Другое утро, в котором не звучит «Мой друг художник и поэт», другие, источающие новую искренность глаза, другой цвет лица, другие интонации в голосе, наконец, другой город. Город, где нет этого урода, из-за которого я еду к бывшей женщине унизительно клянчить о помощи. Именно клянчить, потому что «новая искренность» в моих глазах слишком напоминает старую, прокисшую ложь. Таким глазам не верят, с ними не «восстанавливают отношения». Единственная помощь, которую им могут обеспечить, это «скорая психиатрическая».
На выходе оглядываюсь на звук приземляющегося за спиной тела. На стол из ниоткуда приземлился кот. Сидит, облизывается, будто только что поел, хотя его еда закончилась еще вчера. Говорят, черные коты питаются негативной энергией. Видимо, он всю ночь жрал мой страх, не иначе.
– Ну, я поехал, – говорю.
Кот опускает голову, мяукает. Вижу у него между лапами телефон. Возвращаюсь, чтобы забрать его. На экране эсэмэс от Кати:
«Привет. Ты решил сделать вид, что мы не знакомы?»
«Не понимаю».
«Сегодня у школы. Ты с дочкой прошел мимо с таким лицом((Я даже постеснялась тебя окликнуть))».
Перезваниваю.
– Привет! – старательно имитирую я шутливый тон. – А когда это было-то?
– Сегодня с утра, Вов. Я тебе рукой махала, а ты чесал вперед, с дочерью за руку, видно, сильно торопился.
– Я… правда торопился. – Жую губы, лихорадочно пытаюсь сообразить, что бы еще соврать, но головой уже не здесь. Подкрадывается озноб, и перед глазами все как в тумане.
– На тебе темные очки были в пол-лица, – тараторит Катя. – Ты всегда в таких в школу ходишь, чтобы меньше узнавали?
– Да! – брякаю невпопад. – То есть… нет!
А у самого только одна пульсирующая мысль: он добрался. Сука, он добрался до нее! Он забрал ее из школы!
– Кать, я перезвоню.
Отключаюсь, набираю восстановленный с помощью Макса номер жены, трясусь как припадочный, не попадаю в клавиши. Звонок, второй, пятый… Возьми трубку, умоляю! Ответь на чертов звонок!
– Да, – отвечает жена.
– Привет! – стараюсь успокоить сбивающееся дыхание. – А где Даша?
– Дома, где же еще. Ты стал таким трогательным папашей, – смеется, – ты же ее час назад домой привел.
– Просто, – кладу телефон перед собой на стол, включаю громкую связь, хватаюсь руками за лацканы пиджака, чтобы занять трясущиеся руки, – просто она говорила, что к подруге пойдет сегодня. Ты попроси ее меня дождаться, я через час приеду.
– У тебя запись отменили, что ли?
– Ага, – говорю, – отменили. Попроси ее меня дождаться, хорошо?
– Хорошо, – меняется у нее интонация. – У тебя все в порядке?
– Все хорошо. – Я отключаюсь.
Перед тем как покинуть бар, захожу за прилавок, открываю ящик, в котором хранятся столовые приборы. Достаю большой нож, которым разделывают стейки, кладу в сумку с компьютером.
Стою в метро. Считаю про себя до ста, изредка смотрю на часы, проверяя, сколько минут занимает перегон между станциями. Умножаю на число станций. Так несколько раз. Все время выходит, что до моей остановки двадцать одна минута, но это меня не останавливает, после каждой остановки я повторяю упражнение.
Довольно бухой мужик на некотором отдалении начинает мне ухмыляться. Цепляясь за поручень, как обезьяна в зоопарке, придвигается ко мне. Ближе, еще ближе, вплотную, практически нависая надо мной. Я чувствую перегар, вырывающийся сквозь желтые прокуренные зубы.
Смотрит в упор, в его глазах читается, как остатки сознания пытаются совместить картинку со знакомым описанием объекта. Кажется, узнает.
– Ба… – мычит мужик, – ба…
«Богданов? А я тебе давно хотел сказать, по поводу твоей программы». Сейчас начнется. Не выдерживаю:
– Да, я Богданов. Да, моя программа. Спасибо, что смотрите, разговаривать не хочу. Нет настроения. – Чувствую, как ноздри раздуваются от злости. – Понимаете? У меня тоже бывает херовое настроение. Сегодня как раз тот день. Так что извини, мужик.
– Ба… – Наконец у него получается сложить из звуков предложение: – Баран, отвали от с-с-стены… к-карту метро застишь, епт…
Перекладываю нож в карман куртки. Широкое лезвие, неудобная ручка. Бить следует как можно точнее. Один раз, но наверняка. Главное – чтобы рука на лезвие не скользнула. Лучше в шею, если близко подойдет, или в живот, чтобы кровью истек.
Пригибаясь, шныряю между машинами на стоянке, ныряю в дверь черного хода, добегаю до пятого этажа. Успокаиваю дыхание. Выкуриваю сигарету. Сознание удивительно ясное. Сейчас я его встречу на пороге квартиры. Или увижу на кухне. И сведу с ним счеты. Я никогда не бил человека ножом. Вообще никогда никого не бил, так, чтобы насмерть. Но я постараюсь. Я очень постараюсь. У меня получится. Должно получиться.
– Здрасте, – улыбается Татьяна, подставляет щеку для поцелуя.
Я пытаюсь посмотреть из-за ее плеча, есть ли в квартире кто-то еще.
– Даш! – кричу с порога. – Даш, одевайся!
– Что с тобой сегодня? – прищуривается Таня.
– Да на работе… – быстро чмокаю ее в щеку. – Потом расскажу.
– Па-ап? – выходит дочь, недоверчиво оглядывает меня с ног до головы. – Мы куда-то идем?
– Взял пригласительные на закрытую премьеру одного фильма, – подмигиваю, сам не понимая кому: Тане или дочери. – Тебе понравится.
– А что за фильм?
– Сюрприз. Одевайся!
– Ну хорошо. – Она садится на банкетку, влезает в кроссовки.
– Вы когда вернетесь? – интересуется Таня.
– Часа через два. Наверное.
Мы долго молча гуляем по парку. Я держу Дашу за руку и не понимаю, как начать. К счастью, дочь начинает сама:
– Вы с мамой помирились?
– С чего ты взяла, что мы ругались?
– Я не в этом смысле.
– А в каком?
– Ты вчера у нас ночевал?
– Нет! – И надо бы подыграть, но я не хочу, не могу больше ему подыгрывать. Я не знаю, что сказать ребенку. Как объяснить, что ее пытаются у меня украсть? Как уже украли работу, книги, женщину. Как объяснить, что враг уже не у ворот? Он зашел в дом. Он намерен жить в нем.
– Оп! – внезапно она хватает меня за нос. – Я у тебя нос оторвала!
– Сколько стоит? – На автомате лезу в карман. – Продашь за три рубля?
– За пять! – принимается она скакать вокруг меня.
– Пяти нет, есть только три.
– Па-ап! – Она останавливается. Пристально смотрит мне в глаза. – Кто меня сегодня забирал из школы?
– Из школы? – Я пожимаю плечами, ловлю паузу, чтобы разом вывалить на нее все это дерьмо. Сказать правду, без всякой надежды на понимание. Сказать правду, потому что не осталось больше ничего.
– Это же не ты был с утра, так? – подбоченивается она. – Он просто на тебя очень похож, но это не ты, верно? Я сразу поняла.
– Не я. А как ты поняла?
– Во-первых, он не знает нашу шутку про нос. Во-вторых – запах. – Она морщится. – От него пахнет чуланом. И пылью еще. Как в библиотеке.
– И пылью, – рассеянно повторяю я.
– А зачем мама называет его как тебя?
– Может быть, его так же зовут?
– Может быть. Ты можешь с ней поговорить?
– Что я должен ей сказать?
– Скажи хотя бы, что я не хочу, чтобы он забирал меня из школы. Я уже взрослая, я все понимаю.
– Что «все»?
– Мне же мама объясняла, – задумывается она, – про то, как люди встречаются и почему расстаются. Она мне все объясняла. И про ваш развод. Зачем теперь эти игры дурацкие? Как в комиксах.
– Ну, может быть, она не хотела, чтобы ты… так сразу… – Сразу что? Что она «не хотела»? Соображай, соображай быстрее, это последний шанс, другого не будет. – А когда он… Ну, этот, который похож, появился?
– Наверное, дня три, – задумывается она, – нет, четыре! Точно, четыре! В понедельник был Лилькин день рождения, и я его на улице видела, он маме помогал продукты выгружать из машины. А вчера я из своей комнаты слышала, как они разговаривали, долго… часов до двенадцати… потом я заснула.
– А ты с ним говорила?
– Вчера вечером, когда он приехал, поздоровалась. И сегодня с утра. Встаю такая, одеваюсь, а мама мне говорит: «Тебя сегодня в школу не няня, а папа отведет». Зачем она его папой называет? Назвала бы Вовой. Она думает, что я маленькая еще? Не врублюсь? Ну зовут одинаково, ну похожи внешне – хорошо. Но вы же разные. Она думает, что я не замечу?
– Она не про это думает. – Притягиваю дочь к себе, обнимаю. – Она хочет, чтобы тебе так легче было.
– Я вчера лежу в кровати, а они разговаривают на кухне. Я стараюсь не заснуть изо всех сил. Думаю, что ты ко мне зайдешь, – говорит она откуда-то из подмышки. – Я же сразу не поняла, что он – это не ты. А ты, то есть он, все не заходит и не заходит. Если бы ты там сидел, ты бы ко мне обязательно зашел, правда?
– Конечно. – Сжимаю дочь, чувствую, как сливаюсь с ней в одно целое. В одно дыхание. В один пульс. – Обязательно зашел бы. Я бы не смог к тебе не зайти.
Уткнувшись в меня, она бубнит что-то про взросление, про маму, про шутку с носом, а я смотрю в небо и заставляю себя думать о том, на какие фигуры похожи рваные, грязно-серые осенние облака. Но это не отвлекает. Не уводит в сторону. Слезы градом катятся по моим щекам, и я уже не могу ничего с этим поделать.
