– Тормози! – вдруг пронзительно закричала невеста, следовавшая во главе кортежа вместе с мужем и нами – мной и своей подружкой.
От неожиданности водитель резко вдавил педаль в пол, и задняя машина едва не врезалась в нашу.
– Ты чего? – спросил Псих удивленно, отрываясь от лобызания пышной, еще и поднятой корсетом груди теперь уже вполне законной половины.
– Надо! – Тамара решительно пихнула Психа локтем и, путаясь в подоле, выскочила из машины.
Свадебный кортеж остановился прямо напротив чего-то непонятного. К столбу, высившемуся у дороги, скотчем была примотана какая-то фигура, обмотанная украинским флагом. Я двинулся было вслед за Тамарой, которая бодро рысила на своих убойных платформах, но меня опередил Псих:
– Томка, ты чё?!
Я с ужасом, как в замедленной съемке, наблюдал, как Тамара вначале плюнула в лицо несчастной, стоявшей у столба, – хрупкой светловолосой измученной женщине с интеллигентным лицом. Голову горемыки украшал издевательский обруч с двумя флажками страны, против которой мы воевали, а к груди был привешен плакат: «Она убивает наших детей. Агент карателей».
– С-с…ка! – звонко выкрикнула невеста и, задрав кружевной свадебный подол, с силой пнула своей огромной босоножкой привязанную.
Та уже не кричала: она просто висела кулем, поддерживаемым в вертикальном положении лишь одними липкими путами.
– Убей ее! – завизжала Томка, снова примериваясь ударить. – Пристрели! Прямо сейчас! Такие, как она, распинают наших детей! Наше будущее!
Сзади горохом сыпались из машин поддатые казачки, бежала охрана – свадьба здесь, в незапланированном месте, была вся как на ладони. Я видел, что Псих, нюхнувший на моих глазах в машине, уже неадекватен, а пистолет в кобуре под мышкой, с которым он не расставался никогда, говорил сам за себя. Я уже уловил движение, каким он потянулся за оружием, и понял: еще секунда – и случится непоправимое.
– Убей! Убей!!
– Нет! – Я схватил Психа за плечи. – Валера, не надо! Мы же в храм едем. – Я крупно перекрестился. – Не омрачай светлое торжество!
Я нарочно выражался так высокопарно – знал, что это на него действует.
– Да, ты прав, брат! Ты прав! В машину! – скомандовал Псих сквозь зубы жене. – Ну? Кому я сказал?! Ее Бог накажет. Поехали!
Тамара, еще памятуя плеть мужа, покорно повернулась, напоследок полоснув по сжавшемуся, ожидающему новых ударов телу острым как бритва взглядом. Машины, отчаливая друг за дружкой, двинулись дальше, к месту венчания.
Дорога была прямой, и в зеркало заднего вида я еще долго наблюдал концы шевелящегося под легким ветерком флага Украины, повязанного вокруг тела женщины. Жива ли она еще будет к вечеру? На душе у меня было так погано, как никогда в жизни. Я был уверен, что та, привязанная, никаких детей в жизни пальцем не тронула. Да и все эти басни насчет карателей, распятых младенцев, органов, изъятых нациками, – ничего этого и в помине не было. Это была пропаганда: злая, неумная, ограниченная, рассчитанная на таких вот, как Томка: злых, ограниченных и неумных. А фашисты… Мне и самому хотелось понять, кто здесь фашисты – уж не мы ли сами, привязавшие к позорному столбу беззащитную женщину, вся вина которой, скорее всего, заключалась в том, что она хранила у себя дома запрещенный желто-голубой флаг?
Мне хотелось выпрыгнуть из машины, отвязать эту несчастную, объяснить ей, что ее больше никто не станет мучить, что мы пришли сюда… Тут я в своем внутреннем монологе запнулся, потому что больше не мог сказать «мы пришли сюда с миром» – это было враньем. Мы не пришли сюда с миром, если не втискивать в это понятие пресловутый и затасканный за эти долгие месяцы, а вероятно, и годы «русский мир». Возможно, они примирились бы гораздо быстрее – и та сторона, и другая – если бы не вмешались мы. Еще с их Майдана – теперь я знал и об этом – да это и не было тайной. Но мы ПРИШЛИ. Как пришли в Чечню, Абхазию, Грузию, Приднестровье… Мы желали быть ВЕЛИКИМИ, а были просто большими. Брали по праву сильного – как второгодник-переросток забирает во дворе велосипед у очкарика-ботана…
– Купола в России кроют чистым золото-о-ом, – вальяжно напевал рядом Псих, по-хозяйски обняв свежеиспеченную жену, – чтобы ча-а-аще Господь замечал!
Аня
– Ма-а-а, за хлебом не надо сходить? – заорала я с порога, но вместо мамы появился папа, подмигнул и потащил у меня из рук рюкзак.
– За хлебом я и сам могу сходить, – загадочно сказал он. – У нас гости… к тебе пришли.
За столом в кухне сидел… Макс. Мама хлопотала у плиты, на которой что-то парилось-жарилось, и сияла как новая копейка.
– Анют, – проворковала она, – вазу для цветов достань, а?
На столе лежал просто шикарный букет – игольчатые хризантемы какого-то особенно нежного розово-пепельного оттенка вперемешку с воздушной гипсофилой. Все это великолепие было обернуто декоративной серебряной бумагой – словом, бездна вкуса и такая же бездна денег.
– Лучше бы госпиталю на лекарства пожертвовал, – пробурчала я, безжалостно сдирая дизайнерскую обертку.
Мама ахнула:
– Ну что ж ты такая грубая, а?
– Мы в госпиталь, – весело ответствовал Макс, – регулярно продукты возим. Вчера наша контора доставила упаковку кефира, две упаковки соков и стаканчики там к ним. Да, еще печеньки и сгущенку. Но ты ж теперь не волонтеришь, так что мы не встретились. К нам такие девчонки симпатичные вышли и все забрали.
– Спасибо… – Я растерялась.
– Ну, если нужно лекарства – ты свистни. Мы в лекарствах не разбираемся. Я лично только анальгин знаю и этот… уголь активированный. Ань, – с какой-то странной интонацией в голосе попросил Макс, – давай действительно за хлебом сходим, а?
Мне ужасно не хотелось снова влезать в мокрые кроссовки, тем более на улице лило как из ведра – но мама бросала на нас с Максом такие заинтересованные взоры, что поневоле пришлось согласиться:
– Ладно, пошли. Еще чего-нибудь купить?
– Ну… огурчиков-помидорчиков. И долго не бродите, а то все остынет!
– Ты зачем с букетом явился? – зашипела я, едва за мной и Максом захлопнулась дверь.
– Не волнуйся ты так – я не руки твоей просить, и тем более не сердца. Хотя и мог. Ай, Мурзик, да что ж ты щиплешься? А еще доктор!
– Это местное раздражение, – злорадно сказала я. – Как горчичники и банки. Вызывает прилив крови. Хотя за мозги я тебя, к сожалению, ущипнуть не могу!
– И не надо! Представляю, что бы ты там натворила… настоящие необратимые разрушения! Ты ко мне под зонт забирайся, а? А то промокнешь насквозь.
– Ничего, я в капюшоне… Цветы все-таки ты зачем приволок?
– Ну… – Макс пожал плечами. – Неудобно было просто так заявиться. У тебя дома мама… я позвонил, она взяла трубку. Захотелось сделать ей приятное.
– Сделал! Теперь разговоров не оберешься! А мне почему сначала не позвонил? Тоже сюрприз хотел устроить?
– Да у тебя телефон разряжен, наверное!
Максу, по всей видимости, надоело оправдываться, и он перешел в контрнаступление:
– Сто раз звонил! Ты трубу не берешь.
– Да?.. – Я удивленно вытащила мобильник из кармана и потыкала в него пальцем. Он был мертвее мертвого. В самом деле… ну конечно – я же не жду звонков практически ни от кого. И единственный, с кем я хотела бы говорить, – ОН не разговаривает, не слышит, не двигается… Предательские слезы защипали в носу, я шмыгнула и отвернулась. Впрочем, мой скоротечный насморк вполне можно было списать на осеннюю сырость и этот сентябрьский дождь.
– Я хотел тебе прямо в госпиталь занести, но не мог понять: ты там или уже ушла? Потому и позвонил домой. Ну… и решил сделать приятное хотя бы твоей маме, – пожал плечами Макс.
Я проигнорировала то, что он хотел обрадовать мою мутер, хотя, наверное, все же надо было сказать Максу спасибо. На такой поступок способен не каждый. Но меня сейчас интересовало совсем другое.
– Что занести? Ты сказал – хотел занести? Что? Цветы? Для мамы? Или что-то другое? Если ты сейчас не перестанешь темнить, то я… я…
– Мурзик, ты прямо как еж какой-то! Все колючки дыбом. Расслабься. Я тебе принес информацию. Важную. Тебя еще тот самый Андрей Жук, который из Донецка, интересует?
Я мигом выбросила из головы все: и цветы, и смутное ощущение, что Макс пытается вернуть мое расположение с помощью предков, – словом, я вся обратилась в слух да еще и нетерпеливо ткнула его локтем:
– Конечно! Ну, давай, говори!
Однако теперь уже пришла его очередь меня мучить и отвечать террором на террор:
– Хлеб какой брать?
– Бородинский и два батона.
– Помидоры эти мне не нравятся… – Макс подозрительно рассматривал овощи и даже нюхал их, смешно подергивая носом. – Давай лучше на рынок пройдемся, там домашние.
