– Леха! Ты мне-то это все зачем рассказываешь? Колись, чего надо?
– Да, тут дело такое. Один наш олигарх по примеру Берёзы тоже решил кого-нибудь выкупить у нохчей. Ну, чтобы показать себя благодетелем. Обратились по старой памяти его люди ко мне. Естественно, не бесплатно. Это, конечно, не группа ОРТ. Но Дзудзоев, советник президента, тоже звучит.
– А я тут при чем?
– Деньги есть. Двести миллионов. Похитители вышли на связь. Договариваемся. Сам знаешь, что да как. Но есть одна закавыка. У меня такое ощущение, что это вовсе не те люди, что украли Дзудзоева. Просто хитрые халявщики. Разводят нас. А на самом деле советника у них вовсе и нету. И надо бы проверить, так ли это! А то как бы не лохануться!
Анатолий ловит себя на мысли: «Сегодня у нас лингвистический вечер. Словечек новых нахватаемся. Алексей сильно изменился».
– Я-то что должен сделать? – нетерпеливо спрашивает он, раздражаясь, что друг никак не доводит до сути.
«Царь-девица», видя его раздражение, улыбается, наливая ему коньячку:
– А вот еще по рюмочке! Давайте, ребята!
«Хорошая девка, чувствует человека», – отмечает Казаков и вдруг снова вспоминает: «Добивай, чего стоишь! И голубые девичьи глаза в упор. Вот, что ему осталось от этой войны. Разбитая душа. И смертная тоска на сердце».
– Короче, я бы хотел, чтобы ты через кого-то проверил, на самом ли деле он у них. Или они ваньку валяют в надежде что-то с нас получить за так.
– Угу! – отвечает Казаков, закусывая коньяк душистым, только что поданным наманганским пловом.
Возвращаясь «под крышу» на метро, он долго и тоскливо думает обо всем случившемся с ним самим и со страной.
«Как так могло получиться, что великая держава в одночасье превратилась в ничто? И мы вынуждены мириться с беспределом?
С той же Чечней, или, по-ихнему, теперь Ичкерией. Жили, жили. Не без проблем. И вдруг. Такой всплеск бандитизма, какое-то средневековье! Значит, что-то таилось в душах, в сознании народа. У всех этих землемеров, актеров, мелиораторов, мирных пастухов. И выплеснулось.
Ведь после Хасавюрта республика фактически стала независимой. И что же? Сумели чеченцы создать то, о чем мечтали? Воспользоваться плодами своей так называемой победы? Построить собственную, пусть и маленькую, страну? Нет! Более того, они скатились вниз, до первобытно-общинных отношений. И если в составе России хоть и медленно, но двигались к цивилизации, то теперь…
А почему? А потому, что для создания государства народу нужно дорасти. Согласиться с тем, что надо поступиться какими-то своими правами. А у них что? «Каждый чеченец – генерал» Все хотят руководить. И никто не готов подчиняться. Итог: президента никто не признает. Закона нет. Порядка тоже. И разбой. Один разбой! Интересно, как там себя чувствует Вахид? Сбылись его мечты?»
* * *
Ожидая, когда его соединят с Чечней, Казаков думает: «Странное дело. Мы с ними расстались. А свет подаем, газ качаем, телефонная связь работает. Будто живут они не в разбойничьем анклаве, а в какой-нибудь губернии России».
На вахте, в общежитии, где он ждет звонка, наконец тренькает телефон.
– Аташ на проводе! – глухо вещает в трубке телефонистка.
– Вахид! Вахид! – несколько раз подряд вызывает он своего визави на том конце провода. Пока наконец не слышит в ответ знакомый рык:
– Слушаю!
– С тобой говорит Анатолий Казаков!
– Здравствуй, дорогой! Слушаю тебя!
– Как у тебя дела? – вслушивается в голос на том конце линии и пытается понять, что произошло за это время с Вахидом и уместно ли просить его о такой помощи.
– Харошие у нас дела. Живем в сваей республике, – глуховато, с несомненным прононсом отвечает визави.
«А что он может сказать другое? – думает Анатолий. – Грабим, воруем, воюем между собой?»
– У меня к тебе просьба одна есть!
– Какая просьба? Для друга все здэлаю!
«И когда это мы только успели стать друзьями такими закадычными? Впрочем, он парень неплохой. Хотя в нынешнее время слова ничего не значат».
– Тут вот какое у меня к тебе дело! Там у вас одного человека взяли, – он хотел сказать «в плен», но в голове мелькнуло: «Какой же это плен? Это рабство!» Но сказать такое у него тоже не хватило духу. Еще обидится! И Анатолий нейтрально так добавляет: – В заключение. Теперь вот они, те, кто взял, хотят за него получить деньги. А те, кто хочет, – он хотел сказать «выкупить», но опять не рискнул, – освободить за деньги, не очень верят, что с ними разговаривают те люди, у которых этот человек. И меня попросили, чтобы я помог узнать. Там ли этот человек? У них ли он на самом деле? Жив? Здоров? Тогда они будут разговаривать дальше. Или нет. Вот какая моя просьба к тебе. Ты можешь это сделать? Узнать наверняка?
– Да, конэчно, наверное, могу! – отвечает Вахид. И, помолчав, добавляет: – Но с тебя бакшиш. Только как фамилия этого человека? Кто его держит?
«Надо же, даже не удивился такой моей просьбе. Все это, видно, у них в порядке вещей».
– Дзудзоев у него фамилия. А держат братья Кежоновы.
* * *
«Господи, до чего же я докатился? До чего мы все докатились?! – тоскливо думает Казаков, сидя у себя в комнате. – Служить этому государству, беспомощному, гнилому. Гнить самому? Зачем? Надо бросать это дело! Стыдоба. Уволюсь я отсюда! А куда идти? Я ведь ничего другого не умею. Хотя выход есть. Недели две назад был разговор с Амантаем. Они там решили создать собственное спецподразделение. Набрать людей. Нужны инструкторы в их «Арыстан». Два наших шефа, Алексеев и Герасимов, собираются ехать.
А что меня здесь держит? В этой стране? Пошли они, все! И я уеду! Не нужна мне такая Россия! И я ей не нужен… А Казахстан вроде поднимается. Может быть, там я окажусь действительно востребованным. На своей первой Родине…»
Чтобы поправить настрой, он уже привычно достает из шкафчика бутылку. Наливает полстакана. Выпивает, не закусывая. Чувствует, как откуда-то появляется и разливается по телу покой. И энергия. Теперь можно и на службу.
Их старенькие, потрепанные «Жигули» с табличкой «Телевидение» на лобовом стекле остановились у небольшого одноэтажного здания. В нем, судя по всему, раньше располагался типовой детский сад. Людмила по дорожке, обсаженной деревцами, пошла на поиски нужной двери. По ходу дела она думает о превратностях судьбы. Мысли скачут обрывистые, дерганые, с одного предмета на другой:
«В советское время государство беспокоилось о рождаемости. Вот и строило детские сады. А теперь женщины не рожают. Так эти “дерьмократы” пустили детские сады под офисы. Распродали. В аренду посдавали…»
«Жизнь, кажется, налаживается. Вилен – мужик надежный. Устроил на студию. Помощником режиссера. Не “за так”, конечно…»
«Где же все-таки эта “рейки” сидит? Тут столько разного рода контор, что запутаешься в одних названиях…»
Сегодня она впервые самостоятельно выехала делать сюжет. Для передачи «Инструкция по потреблению». Их совсем новый телеканал экспериментирует. Ищет возможности привлечь зрителя самыми разными способами.
Конкуренция высокая. Приходится соответствовать, чтобы, как говорит Вилен, «пипл хавал».
Она решительно толкает закрытую дверь с прилепленной бумажной вывеской «Рейки. Обучение руколечению». Эту тему подсказала ей подруга – черноглазая молдаваночка Вика, с которой она вместе работала в стрип-баре ночного клуба. Шустрая донельзя. Невысокая, смуглая, как цыганка, разбитная деваха с густыми, кучерявыми, жесткими и черными, как смоль, волосами оказалась неожиданно продвинутой по части разного рода магии, оккультизма и всякой другой прочей чертовщины.
Людка представила, как здорово такой необычный сюжет будет смотреться у них в передаче. Рассказала Вилену Соловьеву. И тот дал добро.
Сейчас она ступает через порог. И оказывается в большом зале, в котором когда-то, наверное, проходили детские утренники. И ребятишки вместе с воспитателями под взглядами умиленных родителей танцевали и пели. Зал занят взрослыми тетями и дядями. Они сидят за столами и внимательно слушают стоящую у доски невысокую, полную, одетую в брюки и вязаную кофту женщину. Простым желтоватым лицом, прической, круглыми очками она весьма похожа на сельскую учительницу. Женщина что-то увлеченно рассказывает. Людмила прислушивается. И понимает: речь идет о том, как реализуются человеческие желания.
– Высшие силы, – говорит ораторша с простым русским именем Марья Степановна Бобрина, – формируют там, в космосе, на небесах, определенную мыслеформу, которая постепенно начинает опускаться в наш мир. И проявляться в виде каких-то, зачастую даже неожиданных, событий… Но это не значит, что ваши желания начнут сбываться в том, буквальном виде, как вы их себе представляете… Сначала вам делают намеки…
Людке интересно. Она впервые воочию видит человека, которого можно назвать экстрасенсом.
Но, к сожалению, лекция о необычном прерывается самым банальным образом. Бобрина замечает ее, стоящую у порога. И распевно так спрашивает:
