– Привет, помнишь ту женщину, что приходила в ресторан неделю назад и искала встречи со мной.
– Еще бы не помнить! – Солоницын хохотнул.
– Ее зовут Виктория Струнова, она – директор компании «La Perla». Они регулярно заказывают у нас десерты. Найди мне телефон офиса.
– Она же оставляла вам визитку.
Еще не хватало признаваться Солоницыну в том, что визитку такой женщины он безвозвратно профукал.
– Я же сказал: найди мне телефон офиса.
– А что, на визитке он не указан?
– А что, ты так пристально изучал ее визитку?
– Я перезвоню, – коротко отозвался Солоницын.
Борис положил трубку перед собой и застыл в ожидании. Он не сводил взгляда с телефона, смотрел на него, как на свою последнюю надежду. Через пятнадцать минут рабочий телефон Вики был ему продиктован.
Борис набрал номер.
День не задался с самого утра. Поговорку о том, что понедельник – день тяжелый, Вика, конечно, знала, но не понимала. Понедельники она как раз любила, всегда давала себе обещания начать что-то (новый проект, бег по утрам, интересную книгу) именно в этот день недели и с нетерпением ждала его наступления. По понедельникам она всегда просыпалась полной сил и в отличном настроении. Душа пела, а тело чувствовало себя способным свернуть горы. Вика казалась себе молодой, обновленной и даже счастливой. В понедельник ей, как никогда, верилось в то, что все еще впереди. А может ли быть иначе в жизни почти юной, удачливой и отнюдь не глупой особы? Так она считала по понедельникам, но шли неделя за неделей, и ее мысли и настроение кардинально менялись.
Для Вики самым напряженным, выматывающим и грустным днем уже давно была пятница. Во-первых, она не могла не замечать, что с течением времени у ее все еще нестарого и спортивного организма сил с каждым рабочим днем становилось все меньше. По вечерам уже гудели ноги и голова, по утрам с трудом открывались глаза. Слова «остеохондроз, «давление», «тахикардия», «гормоны» и «холестерин» из просто медицинских терминов перешли в обиходный словарь. Вика уставала и чувствовала себя всем известным цитрусовым, из которого выжали последнюю каплю сока. Во-вторых, пятница была днем чрезвычайно суматошным. Несмотря на то, что в бизнесе было негласное правило – не назначать на вечер этого дня ни важных встреч, ни переговоров, чтобы не было лишней спешки и невнимания (всем хочется побыстрее отделаться от работы и начать отдыхать), дел все равно оказывалось невпроворот. Никто не собирался откладывать решение важных проблем на следующую неделю, и если во второй половине пятницы действительно наступало относительное затишье, то до обеда у Вики постоянно звонили телефоны, приходили люди, проводились совещания и планерки. Мозг вскипал, тело разваливалось, душа плавилась…
Тяжело.
Но было еще и третье. Несмотря на физическую и моральную усталость от беспрерывной работы, в пятницу Вике становилось грустно потому, что приближалась неумолимая передышка от всей этой такой нелегкой, но такой милой ее сердцу суеты. И приходилось вспоминать о том, что впереди выходные – два совершенно ненужных, пустых дня.
Конечно, так было не всегда.
Когда Лялька была маленькой, Вика любила проводить с ней время, с удовольствием брала ребенка и тащила в цирк, в театр, в парк. Они катались на лошадях и роликах, вместе уплетали мороженое и гоняли на велосипедах. А потом как-то все изменилось. Конечно, не в один день. Но Вика упустила момент и теперь не знала, как повернуть время вспять.
Она слишком увлеклась работой, но жалела ли она об этом?
Скорее нет. Ей было интересно.
А Лялька… Она стала вполне самодостаточной личностью. Да, она с удовольствием тратила свое время на Сережу с его новой пассией, но не потому что ей было скучно без них. Во всяком случае, когда Вика теперь предлагала дочери куда-то сходить, та почти всегда отказывалась, ссылаясь на договоренность с друзьями или на количество уроков. А бывало, и просто говорила:
– Неохота. Я лучше дома побуду.
И быть дома Лялька тоже предпочитала одна.
– Давай посмотрим кино, – говорила Вика. – Я купила отличный фильм, получил «Нику».
– Наш, что ли? – Лялька кривилась, как большинство подростков.
– Какая разница?!
– Большая, мамочка, большая.
И поклонница американского кинематографа закрывала дверь в свою комнату.
– Сыграем в «чепуху» или в слова? – предпринимала Вика очередную попытку сблизиться с дочерью.
Лялька делала большие глаза:
– Мам, ты ничего не перепутала? Мне пятнадцать, а не пять.
– А мне почти сорок, и мне интересно играть в эти игры.
– Ясно, – задумчиво кивала дочь. – Значит, правду говорят, что к старости все снова впадают в детство.
Вика не знала, смеяться ей или плакать.
Так или иначе, установить потерянный контакт не удавалось. И складывалось ощущение, что это не Вика делала неправильные шаги, а уже Лялька не хотела идти навстречу.
А тут еще этот жилец, который ее бесил, а мать не желала ни выгонять его, ни объяснять его присутствие в доме. А как объяснить, если у Вики самой не было однозначного понимания происходящего? Она просто интуитивно чувствовала, что Матвей должен находиться там, где находится, и не собиралась ничего менять, хотя зачастую его общество было ей самой неудобно. Все-таки чужой человек, а тем более – мужчина, есть чужой человек. А постоянное тесное общение, случается, начинает тяготить даже родных людей. Что уж говорить о тех, кто друг друга практически не знает, а вынужден жить под одной крышей?!
Хотя в данном случае вынужден был именно Матвей. Ему было некуда идти, а Вика как раз была вольна выгнать его на все четыре стороны. Но не выгоняла. А потому и грустила по пятницам с удвоенной силой.
Надо было придумать повод выйти из дома, чтобы не торчать весь день на одной территории с чужаком, который к тому же из кожи вон лезет, чтобы оказаться хоть чем-то полезным. Нет, в чем-то Вика это старание поощряла. Готовые ужины, чистая квартира – уже немало для работающей женщины. Тем более теперь, когда прежнюю домработницу она попросила уйти (ни к чему всем соседям знать о Викиных семейных неурядицах), а новую еще не нашла.
К тому же в последние несколько дней даже Лялька сменила свой гнев в адрес Матвея на милость. Это случилось после того, как он ненавязчиво помог ей разобраться с интегралами и согласился с тем, что Джастин Бибер – «полный отстой». Когда он похвастался перед Викой своими успехами, она лишь удивленно спросила:
– А кто такой Джастин Бибер?
– Это певец, которого не любит твоя дочь.
– Ну, раз не любит, то не беда, что я его не знаю.
– А ты знаешь, кого она любит?
Вот это Вику и раздражало. Матвей постоянно пытался проникнуть за линию дозволенного, стремился узнать то, что его не касалось, хотел увидеть за внешним внутреннее.
И делал это весьма умело.
Никогда нельзя было угадать, когда и как он предпримет очередную попытку, потому Вика стремилась проводить с ним как можно меньше времени. Казалось бы: выгони его, и живи как раньше!
Что может быть проще?
Но почему-то у нее даже мысли не возникало о том, чтобы попросить Матвея освободить жилплощадь. Как будто она знала, что он живет у нее не просто так, но о точном предназначении этого проживания пока не догадывалась.
Нет, ни о какой «романтике» между ними не было и речи, даже намека на нее не было! Причем не только с ее стороны.
А что, было бы довольно простое объяснение: подобрала себе одинокая баба мужика и приручила, и прикормила. Потом оденет, обует, на работу устроит. В общем, как говорится, «я его слепила из того, что было…». Но у Вики не было замашек Пигмалиона. В мужчинах ее всегда привлекал готовый продукт, а не полуфабрикат. Слепить она, конечно, могла бы, а вот полюбить свое произведение – вряд ли.
Матвей, в свою очередь, тоже не оказывал ей никаких особых знаков внимания. Он проявлял заслуженную благодарность, произносил добрые слова, но не льстил и не заискивал и никоим образом не пытался перевести установившиеся приятельские отношения на другой уровень. Да, он хотел проникнуть в глубины ее души, но из товарищеского интереса или даже из любопытства, а не из каких-либо других побуждений.
А Вика его туда не пускала именно потому, чтобы он оставался ей добрым товарищем, а не близким другом, которому можно и нужно доверять сокровенное. Между ними не раз случались подобные диалоги:
– Ты похожа на Снежную королеву, – говорил Матвей вошедшей в дом Вике.
В светлом пальто, высоких белоснежных ботфортах, с забранными в высокую прическу и скрепленными серебристой заколкой волосами, с загадочной полуулыбкой на лице она действительно напоминала эту героиню Андерсена.
– Возможно, – легко соглашалась Вика. – Но замораживать я никого не собираюсь.
– А зачем кого-то? – тут же выстреливал Матвей. – Ты уже себя заморозила.
Но пуля цели не достигала – Вика молчала.
