«Евгений Фридрихович, простите, мне надо было сразу… Вылетело из памяти, – я моргаю овечьими глазками. – Вас просили зайти в сборочный цех».
Фридрих смотрит ошарашенно: сегодня воскресенье – завод стоит.
«Срочно, – я настаиваю. – Там какие-то проблемы».
Фридрих кивает: послать мы всегда успеем.
«Проблемы? Я так и думал, – он качает головой озабоченно. – Извините. Буквально на десять минут».
Лахтинен переглядывается с переводчиком. Оба чувствуют себя на коне .
Десять минут – много времени. За десять минут можно успеть
всё .
«Закон – это хорошо, – я смотрю вслед Фридриху. – По договору, подписанному обеими сторонами, все конфликты, если таковые возникнут, должны решаться в европейском суде».
Лахтинен кивает важно.
«Вчера, – я тянусь к салату оливье. С той стороны границы он называется русским , – наши юристы закончили подготовку документов. Мы подаем в европейский суд».
«Вы делаете оши-ибку, – финский партнер сохраняет спокойствие. – Европейские суды не работают по понятиям ».
Переводчик гордится тем, что знает русский сленг.
«Вот именно, – краем глаза я слежу за минутной стрелкой. – Мы очень рассчитываем на то, что на суде всплывут подробности с мешком. Сырые обрезки. Как вы объясните, что оформили их официально?»
«А что здесь такого?!»
Мне кажется, он слегка переигрывает.
«А такого здесь то, что у меня есть свидетели: мешок уехал из России. А потом вернулся обратно. Сама я на суд не поеду. Но пришлю полное описание схемы, из которой суду станет ясно, как ваша фирма работает. Именно так, как вы изволили выразиться: по понятиям», – я улыбаюсь молочному поросенку.
Лахтинен слушает перевод.
«Но этим са-амым вы призна-аете, что тоже нарушили законы».
«Отходы больше 50 %, – я подцепляю ломтик финской рыбки. – Ваш суд пригласит экспертов. Как вы собираетесь им объяснять? Думаете, они поверят, что вы, опытный мебельщик, не понимали, что подписывали?»
«Но вы то-оже это подпи-исывали».
«Да. Но не только мы. С нашей стороны стоят подписи таможни и Торгово-промышленной палаты. В мебельном бизнесе мы – новички».
Лахтинен молчит. Крестьянские мозги шевелятся туго и медленно.
«Правильно, – я киваю. – Если суд признает, что ваша фирма была с нами в сговоре… Здесь мы по-любому откупимся. А вы – вряд ли. Там, у себя…»
Восемь минут. Переговоры завершены досрочно. Фридрих ни при чем. Его здесь не было. С этой стороны моя ответственность: разгребать нашу общую гниль.
Теперь она пахнет по-другому: настоящими вкусными продуктами. Совсем не похожими на советские суррогаты. Какому-нибудь европейцу может показаться, что это не гниль, а нормальные переговоры.
Фридрих возвращается. Садится за стол. Игры в
переглядки – ни к чему. Он уверен: я сделала. За это мне платят деньги.* * *
У себя в комнате Елена глотает слезы. Вздрагивает, отводит глаза. Прячет платок в сумочку.
«Не бери в голову, – я берусь за телефонную трубку. – Ты – ни при чем».
Фридрих на нее наорал: не успела подготовить бумаги.
После обеда у него важная встреча. Надеется выбить невозвратный кредит. Если все организовать правильно, его покроют из местного бюджета. Подходящий поручитель имеется. Какой-то деятель из городской мэрии. Осталось уломать банк. Вчера я слышала, как он рычал в трубку: «При таком откате эти банковские еще и кочевряжатся!»
«Лахтинен ответил?» – Елена припудривает вспухшие веки. «Ага, вчера. Лучше бы молчал. – Телефон Кузьминского не отвечает. Попробую позже. – Сказал, рассчитается к концу года. Мол, деньги вложены в производство». – «Го-ода?»
Ей не надо ничего объяснять. Ясно как божий день: год – это там, у них, в Европе. Наши кредиторы считают по месяцам. И это еще в лучшем случае. Случается, что и по дням. После того как ставят на счетчик .
«Сколько осталось?»
Мне не хочется ее расстраивать.
Нам осталось месяц и три дня. Если не вырулим…
«Ничего! – я подмигиваю весело. – Пробьемся! Живы будем – не умрем…»
«Плохо. – Из банка Фридрих вернулся туча тучей. Сидит, просматривает сводку реализации. Похоже, с банковскими не заладилось: видимо, не пришли к соглашению по откату . – Что там этот? Мэр?»
Провинциальный мэр окончательно затаился. Не мычит, не телится. Если бы рассчитался, дослал остаток денег… Там довольно приличная сумма, с которой мы попытались бы проскочить.
«Может, съездить? Взять с собой мальчиков …»
Мальчиков, похожих на куски мяса.
Фридрих морщится:
«Чтобы вас всех положили ? Там тоже свои мальчики. И девочки… Ну и где этот идиотский город, как его?.. Блядь! – Он роется в своем столе. Шуршит бумагами. – Есть у кого-нибудь карта? Работаем с Россией, а сами ни хера не знаем… – Жмет на кнопку. Я слышу девичий голосок. Секретарша директора. – Ольга… – он смотрит на меня. – Как ее… по отчеству?..» Я пожимаю плечами: Ольга и Ольга… Фридрих дергает шеей: «Ольга, зайдите ко мне».
В коридоре стук каблучков. Секретарша директора стоит на пороге.
«Вызывали, Евгений Фридрихович?»
Он морщится едва заметно: в таких случаях Катерина молчала, не задавала лишних вопросов.
Катерина осталась на Садовой. На Парнас перебрались все, кроме нее. Сидит, отвечает на звонки. С Фридрихом они начинали. Ей он всегда доверял безоговорочно. Примечала, докладывала, печатала самые ответственные бумаги. Вчера я туда заезжала. Мне показалось, она обрадовалась. Попили кофе.
По дороге на Парнас я вспоминала ее лицо. Осунулась и сникла.
Вечером мы сидели с Еленой.
«А ты разве не знаешь? У нее же роман с водителем. С этим, который недавно». – «Кто – недавно?» – «Ну этот… Возит бухгалтерию». – «Бухгалтерию? – этого водителя я видела. Мельком. – И что?» Елена оглянулась на дверь: «Он – родственник Намира. Или знакомый». – «Она что – дура?» – «Можно подумать, у нее богатый выбор? – Елена улыбается кривоватой улыбкой. – Кстати, мужик вроде бы нормальный». – «А если вообще выгонит?» – «Не боись, – она усмехнулась, – не выгонит. На хрена ему скандал? Проще так, слегка отставить: и волки сыты, и овцы не в курсе…»
Раньше ее губы складывались иначе. Я помню ее прежнюю улыбку: простодушную, как песня у костра. Мягкие скулы, нежный абрис подбородка… В ее лице что-то изменилось. Как будто прошлись резцом. Особенно по линии губ.
Я сидела напротив, смотрела на ее волосы. Натуральные, цвета соломы. Прикидывала: новый водитель – неспроста. Казачок , пятая колонна. Когда начнутся военные действия, должен открыть ворота. Чтобы они вошли. Если предположить, что входить будут именно люди Намира, а не те, другие, о которых я знаю только то, что они есть.
Сегодня утром я его видела. Мужик как мужик. Восточные черты, дешевая кожаная куртка. Турецкая. Теперь их носят все. Сидел у бухгалтерской «Волги». На корточках, у заднего колеса. Проходя мимо, я повернула голову. Наши взгляды встретились. Я подумала: в этом что-то есть – глянуть в глаза тому, кто обеспечит условия твоей смерти.* * *
«Поезжайте в город. Купите карту России. Побольше, – Фридрих разводит руками, демонстрируя габариты. Секретарша кивает и исчезает. – Повесим на стену, – он подмигивает, как будто нашел выход. Из нашего тупика. – Ничего, еще поглядим… Бог не фраер!»
Фридрих шагает по кабинету. «Та-та-та-та!» – вскидывает руки, словно бьет из автомата, стреляет от живота. Мальчик, играющий в войнушку. Палит в наши широкие окна, завешанные зелеными занавесками. В окна, как в небо. В небо, как в овчинку.
Я слышу шум отъезжающей машины. Это недолго: доехать до проспекта Луначарского, зайти в канцелярский.
«Вот так, – Фридрих возвращается к столу. – Нонче – не давеча, – обезьяний бугор вспухает довольной ухмылкой. – Кулаками не отобьешься… Ну, – он переходит к текущим делам, – что там наш юрист?»
«Работает. К вечеру отчитаюсь».
Помечаю в блокноте: встретиться с юристом. Новая налоговая схема.
На первый взгляд она кажется непроходной . Новые правила ввели на прошлой неделе. Пришли соответствующие материалы. Главный бухгалтер жаловалась: «Тупик. Нам не обойти».
Позавчера мы обсуждали с Фридрихом, листали нормативные документы. Если действовать строго по правилам, производство проще остановить. Все равно оборотных средств не хватит. Наши скорости не соответствуют их аппетитам. Так могут крутиться только банки. Короче, те, кто имеют дело с деньгами, не вложенными в товар. Товар – обуза, гиря…
«Прижмите юриста. Сам не сумеет, вызовем аудиторов. Пусть порешают ».
На языке нашей рухнувшей истории порешить – значит поставить к стенке. Пустить в расход.
Последнее время Фридрих плохо выглядит. Такое впечатление, будто скульптор, работающий над нашими лицами, проложил вертикальные морщины. Обвел обезьяний бугор.
