На выходных поехали. Взяли с собой бутерброды, термос, Ольгу и Машку.
Та верещала больше всех:
– Ну давайте, родители! Будем шашлыки жарить, в речке купаться. В общем, получать от жизни удовольствия!
Машка носилась по участку и собирала мелкие ромашки с «укропными» листьями.
– Все бы тебе удовольствия! – буркнула Ольга.
Уехали притихшие и озадаченные. Вечером, за чаем, стали обсуждать «дачную» тему. Ольга опасалась строительства – доводы совершенно логичные. Кто? В смысле – кто будет строить, кто будет за всем этим следить и как будут все это оплачивать?
Масштабы бедствия не сознавал никто.
Зато всем было ясно – Борис Васильевич работает, Машка с Никошей не помощники. Елену обманут в два счета. Значит, кто? Правильно, Ольга.
Да! А деньги на это мероприятие? Откуда их взять? Сбережений – ноль. В последнее время Елена франтила, да и ремонт сожрал все.
Разошлись по своим углам молчаливые и озабоченные.
А перед сном, обняв жену, Борис вздохнул и мечтательно сказал:
– А хорошо бы, Ленушка, а? Все-таки дом есть дом. Семейное гнездо, так сказать. Когда вся семья вместе и за самоваром, а?
Она тоже вздохнула и кивнула:
– Да, хорошо. Просто перед этим «хорошо» будет очень много всего «тяжело» и «плохо».
Ночью не спала, думала. Представляла себе небольшой деревянный дом, палисадник с пестрым цветником, яблоню, усыпанную краснобокими мелкими яблочками. Запах яблочного пирога, пыхтящий самовар на веранде – солнечной, открытой, с деревянными скамьями и столом, на котором в кувшине благоухают разноцветные флоксы. И прозрачные капли дождя на подоконнике – в которых отражается солнце.
Утром позвонила Эле. Та сказала:
– Надо брать, разумеется. Безо всяких раздумий. Место прекрасное, всегда в цене. Пусть стоит – хлеба не просит. А если задумаете строиться – бригада есть. В прошлом году у нас в Кратове гостевой дом строили. Хорошие ребята, все, между прочим, сотрудники НИИ. Инженеры и кандидаты. Есть даже один доктор наук. Шабашат – семьи-то кормить надо! Не пьют, естественно, и сами себя кормят – что немаловажно. Да и берут весьма скромно – интеллигенция. А денег я тебе дам! Даже не думай, отдашь постепенно, как сможешь.
Брать в долг Елена ненавидела. А соблазн был велик. Думали, думали и… ввязались. Ольга возмущалась – авантюра чистой воды!
Но взялись. А наивная Елена как-то сказала дочери и мужу:
– А может, Сережку эта дача заинтересует? Включится в это дело?
Борис и Ольга посмотрели на нее с сожалением и жалостью, как на придурковатую или тяжело больную, что ли. И оба громко вздохнули.
И все-таки надумали.
Взялись, и, как водится, дело пошло. Ребята из НИИ оказались и вправду милыми и симпатичными. Строили быстро и умело. За три месяца обещали поставить дом. Не дом, конечно, домишко. Три малюсеньких комнаты и терраска. На втором этаже, в мансарде – комнатка под скошенной крышей, заранее забронированная Машкой.
Раз в неделю, обычно в субботу, на «объект» ездили Ольга с Еленой.
Лето было дождливым и сырым, солнце выглядывало так редко, что, когда голубело хмурое небо, радовались, как дети.
Тогда, в то холодное и мокрое лето, у Ольги случился роман с бригадиром. Тем самым доктором наук, о котором говорила Эля.
Весельчак-доктор проходил под кличкой Колобок. Здесь были две составляющие: во-первых, фамилия Колобов, а во-вторых, внешний вид самого доктора – низкорослого, пухлявого, круглолицего и краснощекого.
Колобок этот был мастер коммуникации – достать мог все, что угодно. От финской вагонки до деревянных, остродефицитных дверей. Еще он умел класть печи и камины – делал это «исключительно из удовольствия», хобби, так сказать.
Он и сложил печь-камин – маленькую, изящную и очень продуктивную. Да еще и выложил самодельными изразцами. Точнее, мозаикой, со вкусом собранной из остатков цветной керамической плитки.
Колобок резво гонял по Подмосковью на раздолбанных «Жигулях» и слушал кассеты с редкими записями Высоцкого.
Он был холост и жил с престарелой мамой. Из тех, кто туго натягивает короткий родительский поводок.
Маму свою Колобок обожал и, очевидно, боялся.
Первые месяцы их романа встречи проходили на недостроенной даче. В «Машкиной» мансарде, на полу, на матрасах.
Елена думала – ну, толк от «стройки века» уже есть. Что там дальше и как все сложится – не загадывать. А Лелька просто расцвела, захорошела. Румянец на щеках, глаза блестят. Даже волосы слегка закудрявились, вот чудеса.
Может быть, сложится? Дай-то бог! Все-таки человек неженатый, свободный. Ущерб никому не наносится.
Сережа, кстати, на стройке не появился ни разу, как Елена его ни уговаривала.
– Дела у меня, – бросал он, хватал куртку и выскакивал за дверь.
* * *
Никоша пребывал в прекрасном настроении. Был очень оживлен, остроумен и даже что-то напевал по утрам в ванной.
Ольга назвала это «головокружением от успехов».
Наивные! Дело было совершенно в другом.
Никоша влюбился. А они проглядели! И мать, и сестра, и отец ничего не заметили.
Какие дураки – решили, что этот вопрос, вопрос личной жизни, для него закрыт. Так были уверены, что и мыслей подобных, и опасений ни у кого не возникало.
Живет себе юноша, живет. Делает успехи, увлечен своим делом. Скорее всего, сделает успешную карьеру. И все. И все? Нет, не все.
В сентябре, когда строительство «родового поместья» подходило к концу и Ольга и Елена озабоченно мотались с Колобком на его «Жигулях» по окрестным поселкам и городишкам в поисках мебели, абажуров, кастрюль, посуды, занавесок и всяческой дачной утвари, Никоша объявил, что собирается представить им свою невесту. Официально – так как заявление в загс уже подано и остается, собственно, только всем познакомиться и все обсудить.
– Все остальное, – смущенно произнес он, – в смысле, по поводу свадьбы.
Елена остолбенела. Вот таких новостей она не ожидала точно. Да и никто не ожидал, что говорить. Все так растерялись, что дачные приятные уже хлопоты разом отошли на второй план.
Елена опять сидела на стуле и смотрела в окно.
Ольга пыталась ее растормошить:
– Да что плохого, мама? Все слава богу! И кто мог об этом мечтать? У Никоши будет нормальная, полноценная, человеческая жизнь. Семья, дети. Разве не радость?
Елена смотрела на дочь с осуждением:
– Какая радость, Леля? Какая семья? Какие дети? Он сам – дите. И дитем останется. А ответственность? А кормить эту самую семью? А его приступы? Кто и как будет с этим жить и бороться? Я лично вижу в этом что-то нездоровое. Какую-то корысть. Вот он говорит – нормальная, здоровая и интересная женщина. А скажи мне, зачем он нужен нормальной, здоровой и интересной женщине? Разве мало мужиков, прости меня, здоровых и нормальных? И это я говорю, заметь, о своем сыне! А мне даже думать об этом непросто. Не то что произносить вслух!
– Ты сомневаешься, что Никошку можно полюбить? Нашего Никошку? Самого чудного, трепетного, разумного и нежного мальчика? Или ты думаешь, что все это заметно только нам?
– А все остальное? – ответила Елена. – Не заметить всего остального, знаешь ли… И его физическое увечье, и его психику, и его неприспособленность. И все проблемы со здоровьем! И то, что в свои девятнадцать он похож на подростка – не только внешне… Знаешь ли, не думаю, что среди нынешних дам найдется женщина, способная на самоотречение и подвиг. А жить с больным человеком – точно подвиг. Я уже не говорю про скрытую от посторонних глаз семейную жизнь. Личную, так сказать. Хотя… Как врач, я понимаю – ТАМ может быть все вполне в норме. Ну или приближенно к норме. И все-таки…
– Мам! А что такое норма? Ты вот мне можешь объяснить? – И Ольга расхохоталась.
Елена махнула рукой:
– Да ну тебя!
Дата знакомства с невестой была согласована и озвучена. С угощением Елена решила не напрягаться (Машкины словечки).
– Много чести! Что есть, то и подадим, – сообщила она дочери.
И Ольга опять ее осудила:
– Подумай о Никоше! Ведь его ты, по крайней мере, уважаешь? – И добавила: – Не ревнуй, мам! Не губи себя и его.
Ревновала. Конечно, ревновала. Все шло именно отсюда. Привыкла, что этот мальчик – ее мальчик. Только ее! И так будет всегда. Всегда, до конца ее жизни. Всегда она будет заходить в его комнату, садиться на край его кровати, и они будут шептаться перед сном. Обо всем на свете, обо всем.
Ее любимый и самый нежный мальчик. Ее выстраданный и вымоленный сынок! Ее Одуванчик!
И он будет доверять ей все свои самые главные секреты. Ей и только ей.
Какая еще женщина, помилуйте! Какая женщина может встать между ними? Ее сыном и ею?
Невозможно. Просто невозможно, и все.
* * *
Оказалось – возможно. Даже очень. И женщина эта появилась в их квартире в положенный час, не задержалась.
И Елена увидела ее. Ох, а дальше было совсем плохо.
Женщина (не девушка – именно женщина!) в белом плаще, с букетом красных дурацких гвоздик, стояла на пороге, не решаясь войти в квартиру. Она была очень бледна и перепугана – и это бросалось в глаза.
