Я целый день шаталась по городу, порой начиная всхлипывать о своей несчастной судьбе, пока не очутилась рядом с домом Глеба Ефремыча. Я ещё только поднималась по лестнице, когда услышала сверху его радостный голос:
– Марфа! Где ты шляешься? Заждался уже тебя!
Когда мы вошли в комнату, я упала к нему на грудь, разревелась и поведала о своём несчастье. Я даже обвинила его в том, что меня уволили.
– Точно, точно, это из-за меня! – сказал он и лукаво подмигнул.
Я спросила, что мне теперь делать.
– Как что, иди к нам в монастырь работать! – сказал Глеб Ефремыч. – Такие уборщицы, они везде нужны! Знаешь, сколько грязи у нас? За десять лет не разгребёшь! Будешь мне помогать.
Тут я вспомнила, в визитке было написано, что Глеб Ефремыч работает монастырским сторожем.
– В монастыре платят мало, – сказала я обиженно. – Да и кто меня возьмёт в монастырь?
– Как кто, я возьму! – заорал Глеб Ефремыч во всё горло. – Я ж не только сторож, но ещё и завхоз!
Тут у меня в душе поднялась буря самых разнообразных чувств. Мне страстно хотелось работать под началом Глеба Ефремыча, но мне почему-то было стыдно показываться на глаза монашкам, а тем более – священнику.
– Это дело поправимое, – сказал Глеб Ефремыч и опять хитро подмигнул. – Ты же ведь крещёная. Исповедаешься, причастишься, и дело – в шляпе! С комплексами надо бороться!
Я усомнилась, поможет ли такая простая мера в борьбе с моей стеснительностью.
– Поможет, поможет, – заверил меня Глеб Ефремыч. – Если как следует подойти к делу, обязательно поможет! Давай прям щас и начнём. Я ведь сам в некотором роде священник…
Тут я маленько испугалась, но глядя на его доброе лицо, на его мозолистые руки и сияющие глаза, решила, что бояться нечего.
– Ну давай, исповедывайся, – сказал он. Но я ничего не могла из себя выдавить, кроме вздохов и слёз.
– Да, запущенный случай! – сказал Глеб Ефремыч. – Ну, давай я за тебя исповедаюсь…
И он начал перечислять все мои основные грехи, называя даты и имена, и что удивительно – ни разу не ошибся! Я подумала, что он нанял частного детектива, и тот всё разузнал обо мне. Но когда Глеб Ефремыч стал перечислять те дела и мысли, про которые никто, кроме меня, не знал, я потеряла сознание.
– А как же ты говорил про любовь с первого взгляда и что именно такую женщину, как я, всю жизнь искал? – спросила я, когда очнулась.
– Это всё – чистейшая правда! – сказал отец Глеб. – И про рай тоже. А вот про Ямайку – это я в переносном смысле. Юродствую помаленьку!
– А может, ты и не сторож, а начальник монастыря? – спросила я подозрительно.
– Да что ты! – замахал он руками. – Начальники у нас – игумен Ермоген и игуменья Арсения. А я – всего-навсего старец. Видишь, какая борода?
А бороду он так и не подстриг.
Эту ночь я опять спала на диванчике. На следующее утро мы с отцом Глебом пошли в монастырь, и я устроилась по специальности. В свою квартиру он меня больше не приглашал. Сказал, что в следующий раз позовёт только тогда, когда я научусь спать на коврике. А я ужасно боюсь схватить насморк.
Зато я каждый день захожу к нему в сторожку, чтобы узнать, не обманул ли он меня по поводу своей любви ко мне. И я всё больше убеждаюсь: нет, не обманул!
Иванушка встретил Бога в самом что ни на есть неприглядном месте. Бог дал ему свою визитную карточку, где были указаны способы, как с Ним можно связаться.
Когда Иванушка пришёл домой, он сказал актрисе, играющей роль его жены:
– Знаешь, я сегодня видел Бога.
– Что ты говоришь?! Не может быть! – демонстративно воскликнула Актриса, как ей и полагалось, и продолжила мазать бутерброд.
– Он дал мне свою визитку.
– Вот это да! Можно посмотреть?
Иванушка стал судорожно рыться в карманах, но визитки не было – видно, она выпала, когда он доставал носовой платок.
– Какая досада! – вскрикнула Актриса. – Ты потерял Бога!
– Только Его визитку…
– Это одно и то же. Что там хоть было написано?
– Да всё, как обычно. Зовут Иисусом, фамилия – Христос. Или это прозвище? Должность – Вседержитель. А дальше… Наверное, телефон, факс, мобильный телефон. Не помню точно…
– Теперь из-за твоей рассеянности мы будем вечно жить в этой халупе! Но ты хотя бы представился?
– По-моему, нет. Но Он, если захочет, то обязательно меня найдёт. Он же – Бог!
– Делать Ему больше нечего! У Него таких, как ты, миллиарды! Такая удача бывает раз в жизни! Где ты Его встретил?
– Ни за что не поверишь! В общественном туалете!
– В синем биотуалете у станции?
– Нет, где бы Он там поместился? По дороге на работу есть кусты, примыкающие к забору. Мы называем их в шутку «общественный туалет». Ступать надо осторожно, потому что всё пространство загажено…
– И тебе припёрло по-большому?
– Нет, я проходил мимо и услышал, как кто-то скулит. Я подумал, что там щенок умирает. Ты же знаешь, как я люблю животных. А это был не щенок…
– Это был старый трухлявый кобель?
– Нет, это был человек, бомж. Ему было плохо. Мне стало его жалко, я взял его за руку…
– Фу! Сейчас же иди мыть руки!
– Я уже мыл. Так вот, я взял его за руку и сказал какие-то слова утешения. Он говорит: «У меня нет дома. Никто меня не пускает к себе». Я спрашиваю: «У тебя не осталось никого из родственников?» Он говорит: «Они все умерли. А тем, которые остались, я не нужен». Я говорю: «Потому что ты грязный и не хочешь работать». А он говорит, что был рождён царём…
– Они все так говорят!
– …но люди отвергли его. Они не любят над собой всяческих царей. И я, Иванушка, в первую очередь отверг. Оттого он и сделался таким…
– Я всё поняла! И тут он достаёт визитку и говорит, что он – Бог! Прикол вполне в Божьем духе!
– Да нет, бомж был последним из династии Романовых, который не эмигрировал из России. Потомок четвероюродного брата Николая Второго. Российский трон по праву принадлежит ему… Так мы и сидели с ним на корточках посреди дерьма, держась за руки. А люди думали, что у нас групповое испражнение, и не беспокоили. А потом явился Иисус Христос…
– Ты попросил у Него хоть что-нибудь?!
– Я как-то растерялся… Христос-то явился за царской душой… А я держу царя за руку и не отпускаю. Христос улыбнулся, дал мне свою визитку, которую я потерял, и говорит: «Если тебе с ним будет трудно, обязательно звони!»
– С кем? – похолодела от ужаса Актриса.
– С Георгием Николаевичем! Я понимаю, что у нас однокомнатная квартира, и втроём жить в ней будет тесно, но Георгий Николаевич – всё-таки царь!
Актриса вылетела в прихожую и увидела царя, который стоял, сложив руки крестом на груди, и виновато улыбался.
– Я немедленно ухожу от тебя! – воскликнула Актриса, вытряхивая из шкафа свои вещи. – Царей только мне не хватало!
Когда за ней захлопнулась дверь, Георгий Николаевич протянул Иванушке картонный прямоугольник.
– Вот, Вань, Божья визитка. Ты на лестнице обронил, а я поднял… Она вернётся?
– Даже подумать об этом страшно! – ответил Иванушка. – Но если, не дай Бог, такое случится, у нас всегда есть телефон Христа!
И он бережно убрал визитку в секретер.
Он сидел и увлечённо наблюдал, как дерутся монастырские петухи. На самом деле он молился, только никто этого не знал. Он это был я .
Я наблюдал за ним с высоты птичьего полёта. Вероятно, я был ласточкой. Я знал про него всё.
Вам, наверное, интересно, почему он – это я? И почему он принял иноческий образ, когда всё ещё состоял в браке? И почему настоятель не потребовал от его второй половины разрешения отпустить его в монастырь? И почему в своё время православный священник отказался их венчать, хотя они показали свои паспорта, где стояла печать о первом браке? И почему этот стройный монах иногда оговаривается и вместо «я был» говорит «я была»? И как Промысел Божий привёл его в монастырь?
Я знаю ответы на все эти вопросы, потому что я и есть он. Но сможете ли вы принять их или будете его осуждать? Сможете ли понять, что между мужчинами бывает настоящая мужская любовь, которую даже смерть не сможет разрушить? Сможете ли вместить, что даже мерзость и грязь могут стать ступенькой на пути к Царствию Небесному? Призна́юсь, что меня это не сильно заботит. Сражайтесь за своё спасение, а он будет сражаться за своё. Но если вы хоть что-нибудь почувствуете, если хоть одно движение любви шевельнётся в глубине вашего сердца, значит я пишу не зря.
* * *
Сначала его звали Васей, потом стали звать Василисой. Василиса никого не любила – ни мать, ни сестру, ни брата. Она любила ходить в клубы, пить коктейли, танцевать. Она загуляла.
Мать отреклась от него, когда узнала. Потом простила и умерла. Брат не называл его иначе как «этот вонючий пидор». В сестре ещё осталась капля сострадания, но её всю передёргивало, когда Василиса прикасалась губами к её щеке. Сестра знала, чтó делают эти губы в другое время.
