Он приложил руку к груди и поклонился. Зрители стали перешептываться, а после зал взорвался аплодисментами. Зазвучали крики «Браво!», заставившие маэстро поклониться еще раз.
«Спасибо вам! – Он поднял руки, призвав публику к тишине. – Будьте добры, займите свои места. Вчера вечером в моей голове родился недостающий кусок сонаты, который я назвал „Воскрешение“. Сейчас вы услышите эту коду».
Музыкант присел, поднял с пола скрипку и смычок, дождался, пока театр накроет тишина, а пианист займет свое место за инструментом, и тронул струны.
Скрипка не пела, а плакала. Плакала вместе с женщинами, с мужчинами, что не смогли сдержать слез и зарыдали. Искушенные слушатели, утираясь платками, подметили про себя, что маэстро превзошел сам себя. И играл много лучше, хотя, казалось, что это просто невозможно, но… Это факт. Когда Пьер О. Каас опустил руки, еще долгое время в зале царила тишина, казалось, зритель умер от восторга. И все боялись разрушить эту тишину, чтобы, не дай бог, не спугнуть музу, которая подарила миру этот шедевр, эту коду под названием «Воскрешение».
Маэстро поклонился и скрылся за кулисами, и в этот момент зал взорвался. Вот так.
– Подождите, – вконец запуталась Амелинда. – Я ничего не понимаю. Вы же сказали, что умерли. Тогда как вам удалось сыграть коду, да так, что она получилась лучше, чем сама соната?
Призрак соскользнул с камня и подлетел к девушке.
– Джакомо. Неужели вы не догадались? Как только мое тело перенесли со сцены в мою комнату, он выгнал хозяина театра, сказав тому, что кое-что смыслит в медицине, и запер дверь. Не теряя времени, юноша наложил на лицо точно такой грим, как и у меня, благо, ничего сложного в нем не было, надел парик и занял мое место. Если вы внимательно слушали мой рассказ, то помните, что Джакомо сам увлекался игрой на скрипке. Я выполнил свое обещание и послушал его. У парня имелся талант. Талант исполнителя, но не сочинителя. Думаю, как автор он ничего не достиг бы. Юноше хватило просто посмотреть на мою партитуру, чтобы она мгновенно осталась у него в голове. Никто не заметил подмены.
Амелинда села на траву и опустила ноги в воду. Гладь пруда разошлась кругами, спугнув спящих водомерок.
– А что было дальше?
– Дальше? – прозвучал вопрос из-за спины девушки. – А дальше начался кошмар. Последнее, что я запомнил, это разочарование на лице Смерти, а затем меня поглотила кромешная тьма. Где металась моя душа, не знаю, но белый свет я увидел уже после того, как мое тело было предано земле. Спасибо все тому же Джакомо. Он похоронил меня под своим именем, а себе взял мое. Не знаю, жив ли он теперь… Так вот. Я очнулся, если можно так сказать, и не смог понять, что происходит. Все та же темень непроглядная и абсолютно пустая, сколько ни шарил руками вокруг себя. Внезапно я почувствовал, что меня куда-то потащило, и в следующий миг я оказался в центре этого самого кладбища, – призрак неопределенно махнул рукой. Амелинда продолжала бултыхать ногами в воде, слушая его рассказ. – Вполне логично, что в моей голове родился вопрос: какого демона я здесь делаю, да еще вечером?! Выбравшись на тракт, поспешил в город. Осознавать, что что-то не так, я начал сразу, едва попал на улицы Мергона: меня игнорировали все прохожие, у кого я пытался узнать, какой сегодня день, которых, к слову сказать, было не так уж и много, но когда сквозь меня промчалась повозка, запряженная лошадьми, я окончательно уверился, что дело не чисто. Вот вам смешно, милейшая особа, а мне в тот момент было не до шуток. Я рванул в театр. Надо ли говорить, что никакого внимания на то, что закрытая дверь не стала мне преградой, я не обратил? Думаю, нет. Пройдя сквозь нее внутрь и найдя комнатушку, что служила мне и спальней и гримеркой одновременно, я увидел, что мой гример сидит в моем кресле и накладывает на свое лицо грим. И какой?! Мой, тот самый, что я придумал для своего сценического образа! Более того, этот негодяй надел парик, точно такой же фрак, в который был одет я, и стал точной моей копией.
«Ну, что, мистер Каас, – сказал он, глядя в зеркало, – вы готовы окунуться в море всеобщего восторга и слез?».
Какого лешего происходит, подумал я и возмущенно спросил об этом Джакомо, но тот словно не слышал меня. Он взял мою скрипку. Мою! И собрался уходить.
«Что ты себе позволяешь?!» – закричал я и бросился на него с кулаками.
Мои руки погружались в его плоть, но не причинили никакого вреда, даже царапины не осталось. Джакомо, переодетый в меня, покинул гримерку и направился, как вы думаете куда? Совершенно верно, прямиком на сцену!
Конферансье объявил мой выход, занавес разъехался в стороны, и я увидел полный зал восторженных зрителей, которые пришли на мое выступление. В их глазах читалась тяга к прекрасному, к созданному мной. Это меня тронуло до глубины души. Правда, тогда я еще не осознал, что я и есть душа. Ну, вы понимаете… И сыграл Джакомо великолепно, а когда он добрался до коды, мое сердце сжалось от тоски и горя. Я смотрел на зрителей и видел в их глазах те же чувства, что сейчас овладевали мной. И тут в моем сознании родилась простая истина: не важно, кто играет первую скрипку, важно, чтобы музыка просто жила! Искусство должно жить! Ему негоже быть погребенным вместе с автором. Я тут же простил Джакомо и поблагодарил за то, что он сделал. Если бы не этот находчивый юноша, мою коду никто никогда не услышал бы. Все бы вскоре забыли и про сонату, и про Пьера Огюстена Кааса, как такового. Я благодарен ему за это.
После выступления я стоял возле двери комнатушки, которая теперь стала местом обитания моего помощника, и смотрел, как он смывает грим со своего лица.
«Извините меня, маэстро, – произнес Джакомо, глядя в зеркало и стягивая парик. – Надеюсь, вы смотрите на меня с небес и гордитесь мной. Хотел бы я, чтобы после моей смерти кто-нибудь поступил так же, как и ваш покорный слуга».
И я все понял. Мое сознание противилось принять страшную действительность и прятало ее от меня, но теперь она вырвалась на свободу. Я тут же вспомнил последнюю свою встречу со Смертью и чем она закончилась. Вспомнил и то, как Джакомо закончил мое последнее выступление, о котором я рассказывал ранее. Не знаю, хорошо это или нет. Иногда неведение блаженно. Да и как принять тот факт, что ты мертв?! Возможно, вы мне не поверите, но я смирился мгновенно. А ведь однажды подобное придется пережить и вам.
– Пережить – не совсем удачное слово, если учитывать ситуацию, – сказала Амелинда, водя прутиком по воде. Она подняла взгляд на небо: звезды почти исчезли, небо посветлело и приготовилось встретить новое светило. – Скоро солнце взойдет…
– У нас еще есть время, – сказал призрак. – Целая вечность. Солнце вредит только вампирам. Хотя я уверен, что все это сказки. Ничего им не будет. Шучу, я не верю в вампиров, – усмехнулся призрак и, проплыв мимо девушки, завис над прудом, покачиваясь на ветру.
– А что было дальше? – спросила Амелинда.
Пьер вздохнул и продолжил рассказ под шелест камышей и кваканье проснувшихся лягушек.
– Я понял, что больше не принадлежу к миру живых. Побродив по городу, заглянул в несколько домов, где, стыдно признаться, подсмотрел за любовными утехами одной молодой парочки. В общем, мне ничего не оставалось, как вернуться… на кладбище. А куда еще? Меня никто не видел, никто не слышал. Не жизнь, а… Не жизнь. Пришел сюда, сел на этот самый камень, и до утра смотрел на луну. Такой судьбы я себе не мог представить. Много дней я бродил по погосту, словно тень, и искал таких, как я, но все безуспешно. Я застрял в этом мире благодаря собственной глупости. Ни на Небеса не попал, ни в царство Аида, – призрак вздохнул. – А потом, чтобы хоть как-то убить время, я стал читать надписи на надгробных камнях. Тут погребено много интересных людей. И однажды дошла очередь и до моей могилы. Я замер и молча взирал, не веря своим глазам: Джакомо, этот плут, наверное, отвалил мастеру немало денег, чтобы тот сработал такую плиту. Помимо его имени, что теперь принадлежало мне, там красовалось знаете что? Попробуйте угадать.25
Амелинда повернула голову, улыбаясь уголком губ.
– У меня нет никаких предположений.
– Кода! – воскликнул Пьер. – Та самая, что мне так и не удалось исполнить. Представляете? Если бы я мог, то заплакал бы, но увы. Нам, призракам, этого не дано. И так мне захотелось сыграть ее, что аж тошно стало. Ведь я ее ни разу… Только написать и успел. Не знаю как, но в моих руках оказалась скрипка и смычок. С тех самых пор, по ночам, я стою напротив своей надгробной плиты, смотрю на высеченную на ней партитуру и играю. Именно кода и привлекла ваше внимание и свела нас вместе. Но что это я все о себе да о себе… Могу я услышать вашу историю?
Девушка подобрала камушек и швырнула его в воду, спугнув лягушку, что только-только выбралась на лист кувшинки.
