Ирина Муравьева - Соблазнитель

– Ну, я позвоню, – сказал он. – Врач придет?

– Да, вызовем, – тихо сказала Елена. – Наверное, лучше бы антибиотики.

– Зачем? Обойдется.

– Но ты же не врач.

– Ты тоже.

Елена слегка побледнела.

– Иди.

Он вышел на улицу. В школе оказалась только уборщица, которая мыла пол в вестибюле. Он испугался, что не вспомнит, как ее зовут, но вспомнил. Уборщицу звали Анной Аркадьевной, как Каренину.

– Приветствую, Анна Аркадьевна, – сказал Бородин.

– И вам утра доброго, – сказала она. – А здоровье-то как?

– Здоров я как бык.

– Да ладно, как бык! Вот скажете тоже!

Бородин заглянул в учительскую и выложил на свой стол пару книг из портфеля. Серая прибранность этой учительской ужаснула его. Он почувствовал себя в клетке. До первого урока оставалось почти сорок минут, и можно было выйти на улицу, подышать мокрым холодом осени. Но улица тоже была этой клеткой. И дождь, и прохожие. Даже карниз соседнего здания чем-то напомнил о клетке, а может быть, и о тюрьме. Тогда он побежал наверх, на третий этаж, где свет в коридоре еще не горел, и он его сразу зажег.

Она сидела в классе на учительском месте и, когда Бородин вошел, сразу же поднялась и сделала такое движение, словно хочет убежать. Рванулась и остановилась. Горло у него пересохло. Она стала словно и ростом поменьше, и волосы были причесаны гладко. Она показалось намного моложе, чем летом, когда сильно красилась, стараясь быть взрослой. Она была в кофточке. Цвет этой кофточки он, кажется, не разглядел, цвета не было.

– Как ты себя чувствуешь? Ты ведь болел, – сказала она.

– Хорошо. Я болел, – ответил он ей, не слыша себя.

– Я думала, ты никогда не придешь, – она прошептала. – Ты так долго болел.

– Пожалуйста, лучше уйди, – сказал он.

– Уйти. А куда? – спросила она. – Я только могу умереть, вот и все.

Он сморщился.

– Сама ты не знаешь, о чем говоришь.

– Не буду.

– Мне с тобой хорошо, – сказал он, не слыша себя, и поправился: – Я, кажется, очень скучал без тебя.

– Я тоже скучала, – призналась она. – Я думала, ты меня бросил.

– Я просто вернулся домой. Вот и все. Там дочка.

– Я знаю, – сказала она. – Все нормально.

И встала, и близко к нему подошла. Дышать стало больно, как это бывает в горах на большой высоте.

– Я с тобой, – прошептал он, – теряю всю волю. Я так не могу.

– И я не могу, – сказала она.

Закрыла глаза и ресницами тихо коснулась его очень красной щеки.

– Какой ты горячий. Ты болен?

– Я болен. Тобой.

– Но ты и меня заразил. Ты заразный.

– Я, кажется, даже тебя не люблю, – сказал он. – Тогда что же это?

– Не знаю. Не знаю. Ведь ты у нас взрослый, женатый. Ведь ты же меня соблазнил. Это ты соблазнитель.

– А ты кто? – сказал он. – Тогда кто же ты?

Она отошла от него.

– Я не знаю. Но не говори «не люблю», хорошо?

– Не буду.

– Не надо. Пожалуйста!

Бородин чувствовал, что никакой клетки больше нет. Потому что клетка лучше и спокойнее того, что наступило сейчас. То, что наступило сейчас, не нуждалось ни в нем, ни в ней, оно не нуждалось ни в чем, кроме того, чтобы ему не мешали. Но представить себе, что этому можно помешать, было так же странно, как представить себе, что можно остановить молнию, если она уже разорвала небо.

Песня Р. Бейбутова на слова М. Турсун-Заде (пер. Г. Регистана).

Слова песни Михаила Матусовского.

Слова песни И. Резника.

Привет (англ.).

Слова песни Н. Доризо.

Б. Пастернак. Волны.