– Стесняешься?
– Просто есть другие темы.
– Вот, давай сюда, видишь, как здесь уютно… Сейчас закажем чай и… выпить чего-то, да? Рижский бальзам со смородиной пробовала?
– Я буду только чай, Никита.
– Мило. Я, кажется, начинаю в тебя влюбляться.
Эля смотрела на симпатичного молодого человека и думала – вот когда так легко, не смущаясь, говорят об этом, это ведь неправда? Ну не стал бы он говорить, что влюблен, если бы это было на самом деле. А Митя? Митя – влюблен? А если нет, зачем тогда утром набрался духа и взял ее за руку… Бесконечный день… Все это было только сегодня утром…
– О чем думаешь? – Никита налил ей чаю и пододвинул чашку. Провел пальцем по руке. – Рука нежная, холеная… Ничего не делаешь дома, да? Булочки сама не печешь?
– Не пеку… – покачала головой Эля. – Есть кому печь…
– А думаешь – о том пацане? Не думай о нем, толка не будет.
– Почему? – Эля подняла глаза на Никиту.
– Потому что не будет. Он весь в своем пупке, понимаешь, что я имею в виду?
– Это такое норвежское выражение?
– Нет, это русское выражение, Эля! Весь на себе зациклен! Не видит дальше своего пупка. И тебя не видит. Смотрит не на тебя, какая ты прекрасная или что у тебя в душе, а как ты к нему относишься. Ловит другие взгляды… Я же видел! Какие-то дуры на него в ночном клубе пялились, так он весь искрутился, раз посмотрел, два, оборачивался, когда мы уходили… Для него важна не женщина, не девушка, а количество поклонниц, уверяю тебя. Я таких знаю.
– А ты не такой, – уточнила Элька.
– Я? Я, конечно, не такой. И послушай, даже если я тебе не нравлюсь и у нас ничего не получится, с этим пацаном тоже не стоит ничего начинать. Или… Или уже начала?
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, насколько далеко зашли ваши отношения.
Эля улыбнулась. Никита не так понял ее улыбку.
– И ничего страшного! Порвать можно в один день. Особенно если есть уже другой…
– Я не это имела в виду, – покачала головой Эля. Как ему объяснить? Если сказать, что Митя взял ее сегодня за руку, наверно, Никите будет смешно, у него другие критерии, другой мир, много разных девушек, которые задерживаются до утра или не задерживаются… – Пойдем? Мне надо спать ложиться.
– К тебе на чаек в номер не проситься? – подмигнул Никита. – Смысла нет?
– Никакого.
– Здорово. Самое неожиданное и приятное приключение в Юрмале. Жду твоего завтрашнего выступления. Будут, кстати, выбирать самую красивую пару фестиваля, я слышал в кулуарах…
– Да?
– Да. Мы с тобой за пару не сойдем? Давай-ка сделаем селфи… – Никита ловко сфотографировал себя вместе с Элькой. – Отцу пошлю. Я ему уже сказал, что влюбился.
– Ты так просто об этом говоришь…
– А что мудрить? Шел-шел и влюбился. Я же знаю цену своим чувствам. Я давно не влюблялся уже.
– А как же те девушки, которые у тебя задерживаются до утра?
– Ты что, думаешь, я в каждую из них влюблен?
– Ужас… – искренне передернула плечами Эля. – Какой цинизм!
– Ты – прелесть, стоило за этим ехать на фестиваль.
– Да я обычная, Никит! Всё, хватит, у меня и так сегодня настроение не очень, а с этими разговорами…
Никита попытался обнять Элю, погладить по спине. Та уклонилась.
– Ладно! – улыбнулся молодой человек. – Ладно. Я не обижаюсь. Это даже мило. Я от такого отвык. Если что, я в тридцать седьмом номере.
Эля пожала плечами. Отвык-то отвык…
У себя в номере Эля подождала, не зайдет ли Митя, не стала переодеваться ко сну. Митя не зашел, родители больше не позвонили. Эля попробовала почитать – нет, не читается, даже Чехов, которого она может читать в любое время, сегодня как-то говорил о своем. Не о ней. То, что было у нее в душе, не интересовало никого. Эля открыла группу Вконтакте. Одноклассники, как обычно, шутливо переругивались, девочки всё ставили фотографии с пикника в парке.
Вот Ирочка уселась на колени к Костику Волоконскому, Костик смущен, смеется во весь рот, красный, во рту зеленеют яркие брекеты… Ирочка его то ли нюхает, то ли щекочет носом, обвив руками, ногами… Вот Таня фотографируется, нарочно скривив и без того не очень красивое лицо.
Какая удивительная мода – чем страшнее, чем более отталкивающая получается фотография, тем моднее, тем она популярнее. Мода на страшное, на извращение, на перевернутое, неправильное… Что-то ведь такое уже было в истории культуры? Вот об этом она бы с удовольствием поговорила с Никитой, а не о том, до которого часа у него задерживаются девушки, которых он пригласил домой.
Эля полистала дальше фотографии класса. Все старались сняться как-то уродливо, необычно и обязательно в неприличном виде. Даже сдержанная София умудрилась сесть в такую откровенную позу, что вряд ли бы ее восточным родителям это понравилось. А понравилось бы Федору и Ларисе, если бы они узнали обо всех Элиных приключениях за сегодняшний день? Хорошо, что она не делает фоторепортажи о себе и не выкладывает в сеть.
Вот она с Митей за ручку, вот она с Митей в обнимку – неловко, ну и ладно, все равно в обнимку, вот он ее оттолкнул, она ударилась головой, вот Митя сидит, рыдает, она рядом с ним на корточках, предлагает ему воды, вот Митя ушел, обернулся, плюнул, его яростное лицо, глаза, полные ненависти… А вот она с Никитой, сладким, приятным, обходительным… Сколько раз сегодня Никита пытался ее обнять? Раз сорок? И по руке погладил, и по волосам, и по щеке, и по плечу, и по спине, и опять по руке, она уворачивается, а он все гладит и гладит… Если бы все это снять, вот бы класс взорвался… Это тебе не нарочитые селфи – смотрите, вот я с вытянутыми вперед губами, с одним закрытым глазом, вторым подсматриваю, чтобы не промахнуться, а меня как будто тайный поклонник, очень загадочный, фотографирует…
Эля услышала, как кто-то тихо постучал в дверь. Митя. Больше некому так робко стучать. Она быстро подошла к двери и открыла ее. За дверью стоял Никита с милым букетиком.
– Это вам, девушка. Чтобы вы засыпали с уверенностью, что о вас думают.
– Спасибо… – Эля не смогла скрыть своего разочарования.
– Не пустишь?
– Нет. Я…
– Хорошо. – Никита извернулся и чмокнул ее в щеку. – Вот, не более того. Спокойной ночи, детка.
Эля вздохнула и закрыла дверь. Танька бы порадовалась. Она коллекционирует даже каждое «Пошла ты!», считая и такие слова проявлением особого мужского интереса. А Эля ждала другого человека, который не удосужился зайти или написать короткое сообщение. Может быть, стоит спросить о здоровье его отца? Эля видела вечером, что Митя шел по улице с телефоном в руке совершенно не огорченный, разговаривал сосредоточенно, но без слез, спокойно, нормально. Наверно, все с отцом в порядке.
Эля легла спать, думала о сегодняшнем дне и никак не могла уснуть.
Как отец? – все же написала она.
Спасибо, уже лучше, – тут же ответил Митя.
И больше ничего не написал.
Эля подождала, написала сама:
Ты волнуешься перед конкурсом?
Нет.
А я волнуюсь.
Митя ничего не ответил. Она тоже не стала продолжать разговор. Не хочет говорить, так не хочет. Он даже не извинился за сегодняшнюю грубость.
Эля долго не спала, слышала, как по коридору бегали дети – вся гостиница была заполнена конкурсантами, их отправляли спать, они затихали, потом снова раздавался смех, топот… Эля наконец уснула и через некоторое время проснулась оттого, что услышала звук виолончели. Или ей это показалось? Приснилось? Тихий, далекий, мучительный… Да нет, играет… Кроме Мити, некому. Больше с виолончелью на конкурсе никого нет. Что-то его мучает, что-то не дает спать. Или же он просто волнуется и репетирует, до бесконечности, свою несложную партию.
– Прости. – Митя через силу посмотрел на девочку. – Я был груб вчера.
Эля улыбнулась. Митя вышел на завтрак взъерошенный, видимо, только что помыл голову и не расчесал волосы.
– Ладно, прощу. Больше так не ори, хорошо?
– Я псих, – сказал Митя. – Мы с батей – психи.
– Митя! – Эля даже всплеснула руками, так легко и серьезно ее друг это сказал.
– Что, все можно просто так брать? – Митя оглянулся.
– Ну, вчера же брали…
– Я думал, это как на фуршете было… Продолжение…
– Ну да, вроде того. Шведский стол, завтрак, каждый день. Бери, не стесняйся.
Митя набрал себе огромную миску творога и столько же каши.
– Лопнешь, – предупредила Эля. – Играть не сможешь. Впрок не наешься, зря.
– Наемся, – буркнул Митя. – Что, деньги, что ли, тратить, когда можно бесплатно? У тебя денег слишком много?
– Ненавижу такие разговоры.
– Когда денег много, такие разговоры можно ненавидеть, – упрямо ответил Митя.
– Митя, ну пожалуйста… Не сейчас… Мы сюда ехали ради этого дня, чтобы нормально сыграть… Не надо говорить о деньгах, не надо наедаться так, чтобы стало плохо…
– Сам разберусь, – негромко, но резко ответил Митя.
