– На что спор? – спросил Пашка, который отличался рациональным подходом к жизни.
Коля и Степа переглянулись. Призовой фонд они обсудить забыли. Так хотели есть, так жаждали пельменей, что о большем и не мечталось.
– Детям (с ударением на «я») мороженое? – предложил Степа.
– Баб… женщинам цветы, – согласился Коля.
– Кушай, сыночек! – Оля поставила перед Пашкой тарелку.
– Тебе маслица добавить? – спрашивала Галя дочь.
Поначалу дети порадовали спортивной волей и хорошим аппетитом. Пашка и Люда, поглядывая друг на друга, принялись споро уничтожать пельмени. На родительскую заботу – «не торопись, дочка», «жуй хорошенько, сынок» – они внимания не обращали, молотили азартно. Но в тарелках оставалось больше половины, когда темп снизился, потом вовсе упал до одного пельменя в минуту.
Пашка виновато шмыгал носом, Люда жалобно смотрела на родителей.
– Где это видано, над дитём пельменями издеваться? – Оля взяла вилку, другую вручила мужу. – Ешь!
Примеру Пряхиных последовали Новиковы, то есть стали втроем есть из одной тарелки. Больше ковыряли вилками, чем доносили до рта.
Водка кончилась, и ее действие на организм тоже заканчивалось. Пельмени одним своим видом нейтрализовали алкоголь.
– Хотя бы пивка? – предложил Коля.
– Сбегаем! – подскочил Степа. – В киоск за нашим домом!
Они рванули в прихожую одеваться.
Дети и женщины на кухне держали военный совет. Было ясно: во-первых, больше пельменей никто в рот не возьмет; во-вторых, Коля и Степа будут их есть до последнего, пока не рухнут, не треснут или заворот кишок не случится.
– Давайте выкинем эти отвратительные пельмени? – робко предложила Люда. – А папе и дяде Степе скажем, что кончились?
– Спустим в унитаз? – одобрила Оля. – И победила дружба?
– Не пройдут, – сказал Пашка. – Засор будет.
С отчаянным криком «А-а-а! Проклятые!» – Галя схватила тарелку, подскочила к окну, открыла фрамугу…
Квартира Пряхиных на пятом этаже. Окно кухни выходит в палисадник, через который пролегла народная тропа за пивом. Коля и Степа были обстреляны неожиданно и мощно. Сначала на их головы шлепнулись сгустки холодных пельменей. Успели отскочить, и поток горячего бульона с пельменями задел краем. Артобстрел закончился дробью мороженых пельменей, как град просыпавшихся с неба.
Степан и Коля подняли головы, увидели, как закрылось окно кухни.
– Боевая ничья! – вместе сказали Коля и Степа, протянули друг другу руки, пожали их.
– Русские женщины очень терпеливые. – Степа стряхивал пельмени с пальто.
– Даже чересчур. – Коля тряс головой, чтобы сбросить липкое тесто.
– Едят, давятся, песни поют! А делов-то!
– Помнишь, пузыри дули? Аналогично! Убери ты от мужа все мыльное, у него от напряжения уже зенки из орбит выкатываются! Нет! Тащут и тащут! Шампунь импортный дорогущий, и тот принесли!
– На алтарь жертвуют.
– И ты как алтарь вынужден твердо стоять.
– И ты и я.
Они снова пожали друг другу руки.
Конфликт хорошего с лучшим
Мы с мужем смотрели по телевизору старый советский фильм. Заглянула старшая дочь, ей девятнадцать лет, бросила взгляд на экран, хмыкнула:
– Мура! Конфликт хорошего с лучшим!
– Думаешь, в жизни так не бывает? – спросила я.
– Конечно, нет! Правда борется с ложью, добро со злом, правое с левым, белое с черным. А это, – указала она пальцем на телевизор, – прекраснодушные сказки.
– Максималистка, – буркнул муж, когда дочь ушла. – Ты была такой же. Возможно, и суровее.
Он хорошо знал о моих отношениях с мачехой, а детей в подробности я не посвящала.
В родном городе я не была двадцать шесть лет. Как уехала в институт поступать, так и не возвращалась. Из-за мачехи. Моя мама умерла, когда я училась в девятом классе. Через год отец женился на Светлане Петровне. О ней все отзывались очень хорошо – добрейшая, прекраснейшая женщина.
Но будь она из чистого золота и бриллиантов, маму заменить мне не могла. А отец легко замену нашел!
У нас не было конфликтов или ссор – только холодное мирное сосуществование в течение полугода. И потом внешне приличия соблюдались. Я вышла замуж, папа приезжал к нам. Подросли дочери – проводили у него и у бабушки Светы, кстати, моей тезки, каникулы. Она присылала нам гостинцы – сушеные грибы, варенье. Если трубку, когда я звонила, поднимала Светлана Петровна, она здоровалась и тут же говорила: «Сейчас позову папу» или «Папы нет. Что ему передать?» А с моим мужем болтала подолгу.
Мачеха умерла, мы приехали на похороны. Надеялись убедить отца продать дом и переехать к нам. Я поразилась тому, как все в родных местах постарело, не только люди, но и сам городок обветшал. Прядильный комбинат и ткацкую фабрику закрыли, работы нет, молодежь разбегалась, здания давно не ремонтировали, скверы поросли бурьяном.
На поминках проникновенно говорили о замечательных качествах Светланы Петровны. Отец плакал. Я понимала: старенький, несчастный, но все-таки не могла про себя не упрекнуть. Когда умерла мама, он слез не ронял.
Светлану Петровну за глаза я величала счетоводом – она работала в домоуправлении бухгалтером. Отец – инженер-путеец, давно на пенсии. Словом, семья очень скромная, не выдающаяся. Но на похороны пришло неожиданно много народу. После кладбища люди стояли во дворе, ждали своей очереди к поминальному столу. Входили по двадцать человек. Только отец, я, мой муж и дочери не вставали из-за стола. Какие-то женщины меняли посуду, приносили закуски, приглашали очередную группу. Говорились поминальные тосты, не чокаясь, выпивалась водка, закусывали кутьей и блинами, потом еще слова и горячие блюда, чай с пирожками – одна группа находилась за столом минут тридцать-сорок. Некоторое время на уборку – и входила новая партия.
От мелькания лиц, тарелок, стаканов, нарезанной колбасы и салатов, от скорбной, но ритуально четкой последовательности действий и слов – бесконечных «земля пухом» и «вечная память» – у меня заболела голова. Во время очередной пересменки я вышла из-за стола, чтобы выпить таблетку.
Меня остановил какой-то мужчина:
– Света, не узнаешь меня? Я Витя Шумаков, мы раньше по соседству жили. Ты меня еще в армию провожала.
Узнать в лысом полноватом мужчине вихрастого и шклявого Витю было совершенно невозможно. Проводы в армию всегда были у нас большим событием, почти как свадьба или те же поминки. Если парень-призывник не имел девушки, которая его провожает и как бы невеста почти, то он в глазах народонаселения выглядел неполноценным. Я вспомнила, что играла такую роль четверть века назад на Витиных проводах. Кажется, мы даже целовались у военкомата.
– Ты бы меня на улице встретил, – ушла я от ответа, – тоже бы не признал. Ведь не помолодели.
– Нет! – возразил Витя. – Ты мало изменилась. Но у меня все хорошо, – почему-то стал он оправдываться. – Правда, замечательно. Жена, дети, работаю на железной дороге.
– Ага, – кивнула я.
Витя был десятым или двадцатым, с кем я заново знакомилась и решительно не знала, о чем говорить. Все мысли были заняты отцом, его здоровьем, далеко не богатырским.
– Я по делу, – торопливо сказал Витя, будто понял мое настроение. – Вот, возьми, наверное, ты не знаешь. – И протянул перевязанную бечевкой стопку. – Это письма. Ну, ты сама поймешь. До свидания!
И ушел. Я пожала плечами, сверток на полку положила, нашла таблетку, вернулась к столу.
Когда вошла в комнату, увидела своих, сидящих в торце стола, меня больно укололо чувство неединения с ними. Обе дочери зареванные, с распухшими носами, у мужа лоб в хмурых морщинах, про отца и говорить нечего – совсем жалкий. А я… искренней глубокой скорби я не испытывала, только голова раскалывалась.
Через два дня муж и девочки уехали, а я осталась уговаривать отца переехать к нам. Папа решительно отказывался, твердил:
– Хочу здесь жизнь закончить. Тут могилки моих дорогих жен, Гали и Светы, буду за ними ухаживать.
Кладбище от нашего дома далеко, но добираться удобно. Сел на автобус – и до конечной. Ездили мы с отцом на кладбище каждый день. Я сидела на скамеечке у маминой могилы, пока отец стоял над свежим холмиком с венками Светланы Петровны. Потом он приходил к маме, а я торопливо шла к воротам, ждала отца у выхода. Потому что слушать его беседы с мертвыми не было никаких сил. Он говорил с мамой как с живой, будто не виделся с ней со вчерашнего дня:
– Здравствуй, Галочка! Вот я пришел. Новостей особых нет, ночью заморозки обещают. Да, внучки звонили! Я Светлане Петровне забыл сказать, голова садовая. Твою оградку мы с ней прошлой весной красили. А теперь мне две оградки красить. Серебрянка еще осталась, но я думаю бронзовой прикупить. По низу от поребрика черной, потом бронзовой, а пики на ограде серебрянкой. Мне кажется, красиво будет. Сейчас вот и Свете рассказывал, советовался. Веночки у нее на могиле как свежие…
