– Спасибо за совет, Лера.
Как ни странно, Леркиным советом я потом частенько пользовался по жизни. И как ни странно, он помогал. Вообще, Лерка, несмотря на всю ветреность и поверхностность, частенько давала мудрые советы. Впрочем, с годами я убеждался, что слишком умных и слишком серьезных людей нужно слушать в полуха. У них, как правило, есть несколько слоев потаенных мыслей, из которых не всегда появляются нужные и полезные.
Мы поженились зимой. В сильный трескучий мороз. Лерка была похожа на хорошенькую Снегурочку. Стройная, в белоснежном платье, волосы и ресницы покрыты серебристым инеем. Я так боялся, что она вдруг растает… Она много и заразительно смеялась. И, наверное, была счастлива. Впрочем, как, наверное, и я. Жизнь тогда еще легко разбрасывалась надеждами и подарками. Я был студентом консерватории, много сочинял, мою музыку признали. Но тогда еще мы не могли знать, что время начнет работать против нас, исчезая в два раза быстрее обычного. И мчаться так, что невозможно было удержаться в седле и сохранить безвозмездные подарки судьбы…
Серьезная музыка постепенно становилась ненужной, обесцененной и лишней. Я все чаще впадал в отчаяние. Лерка все чаще была неверной, злобной и глупой…
Она ушла от меня тоже зимой… Как-то в белой длинной шубе, со сверкающим ненавистью взглядом, она встретила меня на пороге с огромным чемоданом. Напоминая уже не Снегурочку, а Снежную королеву. И я уже не боялся, что она растает. Такие, как она, просто не исчезают и просто не сдаются. Такие, как она, разворачивают судьбу лицом к себе, даже если та и не хочет. Впрочем, к таким, как она, нынешнее время само раскрывает объятия.
– Да, Кирилл, так будет лучше, – она затягивала наше расставание. И мне было невыносимо больно. Мне хотелось, чтобы она поскорее убралась. Но Лерка непременно нуждалась в театральных сценах. И упустить подобный шанс, разыграв обманутую в лучших надеждах жену, было выше ее сил.
– Почему ты молчишь? Ты ничего не хочешь мне сказать?
Я скользнул по ней равнодушным взглядом. Хотя мое сердце бешено колотилось.
– А что… Нужно что-то сказать?
– О, Боже! – она заломила руки в белых кожаных перчатках. – И кто посмеет упрекнуть, что я ухожу! Ты посмотри на себя! Только посмотри! Вялый, ни на что не способный человек! Что ты мне дал в жизни?! Что?! Я чуть было не загубила свою карьеру из-за тебя! Ты даже не хотел меня знакомить с нужными людьми! Все пришлось делать самой! Абсолютно все!
Лерка умела перевернуть любую ситуацию в свою пользу. Она прекрасно понимала, что бросает меня в самый трудный период. Когда я потерял работу. А мои музыкальные опусы уже никто не принимал. И сейчас она просто добивала меня своим уходом, оставляя в полном одиночестве. Разбитым, опустошенным, неуверенным в себе, все чаще заглядывающим в рюмку. Лерке же непременно нужно было убедить себя в обратном. И ей это удавалось.
– Хорошо, – равнодушно ответил я. – Будем считать, что во всем виноват я. Так будет лучше.
У меня не было сил для борьбы. Тем более, я не хотел бороться с женщиной, кем бы она ни была.
– Ну, вот! – почти истерично выкрикнул Лерка.
Ей непременно хотелось, чтобы я обвинял. Тогда бы она смогла по-настоящему защищаться. И выглядеть несчастной жертвой. Но такого шанса я ей не предоставил.
– О, Боже! Боже! – продолжала она с тем же запалом. – Тоже мне благородство! Ты даже… Тебе даже абсолютно все равно, что я ухожу! Тебе всегда было все равно, чем я занимаюсь. Мои мысли, чувства тебя совершенно не волновали!
А были ли у тебя мысли и чувства, хотел спросить я, но вовремя удержался. Пусть высказывается одна. Я примирился с этой неизбежностью.
– Ты… Ты даже мне смел утверждать, что я бездарна! И ни на что не способна! И мое единственное место в этой жизни – быть медсестрой для твоих получокнутых! Но нет! Тебе не удалось из меня сделать посмешище! И я… Я тебе докажу, на что я способна!
– Зачем, Лера? Зачем тебе нужно, что-либо мне доказывать. Я и так верю, что услышу про тебя совсем скоро. Ты непременно своего добьешься.
Лерка на секунду смешалась, соображая – издеваюсь ли я над ней или говорю серьезно. Но так и не поняла.
– Ну вот, – уже спокойнее протянула она. – Конечно, добьюсь… Но и ты… Я хочу тебе посоветовать не заниматься больше этой ерундой. Твоя музыка никому не нужна. Разве что этим древним старушкам, которые сто лет назад почему-то решили, что настоящая музыка должна быть только такой. Глупости все! То, что сочинили Моцарт с Бахом и им подобные, хватит еще на десять веков. А тебе нужно жить…
– Не трогай мою музыку, Лера, – вяло ответил я.
У меня уже не было сил защищать даже свою музыку. И я говорил скорее по инерции. Лерка пожала плечами и уткнулась в воротничок беленькой шубки. Исподлобья сверкнув на меня глазками. И мне на миг показалось, что она хочет мне понравиться. И ждет слов любви, слов о моих разбитых надеждах и невозможности жить без нее.
– Так ты ничего не хочешь мне сказать на прощание, Кирилл?
– Ну, разве, как врач пациенту – не болей.
– Словно мы и не прожили вместе пять лет…
Нам еще не хватало воспоминаний.
– Иди, Лера, тебе пора. Тебя ждут.
– И ты даже не ревнуешь? – Лерка надула свои пухлые губки. – Он кстати и красив, и знаменит.
– Вот ты сама и ответила. Разве я могу состязаться с совершенством.
– О, боже, ты даже проститься не умеешь. И не хочешь говорить серьезно… Что меня всегда бесило!
– Теперь уже не будет. Я за тебя спокоен.
Мне надоел дурацкий разговор. И затянувшееся прощание. И неизбежный разрыв. Лерка была еще рядом и мне от этого было все еще больно. И я грубо подтолкнул ее к двери.
– Все, иди, Лера. Мне еще нужно будет поработать.
Пожалуй, такого Лерка не могла вынести. Такого тупого равнодушия. Ей, наверняка, казалось, что в день нашего прощания я буду биться головой об стену. Рыдать или в крайнем случае сидеть, оцепенев в шоке. Что угодно, но только не заниматься обычным повседневным делом. Обычным повседневным делом она давно уже считала мою музыку.
Но такой радости я ей не доставил. Тем более, что подобные сцены я не раз наблюдал в своей клинике и повторять их для себя, хотя и бывшего, но все же врача, было бы по крайней мере глупо. Но Лерка с этим никак не могла смириться. И использовала свой последний шанс. Она медленно повернула ко мне свое лицо. И в ее больших глазах я увидел слезы и подобие страдания.
– Да, Кирилл… Я хочу, чтобы ты знал… Я ведь тебя еще люблю.
И поспешно, но очень страстно поцеловав меня в губы, выскочила за порог, театрально хлопнув на прощание дверьми.
Пожалуй, последняя сцена ей все-таки удалась, чего я не мог не признать. На моих губах горел ее страстный поцелуй, обжигающий лицо. А ее прощальные слова остро резанули по сердцу. Лерка не хотела меня отпускать. Она не хотела оставить мне шанс жить без нее. Она заставляла постоянно чувствовать ее, жалеть о потере и надеяться на возвращение. И все же ее победа была недолгой. Хотя я был готов, как и мои пациенты, биться головой о стену и рыдать взахлеб, но все же сумел справиться и привести мысли в порядок. Продолжать любить Лерку в том безысходном положении, в котором я очутился, было непозволительной роскошью. Нужно было думать, как жить дальше… Та Лерка, которую я когда-то любил, ушла в прошлое. Настоящая же Лерка уехала со своей знаменитостью искать счастье за океан, словно там этого счастья было навалом. И оно непременно хотело, чтобы им в безразмерных количествах воспользовалась моя бывшая жена…
Я уже давно перестал тосковать о Лерке. И сейчас же, мчась в ненавистном катафалке, бок о бок с чужими людьми, вспомнил ее просто из-за вновь накатившего одиночества. Которое, впрочем, навеки поселилось в моей маленькой квартирке. И к которому сегодня, впрочем, как и вчера, и позавчера, мне не хотелось возвращаться. Потому я просто уцепился за жалкую возможность провести вечер в чужом и абсолютно безразличном мне доме. Впрочем, я быстро убедился, что этот чужой дом не мог оставить равнодушным даже меня. Уж очень он был хорош.
Дом высился на самом краю дорогого коттеджного рая. Почти в лесу. Выйдя из машины, я с жадностью вдохнул свежий сосновый воздух, вкус которого уже успел позабыть за последние годы, безвылазно прожитые в столичной истерии сменяющихся один за одним дней. В сумасшедшем ритме попыток найти свое место, постоянно заканчивающихся провалом. Каждый день довольствуясь городской пылью, ревом сирен и скрежетом шин. Вот почему как завороженный я стоял посреди стройных мудрых деревьев, под чистым спокойным небом и слушал щебет лесных птиц. И не мог понять, что же я столько лет делал в городе?! И почему не нашел времени сбежать от него туда, где еще оставалась единственная возможность жить правильно. Наверное, я всегда подсознательно чувствовал, что придется вернуться. Возвращаться всегда гораздо больнее…
