ты странная! – Маша покрутила пальцем у виска. – Тебе что, этого мало? – Она кивнула на стол, ломящийся от угощений, и уставилась на Елену полным непонимания взглядом.
– Да мне неудобно просто, – попыталась объяснить та.
– Неудобно нам с тобой писать стоя. Ладно, давай взгляну, что ты там притащила. – Маша привстала, порылась в пакетах и снова откинулась на подушку. Вид у нее был весьма удовлетворенный.
– Ну вот, – объявила она. – Чего и следовало ожидать. Только зря деньги просадила.
– Почему?
– Вот скажи мне, – она покопалась во рту и достала оттуда половину челюсти, – как мне орехи есть? Это внизу у меня золотишко, а наверху мост. Шелуха под него забивается – аж визжать хочется от боли. Так что с орехами ты, мать, пролетела. Да и с варениками тоже.
– А с варениками почему? – расстроилась Елена.
– Так я от вишни помереть могу.
– Как?
– Отекаю и задыхаюсь. Три раза еле-еле с того света возвращали, пока скумекали, что к чему. У нас же как лечат? Ежели человеку плохо, то всего две беды: либо сердце, либо живот. Вот меня и промывали наизнанку, чтоб заразу вывести. Только в третий раз какой-то дотошный доктор приехал, ну и спросил: «Чем вы, душенька, питались?» – «Пироги, – говорю, – с вишней рубала». – «Вы, – отвечает, – вишню рубать завязывайте». Я сначала подумала: «Ну идиот полный. Я сама эту вишню у соседки с дерева сняла, сама тесто замесила, сама пирогов налепила – бред какой-то. А потом вспомнила, что в прошлые-то разы, когда дело «Скорой» заканчивалось, меня тоже вишенкой угощали. В общем, хочешь меня укокошить – накорми ягодой и оставь без медицины, вмиг окочурусь. Отек у меня этого, не помню, как его…»
– Квинке, – подсказала Елена.
– Точно! – обрадовалась Маша. – А ты откуда знаешь?
– Я врач.
– Правда? – В глазах попутчицы заплескалось восхищение. – Нет, ну честно, не врешь?
И в эту секунду Елена поняла, почему грубая, неотесанная соседка не вызывала в ней ни капли раздражения. Она вела себя настолько непосредственно, что напоминала ребенка, а с детьми Елена всегда любила общаться. Ей нравилась естественность, а Маша именно была, а не казалась.
– Не вру, – ответила Елена.
– Класс! – Маша помолчала секунду и продолжила: – Вот скажи мне как профессионал, – она приняла церемонный вид, – ты тоже считаешь, что всю эту прелесть, – говорящий кивок в сторону стола, – есть нельзя?
– Нежелательно.
– «Нежелательно» – это ежу понятно. Но мне-то говорят: «Нельзя».
– Все зависит от диагноза.
– Да какой там диагноз! Ну давление скачет, живот иногда побаливает – вот и весь диагноз.
– Это может быть серьезно.
– И ты туда же! Тоже будешь искать, что у меня болит: сердце или желудок? Скажешь, от них все болезни?
– Все болезни от нервов.
– Вот! – Маша громко хлопнула себя по пухлым ляжкам и подскочила, едва снова не угодив головой в верхнюю полку. – Это ты верно подметила. Откуда знаешь?
– Знаю, – Елена смущенно улыбнулась. Еще никогда ей не приходилось сообщать о своей профессии в подобном контексте. – Я психолог.
– Нет, ну ядрена-матрена, а? Уже четыре часа со мной в купе едет и ни слова, ни полслова! Давай, психолог, рассказывай, почему от меня люди бегают?
– В каком смысле?
– В прямом. Вот, например, первый муж сбежал без всяких объяснений, а я хочу знать почему. Терзаюсь, понимаешь? Ночей не сплю. Уже десять лет со вторым живу, а все думаю, чего со мной первому не жилось.
«Я бы тоже хотела знать, почему со мной не жилось ни первому, ни второму, ни третьему». Елена пристально посмотрела на собеседницу. Наличие двух мужей в Машином активе ее ни капли не удивило. Работа научила ее не судить о людях по внешнему облику. Это двадцатилетние девочки считают, что весь мир у их ног, а лица старшего женского пола просто забыли умереть, но Елене, к сожалению, уже давным-давно не двадцать. Она отлично знает, что за обликом серой мыши может скрываться тигрица, по которой мужики сходят с ума, а яркая, красивая, во всех смыслах привлекательная женщина годами страдает от одиночества только потому, что, по выражению тех же мужчин, «веет от нее каким-то холодком». Откуда именно веет и каким образом ощущается этот сквозняк, объяснить внятно никто не в состоянии. Но от Маши они наверняка не почувствовали ни одного прохладного дуновения. Эта женщина была теплой, даже жаркой. Такая не просто обнимет, а задушит в объятиях. Духоту, кстати, мужчины тоже переносят плохо, но, наверное, находятся среди них и любители спертого воздуха.
– Ты это… – Маша слегка запнулась, – физиогном, что ли?
– Кто? – Елена закашлялась. Не то чтобы она ничего не знала о физиогномике – ее удивила осведомленность соседки.
– Смотришь-смотришь на меня, изучаешь чего-то, будто у меня на роже написано, почему этот козел свинтил.
– Я не… я просто…
– Да у вас, у ученых, просто ничего не бывает. Вот тот мужик тоже смотрел-смотрел чего-то, думал-думал, а так ничего и не сказал.
– Какой мужик?
– Да физиогном хренов. Я с ним три года назад в купе ехала, все никак не могла запомнить это название мудреное, записала даже. А потом, как муж начнет выпендриваться, так в бумажку гляну и говорю ему, что согласно физиогномике, ему надо помалкивать и меня слушать, потому что он – козлик мой – бороденкой не вышел, – Маша разразилась раскатистым смехом. Отсмеявшись, пояснила: – Так и запомнила это словечко. Я теперь, если хочу кого поразить, обязательно его вставляю, – она подмигнула Елене. – Вот и с тобой прокатило, правда?
– Ну да.
Помолчали.
– А ты чего молчишь-то? – Маша снова потянулась за бутылкой.
– А надо что-то говорить?
– Так я ж ответа жду.
– Про первого мужа?
– Ну!
– Знаешь, я вообще-то детский психолог.
– И чего? – Маша смотрела недоверчиво, исподлобья.
– Я привыкла в детях разбираться.
– Ты меня за дуру, что ли, держишь? – Машины маленькие глазки снова недобро сощурились.
– Почему? – искренне удивилась Елена. Она как раз была уверена в том, что в простых людях куда больше житейской мудрости, чем в их ровесниках с двумя высшими образованиями и огромным самомнением.
– Да потому что со всех сторон только и слышно, что мужики, как дети. Это ведь вы – психологи – говорите. И что же теперь? В кусты?
– Да нет, я…
– Раз нет, давай выкладывай! А то вечно я о других слушаю. Вот, не поверишь, выпьют моей наливочки, споют про мороз и начинают душу выворачивать. А ты все одно не пьешь, значит, горести свои изливать не станешь. А раз так, может, про меня чего интересного расскажешь.
«Хороший шанс больше не притрагиваться к наливке. Дорога длинная. В конце концов, почему бы и не поговорить с человеком?»
– Так просто рассказать не получится. Я же не знаю ничего.
– А ты вопросы задавай. Я тебе как на духу все выложу.
– Значит, про мужа узнать хочешь?
– Ага. Про первого. Со вторым-то все ясно. Как втрескался в меня десять лет назад, так все никак не очухается. Я ему: «Васек, ты глаза-то разуй. Мне до прынцессы, как до луны». Да и скажу тебе честно, чего скрывать-то, – Маша, слегка понизив голос, изобразила смущение, – после родов там совсем не так, как раньше. Я и спрашиваю: «Чего там у меня, Васька, медом, что ли, намазано?» А у него на все один ответ. «Люблю», – говорит. Во как. Ну ладно, Васька – он и есть Васька. Ты мне лучше про Горохова расскажи.
