– Ну, здравствуй, сынок! – говорит Дубравин, поднимая Георгия на вытянутых руках перед собой.
Это, видно, ее как-то задевает:
– «Здравствуй, сынок», – раздраженно говорит она. – И ты туда же! Сынок, сынок! Влад так же распинается, как и ты. А меня как будто и нет! А я столько пережила!
Он удивленно вскидывает глаза на нее: «Чего это баба взбеленилась?»
Невдомек ему, что с тех самых пор, как родился ребенок, страх гложет ее вдвое сильнее, чем раньше. Страх потерять его, страх потерять мужа, разрушить то хрупкое счастье, которое ей с таким трудом удалось выстроить. И вот сейчас все его заявления она рассматривает как покушение на тот относительный покой, который она обрела.
– Что ж ты его так назвала? – спрашивает Дубравин, чтобы сгладить неловкость. – Георгий – это что, Жорик, что ли, он будет?
– В честь Георгия Победоносца!
– А-а!
– Ты знаешь, Саня, – наконец решается она высказать свои мысли, – мы с тобой столько времени находимся рядом друг с другом. Вместе, – поправилась она. – Но что-то у нас концы с концами не сходятся!
– Да? Странно! А я думал, все так хорошо сходится! – пытается шутить он.
Но ей не до шуток, и она торопится сказать ему то, что уже давным-давно вынашивает.
– Теперь у меня ребенок! Влад с ума сходит. Я ему говорила, что это чудо. К доктору водила. И вижу, что он верит и не верит. Трудно нам. Когда Георгий родился и я приехала из роддома, он его так разглядывал. Так разглядывал! Все искал. Неужели нет ничего моего. Неужели нет? И мне его так жалко стало. Я долго над этим думала. Думала. Знаешь, ночью лежишь и думаешь. Как быть? Как быть? Ты! Я! Влад. Я даже не знаю, где выход.
Дубравин видит, что она как бы готовится к чему-то. Хочет, что ли, что-то от него услышать? Но у него на сегодня ничего такого за душой еще нет. Есть только знание, что с ребенком все меняется. Но в какую сторону?
Может быть, это ей надо сделать первый шаг? Объяснить, чего она хочет, в конце концов.
Постояли. Помолчали пару минут.
– Ну, мне пора! – вздохнув, промолвила она. – Пора Жорке кашу давать!
Постояла немного, раскатывая коляску. Взяла у него ребенка. Посадила. И, вздохнув, неожиданно сказала:
– Давай, Саня, завяжем наконец нашу историю!
Дубравин так и поперхнулся:
– Как завяжем? Совсем?
– Я хочу какой-то ясности уже! У меня теперь полная семья. Муж. Сын. Дом. Хочу просто жить дальше. Растить сына. И не думать вот так вот каждую ночь. Что все откроется. И рассыплется. Не надо нам больше встречаться…
Дубравин криво усмехается. Его это задевает: «Как же не встречаться, если ты работаешь у меня?» Но промолчал. Сама решила. Чего он будет навязываться.
Он едет на работу и мысленно разговаривает с нею: «Значит, так. Мавр сделал свое дело. Мавр должен уйти! Хотя еще пока не вечер. Это сегодня ты считаешь, что у тебя все сложилось. А что будет завтра… Ведь ты пытаешься вывести за скобки главное. Нашу любовь! Нашу страсть, из которой все и выросло. Куда, интересно, ты денешь при расчетах ее?»
* * *
Она катила колясочку по засыпанному листвой асфальту. И повторяла про себя: «Так надо! Так надо!» На подъезде к дому ребенок, потеряв соску, захныкал. Забил ножками. Надоело сидеть. Она наклонилась к нему поправить. И в это мгновение заметила, как за соседними кустами мелькнуло что-то знакомое. Знакомая фигура. Влада.
«Ах так! Он за нами следит! Подкрадывается. Трусливо высматривает. Выслеживает. Вынюхивает! Как она встречается с Дубравиным. А подойти не посмел. Права свои заявить не может. Боится скандала. Боится всего! Жалкий человек!»
Но сиюминутный гнев ее снова сменяется страхом: «Что же это будет? Сейчас начнет».
Впрочем, пройдя еще пару десятков шагов, она успокаивается: «Да что он может сделать? Ничего не будет. Сдулся один раз, сдуется и второй. И третий. Ребенок-то у меня!» И в эту секунду она понимает, что ребенок – не просто маленький, тепленький комочек у сердца. Это сила. Это ее сила в любой ситуации, связанной с этими мужиками. И ничего ей теперь не страшно. И никуда ни этот, ни тот не денутся. Некуда им деваться! И это ей решать, куда дальше идти!
Ресторан «Бухара», что на Ленинградском проспекте, заведение помпезное. Украшенное с фасада голубыми среднеазиатскими орнаментами, оно и внутри поражает Казакова роскошью отделки, коврами, дастарханами и вышколенными, по-восточному любезными официантами.
Несмотря на дневное время, в залах не пусто. «Деловые» обедают и одновременно «перетирают» свое. Народ солидный, уверенный в своих возможностях. Многие с дамами. Одно слово – модное место, где можно вкусно поесть, выпить, а заодно и встретиться с нужным человеком.
Его уже ждут. У небольшого черного дерева стола в креслах с мягкими подушками сидит Алексей Пономарев, а напротив – «шамаханская царица». Анатолий знает ее уже давно. Жена не жена, но живут и работают вместе они с Алексеем достаточно долго. Зовут ее, кажется, Светлана. Это имя никак не вяжется с обликом черноглазой царь-девицы.
Судя по тому, как любезен и старательно кланяется одетый в халат и тюбетейку официант, Леха тут завсегдатай. Любит он восточную кухню. Все эти шашлыки, манты, лагманы, пловы и прочие яства охочего до обильной пищи восточного люда.
Леха раздобрел. В девяносто первом был он поджарый спецназовец, сухой и крепкий, как герой голливудского боевика. Теперь располнел, расслабился так, что вряд ли его можно засунуть в прежний бронежилет. Застежки не сойдутся. Но он все такой же огненно-рыжий и компанейский парень. Одно слово: старый друг – лучше новых двух.
Поручкались. Обнялись.
У Казакова работает «синдром оглядывания». Он рассматривает диковинную обстановку роскошного ресторана. Леха же заказывает то, что они оба любят. Особый, без мяса, наманганский плов с кишмишем и «чук-чук» – салат из мелко нарезанных узбекских помидоров.
Официант растворяется в заботах о заказе, а ребята пропускают «по маленькой».
Завязывается разговор. О том о сем. В частности, об очередной волне приватизации. И, появившемся в связи с этим новом словечке.
– Как тебе нравятся наши олигархи? – спрашивает Анатолий своего старого друга, вставляя в разговор такое словечко.
Леха, судя по всему, как и все, чувствует недоумение и глухое раздражение от того, что происходит в стране.
– Никак не могу понять, – отвечает он, – для чего это государством делается?! Ясно, когда продают убыточные предприятия. А тут нефтепромыслы, никель, сталь, золото. Чем они там думают? Хотя чего уж тут лукавить! Просто тырят все, что плохо лежит. Рассовывают по карманам народное добро, прикрываясь красивыми словечками. Я многих из этих ребят знаю. В основной массе своей это пронырливые молодые люди с красивыми фамилиями. Сделают несколько финтов ушами, пошепчутся, с кем надо и где надо, и ошалело выскакивают с аукционов, потрясая бумажками, по которым они оказываются владельцами нефтяных компаний, промыслов, заводов и шахт. Да еще и фактически бесплатно.
– Что-то ты не в восторге от рыночной экономики? – подкалывает друга Казаков. – А раньше числил себя в сторонниках!
– Потому что это «беспредел»! – употребляет новое словечко Алексей. – Ну, да ладно. Не об этом сегодня речь. Ты в Чечне давно был?
– После Хасавюрта пару раз был. Там, конечно, полный бардак. Чечня – теперь такой бандитский анклав, одно слово – «черная дыра»
– Да! Нравы там теперь суровые! По старой памяти нохчи принялись за разбойничьи дела. В Грозном даже появился свой рынок рабов. Воруют людей…
– Так это у них исконное, историческое занятие. Вспомни Толстого. В школе проходили. Жилин и Костылин. Колодки, зинданы. Мы как-то во дворе одного богатого чеченского дома, точнее в подвале, нашли цепи, старинные кандалы. Они их хранили еще с прошлого века. Ждали, когда можно будет снова людей воровать! Промысел у них такой. Ну, вот и дождались!
Подцепляя кусок мяса вилкой, Алексей добавляет:
– Воруют всех! И своих, и чужих. Богатых и бедных. Русских и чеченцев. Журналистов и врачей. Сплошная вакханалия…
– Это точно! Вакханалия вседозволенности и безнаказанности.
– Ну, ты ешь! Ешь! – заметив, что Анатолий остановился и внимательно уставился на него, поощряет друга Алексей. И, поворачиваясь к молчаливой спутнице:
– Подложи ему еще плова. Видишь, он стесняется!
– Вот я и говорю, – продолжает он, – воруют всех. Технология простая. И примитивная. На этой технологии погорел тут один советник президента. Заманили его в Чечню предложением наладить сотрудничество. Ну, он и поехал. Из Осетии. На джипе. На улице одного аула из-за поворота выскочил КамАЗ. И загородил дорогу. Сзади их уазик подпер. И «Нива» без номеров. Из кузова КамАЗа выскочили бородатые люди в турецкой униформе. Из уазика – двое, вооруженные ручными пулеметами. Дали длинную очередь. Будто полили поверх крыши из шланга. Ну а дальше толпа вытаскивает из джипа водителя и пассажиров. Бьют несколько раз для острастки в живот и по хребту. Чтобы сразу поняли, с кем имеют дело. Можно сказать, поприветствовали… Потом отвезли с завязанными глазами куда-то в свою нору…
