Я порвал свою связь с единственным другом, и уходя, он знал, что меня рядом нет. Я отделил себя от своей семьи, чтобы не придумывать смерть мамы. Я ушёл из жизни Анны, потому что не хотел приобрести привычку к непониманию, которую уже приобрел. Я придумал смерть Аллы, потому что боялся, что между нами умерла близость. Всем остальным людям я не придавал значения, я только хранил в себе их истории, как прочитанные книги, которые не стоит перечитывать вновь. Что делать мне теперь, когда я приеду, куда прятать глаза, чтобы оставить себе возможность думать, будто меня ждали, а я не заметил? По инерции прожитого года я искал себе лазеек для нового бегства от правды. От настоящей жизни, которую я хотел спрятать от себя самого, которую я проживал лишь в своём воображении.
– Наконец-то, почти приехали! – С нескрываемой радостью в голосе произнесла девушка в желтом платке, в тот момент, когда я случайно поднял на неё глаза.
Я беспокойно глядел из окна, за которым вот-вот должен был показаться город. Мне хотелось превратиться в отчаянный звук, бешеный крик: «Я здесь ещё! Помни, пожалуйста, помни меня!» Я безнадежно мечтал воскресить себя в памяти своего города и тех людей, что живут в нем, помня о том, что нужно купить в магазине молока, но не помня обо мне. Целый год я существовал, черпая воздух и смысл в мыслях о городе, который я оставил, в то время как сам стремительно и бесследно исчезал из его памяти, пока, наконец, не исчез совершенно. Никто не помнил обо мне. Для каждого я стал никем. Быть может, был и остался никем.
Я видел себя как на ладони. Ежедневно умирающий, оставивший и оставленный, бегущий прочь даже возвращаясь, исчезающий в толпе, чуть не забывший всё самое важное, но уже забытый, убаюканный иллюзиями, я проснулся ещё раз, чтобы вернуться обратно. Но не упустил ли я свою пристань? Безответный вопрос «не поздно ли?» запутался в мыслях, как во сне оса запуталась в моих ресницах.
Но среди моих опасений и сомнений, я не переставал помнить о чертополоховом поле, которое нашел для нас с Аллой. Я не переставал помнить о том, что скоро увижу маму. Я был вне себя от мысли, что наконец-то увижу свой дом, с детства знакомые тротуары, дворовых собак и голубей, летающих в небе над моим городом.
Отчаянное счастье кричало внутри меня о скорой встрече с самыми бесценными сокровищами, пролежавшими столько времени на песчаном берегу мёртвого моря моей памяти.
Страница 83
Под обломками прошлого
Мой взгляд стремился прочь из окон, упивался уже рельефом очертаний, которые возвышались над линией горизонта. Поезд испытывал моё терпение, растянув остановку на много тягучих, медленных секунд, но вскоре колеса, чуть вскрикнув, замолкли. Мое бегство закончилось.
Я ступил на платформу, взгляд споткнулся о незнакомые лица. Впрочем, разве я ждал каких-то других лиц, разве я ждал чуда? Никто не взял меня за руки, никто не заглянул в глаза и не спросил, где я пропадал всё это время. Никто не ждал меня, я испугался, что почувствую себя потерянным даже в своем городе и захотел увидеть хотя бы памятник людям, вечно ждущим своего поезда, но нашёл лишь живых людей с чемоданами и дорожными сумками, людей, спешащих мимо. Никого я не встретил по дороге к дому, которую намеренно разделил на много неторопливых разнонаправленных шагов.
Я остро ощущал крепкую, неразрывную цепь невстреч, словно вновь прибыл к дальним, неведомым берегам. Игнорируя общественный транспорт, я пошёл пешком через мост, там было ветрено и шумно от проезжавших машин. С деревьев летели листья, от левого берега к правому, падая в воду и уплывая, не долетев до земли лишь нескольких метров. Потерявший смысл день обещал скоро закончиться. Быть может, в этот момент где-то за пепельными тучами невидимым финалом полыхал закат, в бессильной злобе пытаясь победить надвигающуюся грозу. Прохожий спросил у меня время, я сделал вид, что не слышал и прошёл мимо. Сломалась зажигалка, я выбросил её в воду, падающие листья смеялись над ней, скользя по воздуху легко и плавно. В голове звучала увертюра к какой-то знакомой опере.
Миновав мост, я трижды опоздал на автобус, пытаясь поймать его на разных остановках, но каждый раз перед моим лицом хлопала обрызганная грязью дверь. Девушка в зелёной куртке не по-женски толкнула меня локтем в бок в поисках места на остановке. Дорожка, по которой я шёл через парк, привела меня в тупик глубокой лужи, которую я заметил, лишь погрузив в неё левую ногу. Старушка на лавочке хищно улыбнулась золотым оскалом. Резко развернувшись, я отправился домой другой дорогой.
Мокрый от дождя фасад дома был скрыт от меня собственным углом, но я знал, что именно увижу за поворотом. Я знал наизусть эту лавочку, под которой всегда лежали битые стекла. Качели с потрескавшейся краской, сквозь которую проступала ржавчина. Болезненный тополь с засохшей веткой. Чёрную лохматую собаку с грязным животом и седой мордой. Белую сирень, которая никогда не цвела. И вместе с тем я смутно чувствовал какой-то подвох, скрытый в этой мнимой неизменности.
Не зная наперед логику событий, мне было мучительно трудно решиться даже на малейшее движение пальцев. Последнее, что я подумал, сжалось до слова «нет» и повисло в мыслях немым перспективным протестом.
По тротуару шла девочка, она посмотрела на меня сквозь потрескавшийся кусок пластмассы и закричала с торжествующим смехом: «Тебя не существует!», игнорируя строгий взгляд мамы, который на секунду стал извиняющимся, обратившись в мою сторону. Я миновал поворот, и с этого момента девочка была права.
Не существует.
Дерево полностью засохло, словно это я все эти годы поддерживал жизнь в его ветвях. Мне показалось, что качели ещё больше покосились. Все эти мелочи причиняли боль, но не ранили глубоко, они только царапали память. Это были всего лишь мелочи, по сравнению с тем, что мне пришлось увидеть. Вернее, не увидеть. На месте моего подъезда была пустота. Мне показалось, что я схожу с ума. Дом стоял на своем месте, такой же кирпичный, серый и девятиэтажный, как и раньше, все в нём было такое же, не хватало последнего подъезда. Моего подъезда. Приблизившись, я увидел на его месте бетонную плиту и небольшую табличку, исписанную ровными, строгими буквами по чёрному глянцу мрамора с извилистыми серыми разводами.
«20 ноября 2011 года в 3.15 здесь произошло обрушение подъезда».
Длинный список погибших бороздил таблицу серыми буквами, как пепел, оставшийся от ранее существовавшего. Смысл происходящего медленно просачивался внутрь меня. Конечно, погибли все, кто был дома. В три часа ночи никто не ждал, что эти каменные стены упадут на землю грудой бетона и арматуры. В три часа ночи люди видели сны. Каждый из этих снов был погребен под обломками, вместе с окровавленными телами, разбитыми стеклами и пятьюдесятью остановившимися сердцами.
«Неслыханное дело! 58 человек!» – в голове плыл голос старушки, которая подсела ко мне на вокзале в самом начале моего путешествия. А я – я ушел в другой зал ожидания.
Я уехал 19 ноября. 19 ноября. Я был слишком ошеломлен, чтобы думать. По дороге сюда я столько всего боялся увидеть, но я не представлял, что разве я мог вообразить такое… Я стоял, вцепившись взглядом в черный квадрат таблицы, не вынимая рук из карманов и вцепившись пальцами в подкладку пальто. Я отсутствовал всего лишь год, а вернувшись, нашел вместо дома мемориальную доску. Я ничего не знал.
Почему я ничего не знал? За год отсутствия я не узнал, что лишился дома уже на следующий день. И я вспомнил, как однажды, дозвонившись до меня, мама взволнованно повторяла моё имя, как говорила что-то, как шумно дышала в трубку, но я не слушал, я прерывал её срывающийся голос – я не чувствовал даже интонаций – и говорил, что позвоню позже – и выключал телефон, и забывал, и не звонил. Я вспомнил. Она пыталась мне рассказать, но я был глух ко всем голосам.
В этот момент я не понимал, как польстили мне обстоятельства. Если бы я не уехал прочь, у меня в запасе оставался бы лишь один день, чтобы жить, дышать и лелеять выдумки. Может быть, мне стоило остаться? На земле под табличкой лежала пара увядших красных гвоздик, потрепанная игрушечная собака и еще несколько вещей. Лихорадочно стремясь заполнить чем-то новую пустоту внутри, я начал читать имена погибших.
Моя старая, полубезумная соседка, которая каждый день рассказывала мне одно и то же о своем ребенке, который никогда к ней не заходил. Она всегда носила чёрные платья и повязывала на голову чёрные платки, словно облачаясь в ежедневный траур по своему не вернувшемуся сыну. Молодая семья со второго этажа. Они умерли в один день, но в силу неизбежного не успели пожить долго и счастливо. Супруги были так похожи друг на друга, что первое время я думал, что они брат и сестра. Они любили решать всё чуть позже и годами не платили за квартиру. Но 20 ноября в 3.15 их «чуть позже» было раздавлено кирпичами, оборвалось подобно пульсу. Вместе с пульсом. Нет, этого не могло случиться…
