Продавщица чуть не поперхнулась:
– Что!? И тебе тоже нужны индейцы?
– Нет, не мне. Один молодой человек сегодня интересовался ими, искал книги по этнографии Сибири и Америки. Я послала его к вам. Он должен был подойти сюда.
– Он и подошёл… – Ольга Васильевна, вздохнув, кивнула в мою сторону.
Увидев меня ползающим по полу возле книжного прилавка, «бальзаковская женщина» удивлённо вздёрнула бровями так, что её очки едва не упали, повиснув на кончике носа. Узнав от Ольги Васильевны, что произошло, «бальзаковская женщина» что-то шепнула ей на ухо, потом, улыбнувшись, посмотрела на меня и удалилась.
Моё положение становилось невыносимым. Я устал выглядеть «подсудимым», «мусульманином», наконец, полным идиотом в глазах окружающих людей. Перед тем, как сделать последний рывок, уже не заботясь о сохранности книги, я обернулся в сторону седоволосой продавщицы, чтобы предупредить её возможных последствиях. Но не успел я и слова промолвить, как женщина молча, с тем же недовольным выражением лица, отодвинула меня в сторону, опустилась на колени и просунула руку под стеллаж.
«Вот и в наших рядах прибавилось», – невольно пронеслось у меня в голове, и, видя, что у продавщицы тоже ничего не получается, я сказал:
– Я попытался вытянуть книгу за торчащий угол, но побоялся порвать её.
Седоволосая женщина повернулась ко мне и, поскольку она, как и я, сидела на расстеленной газете, её лицо оказалось напротив моего. Я затаил дыхание и ждал. Нет, не удара в челюсть, конечно. Мне казалось, что сейчас разразится буря, которая смоет меня вместе с рюкзаком без остатка. Зрители уже собрались возле стойки в ожидании нокаута, чтобы с удовольствием отсчитать в обратном порядке последние минуты моей жизни. Но, к моему удивлению, словно незримая туча сошла с лица женщины, сидящей напротив меня. Её холодные голубые глаза теперь излучали тепло, сдвинутые брови расправились, а по лицу растеклась едва уловимая улыбка. Не сказав ни слова, женщина повернулась к книжному стеллажу, просунула под него руку и что было сил дернула зажатую книгу за свободный торчащий угол.
Я пришёл в ужас, когда увидел в руке у седовласой женщины один только переплёт от книги. Страницы отсутствовали. «Вот это нокаут!» – беспорядочно бегали мысли в моей голове, и я машинально потянулся к карману, чтобы отсчитать сумму, положенную за возмещение утери книги. На лбу проступил пот, глаза не смели взглянуть на продавщицу, ещё минуту назад показавшуюся мне такой доброй и уже готовой простить мою случайную оплошность.
Но что я слышу? Какие-то странные непонятные хрипы и всхлипывания. «Мне конец. Я довёл человека до истерики», – подумал я и поднял глаза. Передо мной, сидя на свежем номере «Московского комсомольца» сидела седоволосая женщина, тело которой тряслось и периодически вздрагивало от сдерживаемого смеха. Я не понимал, что происходит. Женщина, увидев моё недоумение и полную растерянность, немного придя в себя, объяснила мне, что всё это время все книги, выставленные на стеллаже, оставались на своих местах. А я в течение четверти часа ползал по магазину на четвереньках и простоял в неприличной позе, чтобы достать провалившуюся обложку от старого ежедневника, которая использовалась как подставка для тонких и плохо устойчивых брошюр.
Да! Ситуация, в которую я попал, выглядела до дикости глупо. Мне не то что смеяться, бежать хотелось от стыда куда глаза глядят, рвать на себе волосы и ругать себя за природную неуклюжесть и рассеянность. Я молча взвалил на плечо рюкзак, извинился за причинённое неудобство перед Ольгой Васильевной и уже повернулся, чтобы уйти, как услышал за спиной голос седовласой женщины:
– Молодой человек, постойте! Не стоит переживать из-за таких пустяков, тем более ничего страшного не произошло. Я бы сказала, даже наоборот. Собой вы привлекли внимание покупателей к нашему отделу исторической книги. И за это время было сделано несколько удачных покупок. В том числе, сегодня у нас купили «Историю мировых религий», которая, как заколдованная, лежала на прилавке больше месяца. Спасибо Вам! Заходите к нам ещё! Будем рады Вас видеть!
Я не знал, что и чувствовать после таких неожиданных слов. Во мне всё перемешалось: чувства вины и неловкости непонятным образом переплетались с только что прозвучавшими словами искренней благодарности. Совершенно ошарашенный, выходя из магазина, в дверях я столкнулся с «бальзаковской женщиной». Увидев меня, она с нескрываемой симпатией улыбнулась и произнесла уже знакомую мне фразу:
– Заходите к нам ещё! До свидания, молодой человек!
Этой фразы было достаточно, чтобы изменилось моё испорченное настроение в лучшую сторону.
Спустившись с лестницы «Академкниги», я молча покачал головой, поражаясь только что произошедшему со мной случаю, и, облегчённо вздохнув, не спеша пошёл по Таможенному переулку. Когда я проходил мимо ресторана «Старая таможня», меня остановил пожилой мужчина в тёмной шляпе, лет шестидесяти. Он стоял на крыльце ресторана и, опершись одной рукой на деревянную трость, о чём-то увлечённо разговаривал со швейцаром, одетым в форму русской таможенной службы конца 19 века: тёмно-зелёный сюртук с золочёными пуговицами в два ряда и фуражка с блестящей металлической кокардой на чёрном бархатном околыше. Увидев меня, мужчина с тростью оставил собеседника и, прихрамывая на одну ногу, направился ко мне.
– Сергей Петрович! – представился мужчина и как-то по старинке, в духе тридцатых годов, в знак приветствия приподнял над головой шляпу.
– Очень приятно, – несколько настороженно ответил я, готовясь к ещё одному неожиданному повороту событий, на которые оказался богатым этот день, – чем могу быть полезен?
– Вы уж извините старика, совершенно незнакомый вам человек, что я прямо так, с ходу…Дело в том, что несколько минут назад я видел вас молящимся на полу в книжной лавке. Вы, должно быть, мусульманин? А я давно испытываю интерес к исламу и, увидев впервые в жизни столь трепетное отношение к религии, решил во что бы то ни стало поближе познакомиться с Вами, а заодно и обсудить интересующие меня некоторые вопросы относительно религии и веры вообще.
Поняв, что произошло, я весело засмеялся и, чтобы не разочаровать человека, соглашаясь, закивал головой.
Приятно удивлённый моей бурной реакцией, мужчина радостно заулыбался:
– Я знал, что Вы мне не откажете. Не беспокойтесь, я Вас долго не задержу.
– Ничего страшного, я сегодня абсолютно свободен и постараюсь ответить на Ваши вопросы, – успокоил я мужчину.
Старик, воодушевлённый проявленной отзывчивостью, сдвинул на затылок шляпу, достал из-за пазухи увесистый том «Истории мировых религий» и, перелистывая на ходу страницы, потащил меня в ресторан обсуждать проблемы древнего и современного ислама – религии, о которой до этого дня я знал не больше, чем мой случайный знакомый.
14 декабря 2000 года
Нижний Тагил
С Пермским краем наш поезд прощался на станции Пашия, относящейся к небольшому уральскому городу Горнозаводску. Эта, казалось бы, совсем неприметная железнодорожная станция запомнилась мне с детства, когда я, будучи ребёнком, ехал на поезде с матерью. Мы возвращались из Москвы на Урал. Причиной, по которой станция Пашия врезалась мне в память, стала одна девочка. Я запомнил её навсегда. Она также путешествовала с мамой, наверное, возвращалась с летних каникул домой.
Мы ехали в одном плацкартном вагоне. Нас отделяло друг от друга только два пассажирских отделения. Поскольку мы с матерью занимали боковые сидения, а девочка со своей мамой – «купейное» отделение, то я мог сколько угодно рассматривать эту пассажирку, которая, скорее всего, по возрасту была моей ровесницей. Она мне сразу понравилась, как только я увидел её, когда она заходила в наш вагон во время посадки. Стройная, с правильными и утончёнными чертами лица, со светлыми волосами, сплетёнными в косичку; с голубыми глазами, обрамлёнными длинными вздёрнутыми кверху ресничками – эта девочка предстала передо мной существом с другой планеты, настоящим ангелом небесным.
Я играл в солдатиков, пытался что-то разукрашивать или читать, но мысли мои были заняты этой девочкой. Мне казалось неприличным постоянно смотреть на неё, тем не менее, мне этого очень хотелось. Девочка не замечала меня, не смотрела в мою сторону. Она постоянно что-то читала или разговаривала со своей мамой. Это обстоятельство меня ещё больше раззадоривало, что двигало меня к действиям, целью которых было заявить о себе, обозначить себя, чтобы эта девочка заметила меня, узнала обо мне.
Что я только ни делал: пытался громко говорить и смеяться; под разными предлогами прогуливался по вагону. Проходя мимо «купейного» отделения, в котором была девочка, я специально что-нибудь ронял на пол, а затем с растерянным видом поднимал упавшее. А на следующее утро, идя в туалет с полотенцем, я пропустил её вперёд. Но девочка упорно не хотела меня замечать. Я отчаялся.
