– Ой! – сказали мы.
– И волк начал рычать, нас за руки-ноги хватать, чтобы мы проснулись. Мы-то проснулись, но понять ничего не можем. А волк мечется по блиндажу, скулит тихо так. Смекнули мы, что-то неладно, на всякий случай к бою приготовились. Осторожненько вышли, немцы не успели нас окружить. Уж не помню, сколько тогда наших погибло, но отбились мы. Я спохватился, что волк пропал куда-то. Звал его, звал, а он тявкает где-то поблизости. Пошёл на его голос, а он прижал к дереву немца какого-то и страшно рычит на него. Тот не жив, не мёртв от страха, даже автомат свой выронил. Вот так наш волк языка взял. Я потом думал, что же это за война была, что даже звери в ней участие приняли?..
– А потом что с ним стало?
– Потом мы уже наступали и уходили с тех мест. Волк всё рядом с нами шёл, а когда граница леса закончилась, он остановился как вкопанный и долго-долго вслед нам смотрел. Словно сказать хотел: «Это мой лес, нельзя мне отсюда уходить». Я потом оглянулся, когда мы далеко ушли, а он всё смотрел на нас. И вдруг морду к небу поднял и так протяжно завыл, что очень мне горько стало… Вот так, дети. Я вам что ещё хочу сказать. Героизм не в войне, а в том, чтобы жизнь без войны прожить. А для этого надо учиться хорошо, работать по призванию, обустраивать жизнь в своей стране, чтобы людям было в ней уютно. И все силы надо приложить к тому, чтобы войн никогда больше не было. Вам надо быть на своём месте, как мы были на своём. Делайте всё для жизни и не слушайте тех пустобрёхов, которые войной восхищаются. Они и не знают о ней ничего! Кто там был, никогда войну хвалить не станет. Вы какой вывод должны сделать из нашей жизни? Когда у вас на жизненном пути возникнут трудности – а без этого ни одна жизнь не проходит, даже самая благополучная, – вы нас вспоминайте и не пасуйте перед ними, потому что человек с любой проблемой справиться может. Бывает так, что на войне человек героем кажется, а в мирной жизни от любого пустяка ломается.
Мы поблагодарили Михаила Васильевича за чай и беседу и засобирались домой. На улице было тепло и солнечно, так что мы даже сняли свои плащики. На огородах местами уже вылезли первые нарциссы и, словно ко Дню Победы, собрались цвести тюльпаны. Земля покрылась смолистыми тополиными почками, которые тут же налипли на подошву обуви. Такая погода продержится до середины коварного мая-обманщика, пока не зацветёт душистая черёмуха, цвет которой похож на снег. В это время всегда холодает, причём резко. Утром выйдешь в лёгком костюмчике, а назад бежишь вприпрыжку против ледяного ветра и снега с градом. И черёмуха сокрушается под порывами ветра и осыпает на землю крошечные лепестки своих белых цветов. Так они и летят вместе: снег и лепестки, снег и лепестки – не различишь, где цветы, а где кристаллы льда. Всё, что случается в мае, всегда призрачно и обманчиво…
Инна сказала, что ей понравился рассказ про молитву, и она попробует его изложить. А я пришла домой и сразу настрочила рассказ про волка.
– Ну что это такое?! – схватился Генка за голову на следующий день после своего привычного «что ж, прочтите, прогремите грозным маршем боевым». – Где героизм, где желание повторить подвиг наших ветеранов? Ох, вы меня в гроб вгоните! Одна про «Отче наш» чего-то насочиняла, другая вообще про какие-то волчьи нравы набредила! Вы чего, пионерки, заблудились в эпохах?
Нам не было обидно за эти слова. Генка был хронически недовольным всем и вся человеком, как и положено истинно творческой личности – так, во всяком случае, он сам говорил, – и заслужить его похвалу было в принципе невозможно. Он разнёс в пух и прах все рассказы, а для праздничной стенгазеты выбрал рассказ находчивого Димки Виртанена, который вообще не ходил ни к каким ветеранам, а просто заменил имена главных героев «Повести о настоящем человеке», несколько перекроил и сократил сюжет и выдал за свой труд. Мы тогда уже понимали, что талантливый плагиат – это тоже искусство, без которого не бывает громких имён в литературе.
А свой рассказ про волка я отложила до менее воинственных времён, которые ещё до сих пор так и не настали, а мы всё так и не научились жить в мире между собой и сами с собой. Сейчас нас в ещё большей степени «перекормили» киноопусами о войне, где актёры больше похожи на энтузиастов и пропагандистов, всеми силами старающихся донести до зрителя героизм военного времени, отчего многие наши сограждане стали особенно болезненно бредить войной. Они мечтают попасть туда, чтобы совершить героический подвиг всей своей жизни, и не находят себе места в неуютном запущенном мире, который всегда становится таковым, когда люди занимаются только тем, что вспоминают «минувшие дни и битвы, где вместе рубились они», не воспринимая всерьёз и даже презирая день сегодняшний, где им некуда приложить свой героизм.
Так неудачно закончился мой первый литературный опыт.
Скучна и пуста жизнь в городе Энске! Настолько пуста, что и описывать её не хочется. Да что делать, ежели ничего другого в поле зрения не попадается? Такая скукотища, что скулы от зевоты сворачивает. Особенно, когда смотришь в окно, где между стёкол жирные осы лениво ползают, а за окном – туман.
Смотреть в окно – одно из основных занятий обывателя. Иные глазеют в него, как в телевизор! А куда же ещё прикажете смотреть, ежели не только кинотеатра нет, а даже ни один общественный туалет не работает? Даже на вокзале нужник заколотили досками крест-накрест, прилепили серую бумажку с надписью: «Закрыто. Ремонт». Ещё бы приписали: «Все ушли на фронт». Чего там ремонтировать-то: доска и три очка в ней. Или даже это умудрились разворовать и пропить, умельцы народные?
Э-хе-хе, короче говоря, тоска по всем пунктам. В соседнем Эмске не веселее, но там хотя бы мост через реку имеется – всё ж какое-то разнообразие. А у нас, мало того, что ни тебе моста, ни кинотеатра, так и последнюю достопримечательность, вышеупомянутый привокзальный туалет – опечатали. Ремонт, ха! Знаем мы их ремонты. Просто губернатор проезжал через Эмск, что «ниже по течению» от райцентра Эльска вёрст на пятьдесят, вот местные власти и перестраховались: заколотили все аварийные точки в своих владениях, а то ступит кто царственной ногой да провалится. А где они у них не аварийные? У таких горе-владельцев акромя аварийного состояния даже в нужнике самой примитивной конструкции ничего не допросишься.
Ах, как скучно! Ну куды тут девушке на выданье податься? Да на каком там «выданье» – скажем честно, на самом рубеже участи старых дев… Хотя, чёрт его разберёт, где там нынче этот рубеж, если иные и на седьмом десятке теперь говорят, что у них «ещё всё впереди», всё только начинается. Может быть, где-то далеко от Энска так оно и есть. А вот «последний из могикан» среди местных кавалеров Валерка тут как-то сморщился:
– Для меня бабец после тридцати – фактически мертвичина! Один учёный вывод сделал, что женщина имеет право считаться женщиной только до двадцати, а потом это уже перестарок, годный только для кухни, дабы великому мужчине облегчать такую нелёгкую его героическую жизню.
Сорокалетних невест расстроил незнамо как! Мало того, что моста нет через реку, так ещё и от кавалеров собачий хвост остался. Да и тот вместо дела ходит, семечки лузгает и рассуждает. В запое чего-то примерещилось, а он потом это пересказывает с неизменным началом «я тут слышал, как один известный учёный такое открытие сделал…». Сам-то на кого похож – сказать страшно. И поди ж ты, чувствует себя неотразимым! Нет, никогда женщины не сравнятся с мужчинами, которые могут ходить по улице в шортах на кривых ножках, с неухоженной лысиной в перхоти и огромным пивным животом, и считать, что все женщины должны быть в них влюблены. А женщины и готовы влюбиться хоть в это – другого-то всё одно ничего нет.
В соседнем Эмске хотя бы два-три таких чуда колобродят – всё ж таки выбор какой-никакой. А у нас-то!.. Э-хе-хе, так и зачахнешь тут в тоске и полной невостребованности. А куда податься? Только в Интернет. Особенно, ежели ты им располагаешь по работе. Особенно, ежели он мало у кого в городе Энске вообще имеется. У тебя вот есть, потому что ты не абы чем на этом свете занимаешься, а работаешь оператором почтового отделения Энского подразделения Эмской волости Эльского района! Каково звучит, а?..
Так размышляла Зина, когда на почте происходил некий спад в посетителях, заканчивались выплаты пенсий и коммунальных платежей.
– Господи, и чем занимаемся! – возмущалась иногда её коллега Нина. – Не почта, а собес какой-то! Люди неделями посылку не могут получить, за газеткой до востребования не протиснуться из-за очередей за пенсией или на «коммуналку», а ведь это прямая функция почты – пересылка посылок и прессы. Хотя бы один-два терминала установили, чтобы наша почта занималась собственно почтой, а то ведь как кассиры в банке сидим!
– Ну ты сказала! – шикала на неё Марина, их непосредственная начальница. – Не дальновидно рассуждаете, товарищ: если народ к терминалам повалит, то нас вмиг закроют. За ненадобностью.
