Директор школы был крайне строгим человеком. Он немедленно созвал общешкольную линейку в спортзале и устроил всем разнос, после которого уже никто не захотел бы попасться за этим занятием.
– Как вам не стыдно? – гремел он голосом бога-громовержца на весь зал. – Будем отчислять: нам такие засранки не нужны. Что ещё придумали? Вы же будущие женщины, матери! Как же можно так похабно к себе относиться в таком нежном возрасте? Кто же будет к вам хорошо относиться, если вы сами к себе так плохо относитесь? Девушки, это же некрасиво, в конце концов! Ведь женщина – это как цветок. Она должна благоухать, как роза, а от вас табачищем будет нести, как от фельдфебеля!
Мальчишки давились от смеха при упоминании фельдфебеля, а девчонки восхищённо с разинутыми ртами слушали рассуждения директора о женщине и сравнении её с цветком: прямо, восточная поэзия. Ленка Измайлова безутешно рыдала в центре зала, а когда директор сказал об её отчислении, у неё чуть не подкосились ноги.
– Что, уже ноги не держат? – спросил директор разочарованно и вдруг рявкнул так, что все вздрогнули: – Взял бы ремень, да выдрал как следует, чтобы дурью не маялась такая взрослая девица! Если такая большая уже, работать пойдёшь! На комбинат пойдёшь, а доучиваться будешь в вечерней, сейчас же в отдел кадров буду звонить. Всё, всем разойтись по классам!
Все кинулись врассыпную, а Ленка так и рыдала посреди этой неразберихи. Потом пришла её мать, которую срочно вызвали с работы, и надрала ей уши в учительской. Ленку не отчислили из школы, зато выгнали из комсомола. Учителя и классные руководители бросились обыскивать и обнюхивать своих подопечных детей. Даже нам, пятиклассникам, предложили добровольно-принудительно вывернуть карманы и показать содержимое портфелей.
– Та-ак, чисто! – констатировала завуч Маргарита Филипповна, которую за глаза называли Тэтчер из-за её сходства с премьер-министром Англии.
– Дети, курить нехорошо, – мягко сказала наша классная руководительница Анна Ивановна, которая всегда воздействовала на нас словом – хотя это было ой как нелегко! – а не делом, то есть не позволяла себе рукоприкладства.
Большинство школьников в те годы никогда не драматизировали по поводу рукоприкладства со стороны учителей. Это считалось частью педагогической методики, якобы иначе нельзя. Были педагоги, которые щедро раздавали подзатыльники и оплеухи ученикам. Некоторые применяли насилие умеренно и больше щипали за уши, другие обходились просто обидными оскорблениями, а кто-то – никогда не прибегал ни к каким видам агрессии. Наша Анна Ивановна относилась к последней категории. Надо заметить, что мы этим пользовались и вели себя отвратительно. Но таких, как она, было меньшинство. Точнее говоря, она одна такая была.
Родителям никто не жаловался, потому что авторитет советского учителя был очень высок, и если учитель наказывал учащегося, это было сигналом к тому, что и родители должны сделать то же самое в отношении своего ребёнка, иначе он окончательно отобьётся от рук. «Крепче будешь», – говорили родители своим поротым детям. Тем более, что поротое поколение родителей видело ещё и не такое обращение, и их не впечатляли рассказы об оплеухах учителей. Они были воспитаны именно на таком подходе к воспитанию, и их воспитатели были точно так же воспитаны, поэтому никто не обращал на это никакого внимания. Как люди, живущие несколько веков у подножия вулкана, игнорируют данное обстоятельство в отличие от людей приезжих.
– У нас после войны было много учителей-фронтовиков, – рассказывал нам учитель рисования Станислав Степанович. – Ох, какие это были суровые товарищи! Мужики с разрушенной нервной системой. Тогда было больше учителей-мужчин, чем сейчас, тем более при раздельном обучении. У нас историком был фронтовик без правой руки и с обгоревшим лицом. Мы его боялись, как огня, и старались на его уроках даже не дышать. Он и левой мог такую затрещину закатать, если ему чего не нравилось, что искры из глаз!
– Раньше в классах в углу всегда стояло ведро с розгами, – рассказывала нам бабушка, – и учитель мог наказать ученика, если тот не был настроен на учёбу. Если это доходило до родителей, что ученик довёл учителя до такого гнева, те могли так всыпать, что потом ничего другого не оставалось, как прилежно учиться, учиться и ещё раз учиться.
– Ничего себе! – говорили мы, её внуки. – Наши учителя ещё ангелы по сравнению с вашими.
– Раньше так было принято. Детей воспитывали строго, по Домострою. Слишком много поколений на нём воспитано. Вот послушайте, что по этому поводу написано в Книге Премудрости Иисуса, сына Сирахова…
У бабули была Библия. В деревнях у многих остались Библии от дореволюционных времён, когда в школах изучали Закон Божий в качестве обязательной дисциплины. К тому же по Библии раньше учились читать, как нынче по букварю. Бабуля иногда нам что-то зачитывала из неё, только говорила, чтобы мы никому не рассказывали об этом. Многие знакомые под страшным секретом говорили, что у их бабушек и прабабушек тоже есть Библии! Иногда мы сами просили почитать нам эту толстую книгу, которая была так засекречена, что только ещё больше воспаляло детское любопытство. Хотелось понять, почему в школе так настойчиво внушали, что религия – это признак мракобесия и главный враг прогресса.
– «Кто любит своего сына, тот пусть чаще наказывает его, чтобы впоследствии утешаться им, – начала читать бабушка. – Кто наставляет своего сына, тот будет иметь помощь от него и среди знакомых будет хвалиться им. Поблажающий сыну будет перевязывать раны его, и при всяком вскрике его будет тревожиться сердце его. Необъезженный конь бывает упрям, а сын, оставленный на свою волю, делается дерзким.» Или вот ещё. «Не давай ему воли в юности и не потворствуй неразумию его. Нагибай шею его в юности и сокрушай рёбра его, доколе он молод, а не когда сделается упорным и выйдет из повиновения тебе. Учи сына своего и трудись над ним, чтобы не иметь тебе огорчения от непристойных поступков его».
Мы хихикали при сравнении сына с необъезженным конём и говорили, что это уж слишком.
– Вы поймёте это, когда у вас будут свои дети, – улыбалась бабушка. – Родителям, которые потакают каждому капризу детей, дети предъявляют всё большие требования. Иные настолько ребёнка затискают любовью, что он уже и малейшего замечания в свой адрес пережить не может. В «Золушке» главную героиню никто не жалеет, а она от этого становится самостоятельной и встречает принца. А дочери мачехи настолько расслабляются от попустительства маменьки, что без чужой помощи не могут одеться-обуться и ничего так и не добиваются в жизни. Раньше были другие отношения между детьми и взрослыми. Недопустимо было что-то приятельское, фамильярное в отношении ребёнка к родителям или к учителям. Авторитет был прежде всего. Упаси Боже, чтобы отца или учителя ребёнок на «ты» назвал! А как учителей уважали раньше. Мне отец, ваш прадед, рассказывал, когда первый учитель приехал в нашу деревню работать, мужики ему даже дом построили. Это была такая уважаемая профессия, как сейчас и сравнить-то не с чем.
Что сказала бы моя милая бабушка, воспитанная на почтительном отношении к учителям, если бы услышала современные песни о школе, где ученик-акселерат, дитя эпохи сексуальной революции, у которого физическое развитие далеко обскакало умственное, ходит в школу в татуировках и пирсинге явно не для учёбы, а потусоваться. Он и так уже всё знает, что нужно знать «по жизни», а в школу заглянул, чтобы охмурить молоденькую учительницу и после уроков с ней «шампусика попить»? Самой «молодой» учительнице в нашей школе было за сорок. Учительницы тогда больше ассоциировались с мамой, даже с бабушкой, совсем молодые – со старшей сестрой, а уж никак не с возможным объектом буйных юношеских фантазий. Дело даже не в возрасте, а просто у учителя был совсем иной статус. Он больше ассоциировался с образом, созданным великой Марецкой в знаменитом фильме. Названия его не буду указывать: кто видел – догадается, а кто не видел, всё одно не поймёт, о чём речь. Там даже в начале, когда она совсем юной девчонкой приехала учить детей в глухую деревню, невозможно себе представить, чтобы она пришла в класс в мини-юбке, на шпильках, в прозрачной блузке с глубоким вырезом, чтобы было видно нижнее бельё, в ярком макияже. Сегодня же, когда главной заслугой для прекрасного пола стало умение демонстрировать окружающим свою упругую попку, а для пола сильного главным достоинством стало умение всё это оценить по достоинству в любое время и в любой обстановке, то, естественно, это повлияло и на взаимоотношения современных учителей и учеников. Появились другие фильмы, другие песни, ученики под партами на уроках играют по мобильному телефону в игры типа «Раздень училку». И как относиться к этому уже седым учителям, которые до сих пор работают в школах, потому что профессия учителя теперь не престижна, и среди молодых найдётся мало желающих выполнять этот титанический труд за мизерную плату? Мы-то, несмотря на всю нашу грубость и неотёсанность, не смели назвать директора школы чуваком, а учительницу – тёлкой или обратиться к ней на «ты». Нам и в страшном сне не взбрело бы в голову пригласить учителя в пивной бар или угостить сигареткой. Пели мы совсем другие песни об учителях и «школьных годах чудесных с дружбою, с книгою, с песней»:
