– Каюсь – купил на толкучке. Скорее всего, именно Стеличек его и привёз. Кулаков говорил о партии оружия из Италии? Вот, и моя «волына» оттуда. Сейчас без оружия ходить не очень разумно. Может, ещё и здесь пригодится…
– Севка, ты представляешь, что тебе за это будет? – покачал головой брат. – Если выстрелишь, сесть можешь надолго. Твоё оружие не стоит на табеле, значит, незаконное.
– Мне уже не сидеть, как ты понимаешь! – беспечно махнул пистолетом Грачёв. – Хоть напоследок душеньку отведу. Чёрт, холодина какая!
Он тоже закурил. Ветер жёг руки и лицо, пальцы плохо слушались и с трудом держали зажигалку.
– Они не уйдут отсюда ни за что, пока не выполнят приказ, – продолжал Михаил, то и дело оборачиваясь в ту сторону, где стоял его дом. – Им есть, где согреться. Наверное, и жратву с горячим кофе прихватили. А то и чего покрепче. У нас положение гораздо хуже. Ещё немного, и мозги замёрзнут. В двух шагах от дома погибать – вдвойне обидно, не находишь? А вот так стоять – быстро в ледяные столбы превратимся. Мы ведь живые люди, а не пионеры-герои. Но рации нет, и помощи ждать неоткуда. Если бы до телефона добраться, называть сюда ребят…
– Не трави мою душу, – попросил Всеволод одеревеневшими губами. – Я сейчас гляну – может, где-то пробраться можно.
Он поднялся на второй этаж, выглянул через оконный проём. Отсюда открывался великолепный вид на площадку – кучи строительного мусора под белыми сверкающими сугробами, цинковые корыта с остатками раствора, напомнившие Грачёву отцовский гроб. Два башенных крана уткнулись стрелами в небо; и на рельсах играли лунные зайчики. Мороз проникал в каждую клеточку тела, и казалось, что льдинки пронизывают мышцы, останавливают кровь.
Судя по визгу снега за забором, там ходили люди. Какие именно, нетрудно было предположить – вряд ли сейчас приличные граждане полезут в тёмный страшный угол двора. Но всякое может случиться – например, кто-то выйдет гулять с собакой. В огромном жилом массиве стрелять очень рискованно – можно зацепить случайного человека. Бандитам-то на это плевать, а вот они с братом такого права не имеют…
Михаил, надвинув шапку на лоб, уселся на деревянную скамейку. Он подложил под себя полы замшевой дублёнки, спрятал кисти рук в рукава. Всеволод не мог знать, о чём сейчас думает брат. А если бы догадался, но не допустил бы… никогда…
Ружецкий сначала вспомнил о жене, которая, конечно, давно нервничает. Бегает то к окну, то к двери. Конечно, она уже и стол накрыла, выставила всё, что нашлось в доме. Света принимала гостей в любое время дня и ночи, и многие родственники этим нагло пользовались. Может быть, и Богдан не спит… Зараза, хоть бы где-нибудь в поле, на болоте их заблокировали, на другом конце города! Так нет, прямо здесь, чуть ли не у подъезда. И не позвонить отсюда ни в милицию, ни домой! Не позвать подмогу, не успокоить жену, которой и так несладко.
Вот, Светлана сидит на диване, прислушается к шуму поднимающегося лифта. Радостно вскакивает, бежит к двери. Она зажигает свет, чтобы вошедшие не споткнулись, и под потолком вспыхивает оранжевый фонарик. Становятся видны рельефные обои, полированная вешалка, четыре двери в цветных наклейках – сын разукрасил по нынешней моде. Но шаги затихают у другой двери, сосед достаёт ключи, скрывается в своей квартире – и Света снова остаётся одна.
Никогда так не щемило сердце – ни на крыше горящего дома, ни в морских глубинах. Огненный трюк кончался тем, что Михаил спрыгивал на специально растянутую сетку; и туда тоже ещё нужно было попасть, не промахнуться. На Чёрном море, когда плавал под водой, страшная тяжесть расплющивала тело – плохо рассчитали давление. Но стоять здесь, среди стылого камня, было ещё страшнее. Нужно было снова действовать, что-то предпринимать, искать хотя бы маленькую лазейку.
Для начала надо узнать, сколько там человек, как они расставлены. Интересно, нет ли среди них самих главарей, что тоже отнюдь не исключалось. Впрочем, сейчас они вряд ли будут мёрзнуть тут, как собаки – очень любят комфорт.
– Севка, ты тут пока побудь, а я поднимусь по лесам. Гляну, как дела. Не скисай раньше времени – придумаем что-нибудь. Самое главное сейчас – согреться…
– Мишка, уходи! – Грачёв схватил брата за воротник дублёнки. Каждое его движение сопровождалось резкой болью в плечах, ноги онемели, губы еле шевелились.
– Ты чего городишь? – огрызнулся тот. – Куда это я уйду?
– Они же только мне прислали лист. Я им нужен, понимаешь? Почему – не знаю! У тебя семья. Ты не имеешь права так рисковать. Хотя бы ради сына уйди! Ты нужен многим, а я – никому.
– Думаешь, что я после этого смогу сыну в глаза смотреть? – Михаил не улыбнулся даже, а оскалился, скрипнул зубами. – Жди здесь, не высовывайся. А то я тебя знаю – особенно если «волына» под рукой. С выдержкой у тебя плоховато, надо работать над собой. Чтобы ни звука, понял?
Ружецкий отошёл к стене, нащупал выступ, поставил на него ногу. Он снял перчатки и стал шарить руками на уровне своего лица в поисках следующей опоры.
Ветер ещё более усилился, и теперь от него перехватило дыхание. Он посвистывал над строением без крыши, гнал по жёсткому насту позёмку. Всеволод, сжав в кулаке конец своего шарфа, смаргивая льдинки с глаз, смотрел на замёрзший среди неземного, голубовато-льдистого пейзажа, бульдозер, сложенные груды кирпича, закляченные «башмаками» на рельсах колёса башенных кранов, громоздящиеся у забора бетонные плиты. А метель облаками носилась над стройплощадкой и напоминала Всеволоду руки младшей сестры над клавиатурой. Дарья любила играть в темноте, особенно зимой, когда с улицы в окна лился серебристый свет.
Ружецкий же был в отчаянии. Когда он взобрался на четвёртый этаж, из микроавтобуса как раз вылезли два парня в полушубках. Ещё десять таких же спокойно, уверенно патрулировали участок вокруг стройки. Каждый из них видел спину идущего впереди, так что проскочить незамеченными братья не могли. Кроме микроавтобуса, на стоянке появилась «Вольво» и гоночная «Лада» девятой модели; Михаил не знал, имеют ли они какое-то отношение к бандитам.
От метро пробирались к домам трое мужчин, спрятавших лица в шарфы. На них, разумеется, никакой надежды не было. Мирные обыватели думали только о том, как нырнуть в тёплые квартиры, а вид подозрительных молодцов около стройки заставлял их прибавлять шагу.
Михаил заметил, что за кооперативными киосками у станции метро шевелятся тени. Тщательно пересчитал всех – значит, у метро – трое, и у стройки – двенадцать как минимум. Но где гарантия, что их не больше? Так удачно скучковались в одном месте – тут бы их и взять! Вызвать Вершина с ребятами, да и подпилить ножки у этого шкафа! Но вот как это сделать? Они с Севкой в западне. Если пойти на прорыв, поднимется стрельба, и могут пострадать прохожие. Тогда и вообще амба Севке с его пистолетом…
Ружецкому показалось, что застывают уже и глазные яблоки. Он торопливо опустил веки, продолжая обдумывать возможные варианты. Было бы неплохо разделиться, и одному из них перепрыгнуть через забор, а там можно добраться до телефонной будки. Но если отправить туда Севку, его тут же пристрелят. Прорываться вдвоём, не думая о посторонних? Но бандитов здесь не меньше пятнадцати – что им один пистолет? Самому попробовать пройти, а Севку здесь пока оставить? Но тогда противник поймёт, что брат остался на площадке один. И за то время, что останется до приезда милиции, из Севки решето сделают. Пятнадцать на одного – вполне нормально. Ценой жизни братишки нельзя брать никакую банду, пусть даже самую опасную.
РРужецкий открыл глаза и облился холодным потом. Капли выступили на лбу и, замерзая, поползли по щекам. У калитки, прямо около въезда на стройку, стоял парень в длиннополой дублёнке, из-под которой высунулся короткий ствол «узи». Михаил не мог ошибиться. Израильский автомат обнаружился и у второго, который подошёл к первому прикурить. Теперь нужно было думать только о том, как спасти Севку.
Однако почтили младшенького, спору нет! Отрядили на одного целый взвод с автоматами. Теперь уже, ясно, других вариантов не будет, а то совсем хреново получится. Нельзя ни выскочить со стройки, ни прорваться к своей машине. Да им и не дадут добежать – из «узи» быстро догонят. Кроме того, ещё светятся окна, в том числе и на низких этажах, куда запросто могут залететь пули. И на золотистых шторах проступает силуэт Светланы, взволнованной долгим отсутствием мужа и деверя…
Всеволода обязательно следует вытащить. Не хватало ещё, чтобы брата пристрелили, как собаку! С его смертью оборвётся законная ветвь Грачёвых, сгинет фамилия навсегда. А Севка ещё не успел ни нормальной семьи завести, ни сыновей родить. Красивый, здоровый, совсем ещё молодой парень должен умереть только потому, что этого захотели бандиты?
