«А водитель? – Фридрих спохватывается. – Где? Его водитель?»
«Там. Во дворе».
Фридрих молчит. Вариант, который мы себе представили, не имеет смысла. Чтобы забрать деньги, у них была уйма времени. И возможностей. Если и убили, то не здесь, а там, в губернском городе N. Точнее, не его, а этого… представителя. Но тогда, в таком случае… механизм дает сбой. Еще вчера мы с ним были в одной команде, встречались на совещаниях, обсуждали детали отгрузки. Если бы меня спросили накануне, я ответила бы вполне определенно: да, ему можно доверять.
В прежние времена это называлось: предал.
Про себя я усмехаюсь. Мы с Фридрихом не идиоты, чтобы произносить такие слова. Эти слова усижены проклятыми сойками. В дивном новом мире они не имеют никакого смысла. Теперь – каждый за себя.
Я отгоняю лишние мысли, не имеющие отношения к делу: предательство – всего лишь версия. На то и версии, чтобы отрабатывать с холодной головой.
Положим, эти вообще ни при чем. Все спланировал сам. Позвонил, договорился, отправил своего человека. Пятница, суббота, воскресенье – мысленно я загибаю пальцы. Три дня ни ответа, ни привета. Свой человек так и не явился. Они что – не обговаривали такой возможности? Должны были предусмотреть…
Мой механизм прокручивается на холостых оборотах. Слишком мало информации. Но это только пока. Информация скоро появится. Не может быть, чтобы не появилась. Так не бывает. В конце концов, мы не в космосе. Не на Луне.
«С кем он живет?» – Фридрих ищет простое объяснение.
«С матерью. Ее нет дома. Видимо, еще на работе».
Я смотрю на часы: сейчас без пятнадцати три. С работы учителя возвращаются не поздно, часам к пяти. Значит, скоро вернется. Про себя я думаю: надо послать водителя. Пусть съездит, поднимется в квартиру: типа приехал передать документы… Лишь бы не спугнуть.
Стук в дверь. Мы с Фридрихом оборачиваемся одновременно. Елена.
«Извините. Евгений Фридрихович… Там, на проходной… Мать Сергея Николаевича. Хочет видеть вас».
У нее испуганный голос. Слишком испуганный. Похоже, народ в курсе. Что-то просочилось.
«Мать?! – Фридрих вскидывается. – Так. Отлично. Ведите сюда».
Информация. Пришла информация. Механизмы, сидящие в наших головах, урчат, как пустые желудки. Органы, предвкушающие пищу. В таких делах важным может оказаться все.
Типичная училка. Вошла, замешкалась на пороге. Серый костюм. Я окидываю быстрым взглядом: юбка, жакет с подкладными плечами. На левом лацкане след от мела. Волосы собраны в строгую кичку. Белая синтетическая блузка… Чтобы не воняло по́том, синтетику надо стирать каждый день. По утрам она выходит на кухню, стягивает с веревки привычным жестом. Гладит, расправляя мелкие складки. Эту сценку ее сын видит ежедневно. Каждый божий день.
Она подсаживается к столу. Открывает обшарпанную сумку. Достает тетрадный листок. Листок, сложенный вчетверо. Мы следим за прерывистыми жестами. Пальцы движутся по пунктирным линиям. Протягивает Фридриху.
Фридрих разворачивает. Читает. Передает мне.
Краем глаза я отмечаю: у него напряженное лицо. Как будто стянули кожу: вздернули к вискам....
Мама, я должен уехать. Может быть, надолго. На месяц два месяца. Все будет хорошо. Если получится, позвоню.
Если получится… Интересно, что он имел в виду? Получится позвонить? Или – сделать?..
Я ловлю взгляд Фридриха. Похоже, мы сделали один и тот же вывод: или . Когда-то давно это называлось: украсть.
Если так, эту тетку надо ломать . Выцеживать по крохам. Какую тактику она выберет: молчать или выгораживать? Выгораживать или молчать? На ее месте я молчала бы как мертвая.
Она опускает глаза. Лацкан, испачканный мелом, попадает в поле зрения.
«Ой», – она трет дрожащими пальцами. Как будто это имеет значение: чистота и красота.
Красота, которая что-то там спасает… Теперь, когда сын вляпался , ей ничего не поможет: ни чистота, ни красота. На ее месте я бы вообще не пришла. Сидела бы как приклеенная. Ждала звонка. Если бы это был мой сын… Сын, написавший такую записку.
Овца. Я смотрю глазами ее сына. По-любому должна играть на его стороне.
Я перехватываю взгляд Фридриха. Прямой и ясный. Боится спугнуть, сделать ошибку. Хочет, чтобы разговор начала я. Как женщина с женщиной.
«Сережа? В субботу. Он уехал в субботу, – она отвечает с торопливой готовностью. – Сказал, на пару дней. В командировку. Я еще удивилась: на выходные? А эту… записку… Нет-нет. Записку я нашла не сразу. Вчера вечером. Зашла к нему в комнату. Не ложилась, ждала. Думала, вдруг позвонит. Сережа знает: звонить надо вечером. Днем я всегда на работе…»
По-нашему это называется: идти на сотрудничество .
Фридрих смотрит аккуратно : по глазам не прочитать. Мы должны решить этот ребус. Нашу задачку на движение: из пункта А в пункт B.
Пункт А – мэрия губернского города.
Пункт В – мебельная фабрика.
Где-то там, по пути следования, вырисовывается пункт С. В котором что-то случилось. Она ищет мой взгляд. Смотрит жалко и доверчиво.
Что я могу сделать? В игре, в которую ввязался ее сын, на кону волчьи ставки…
«А вы… что преподаете?» – добрый следователь, сидящий в моих мозгах, приступает исподволь, издалека.
«Я? – на мгновение она оживляется. – Педагог младших классов. И еще труд, у девочек, – в этом она признается смущенно, – по совместительству».
Про себя прикидываю: полторы ставки. Тысяча, максимум полторы. По вечерам считает десятки, оставшиеся до зарплаты. Шепчет: слава богу, успела вырастить сына. Теперь Сережа зарабатывает…
«Это… точно его почерк?» – я выделяю голосом, как гнилой следователь. Со стороны может показаться, будто протягиваю ей соломинку.
«Да-да. Его…»
«Вы уверены?»
«Конечно, – она смотрит удивленно. Мой вопрос задел ее учительскую честь. Своих первоклашек она узнаёт по почерку. – Я думала: наверное, надо в милицию, заявление, – моргает растерянными глазами, – но побоялась. Подумала: сначала – к вам. Искала, еле-еле… Автобус… Очень долго. Крутит и крутит…»
«Вы всё сделали правильно, – Фридрих кивает ободряюще. Я вижу: он пытается улыбнуться. Это непросто, если кожа стянута к вискам. – Мы выясним. Сами, – его пальцы вздрагивают нетерпеливо. – Сейчас. Сейчас вас отвезут домой. Татьяна Андреевна, – он обращается ко мне, – распорядитесь. Выясним и сразу же позвоним. Сразу».
«Я буду дома, ждать. Когда угодно. Даже ночью. Все равно не лягу, – она шевелит губами. Идет к двери. Оборачивается. – Он… Сережа? Его не… убили?..»
Фридрих не слышит. Сидит, вперив взгляд в пустое пространство.
Мы выходим из кабинета. Идем к лестнице. Я – впереди. Она едва поспевает. Только бы молчала. Не задавала пустых вопросов, на которые у меня нет ответа. Что я скажу? Всё плохо. Очень плохо. Совсем. Это – не труд для девочек. Теперь за ее сына возьмутся мальчики . Может, уже взялись. С этим ничего не поделаешь. Он сам принял решение. Знал, на что шел…
Мы спускаемся по лестнице. Я слышу деревянный стук. Вульгарная бригадирша идет навстречу. Наши взгляды встречаются. Она смотрит мне в глаза. Нагло, как будто имеет на это право. Только теперь заметила: у нее противная кожа. Сеточка мелких морщин. Как обивка раздолбанного дивана, по которому елозили. Забирались с ногами. Все кому не лень…
Его мать спотыкается, сбивается с шага:
«Ой, пожалуйста, не так быстро. Я не успеваю…»
Я иду, смиряя шаги. Теперь это не имеет значения. Потому что она допустила вторую ошибку. Должна была сказать: «Не надо. Не надо никакой машины. Я – на автобусе». Сделать все, чтобы я осталась в кабинете Фридриха. Не пошла ее провожать.
Мы выходим во двор.
Мой водитель кивает:
«Понял. Сделаем в лучшем виде».
Я жду, пока она сядет и захлопнет дверь. Машина трогается с места. Вздрагивая на стыках, ползет по бетонке.
Поднимаясь по лестнице, я думаю:
уже позвонил.
Взгляд Фридриха спокоен. Тот, кто стянул его кожу, похоже, разжал захват.
«Хорошая история, – он сводит кулаки. – Эт-та надо же, – выговаривает с финским акцентом. – Ну? И как вам? Кто бы мог подумать?»
Я киваю: никто. Никто не мог подумать, что парень решится на такое. Работал не за страх, а за совесть. Мать – учительница.
«Вы… им?.. – я пытаюсь построить вопрос. Выбрать и расставить слова. Это – не так-то просто. – Что сказали?»
«Как – что? Заказал доставку. Пусть сначала доставят. Разберемся потом».
В сложившемся контексте это слово имеет несколько значений.
Доставят. Живым или мертвым. Это – их работа, которую они уже начали.
Я кошусь на разложенную карту, как будто хочу разглядеть: черные машины, идущие по бездорожью. Из пункта А в пункт В. Где-то там, в кружке, обозначающем маленький город, он сидит, прижимая к себе кожаную сумку. Их машины, урча на поворотах, приближаются к точке С. Рано или поздно его обязательно настигнут. Эти работают на совесть. На совесть… Я смотрю на Фридриха. Неужели ему не страшно?
