Через какое-то время к честной компании присоединилась иностранка. Дама приехала из Швеции, где жила уже много лет. Бывшая наша, коренная ленинградка, вышедшая в студенчестве замуж за шведа. В городе своей юности она не была очень давно. И, приехав через много лет, уже никого не нашла. Решила откликнуться на странное объявление, потому что одиночество в как будто бы родном городе было непереносимо. Нина Павловна, проведя привычное анкетирование, решила, что знакомство будет как нельзя кстати для всей компании. Мэри (как дама себя теперь называла) волновало буквально все, а друзья, слегка уставшие друг от друга, почувствовали новый интерес к уже ставшим привычными мероприятиям.
Мэри вошла в клуб сразу и органично. Она приехала на месяц, и весь этот месяц активно участвовала во всех придуманных Ниной Павловной делах. Но случилось одно «но», которое Нину Павловну сильно раздосадовало. Нина Павловна перестала быть центром внимания. Внимание переключилось на Мэри. Во время субботних встреч Мэри подробно рассказывала, «как там у них». Нине Павловне было немного обидно, но, как и остальным, поначалу очень интересно.
Вот из этих-то самых рассказов Нина Павловна и поняла, что не все там так беззаботно и радостно. И улыбаются эти заграничные люди вовсе и не от того, что все у них так уж безоблачно. А от того, что они так привыкли. Сначала улыбку наклей, а потом уже из дома выходи. Потом, они просто хорошо воспитаны и никогда не будут загружать твою голову проблемами, отношения к которым ты не имеешь. А может, и сами эти проблемы они проблемами не считают.
Ну, например, сын Мэри после окончания школы послонялся месяц по родному Стокгольму и укатил в Австралию. Родители обнаружили это через два месяца, получив от сына красочную открытку с надписью: «С приветом из Сиднея». Следующая открытка пришла через год. Правда, это была уже не открытка, а фотография. На ней был изображен заросший, бородатый Стив с большегубой негритянкой. В этот раз открытка называлась: «Моя жена Сара ждет ребенка». Когда Мэри это все рассказывала, она уже не улыбалась; правда, и слезами горючими не обливалась. Но если вдуматься – ребенок пропал на два месяца, и никто не заметил. Даже если ребенок уже великовозрастный. Все равно как-то не по-нашему. Это ж можно было сразу сойти с ума. А Мэри не сошла:
– Я думала, он у друга живет.
– А не звонил-то почему?
– Значит, не хотел.
– А ты-то почему ему не звонила?!
– Я не могу давить на ребенка. Это вторжение в его личную жизнь.
– Мрак, – подытожил Марк Евгеньевич, – не по-людски, и с невестой не познакомил, и женщина другой расы. Кто ж у них родился-то? А в гости съездить, проверить, есть ли у молодых что поесть?
– Не приглашал ни разу. Кто родился, еще не написал. Наверное, пока никто не родился. Думаю, уж этой-то радостью с родителями он обязательно поделится! Это у нас принято. Открытку уж точно пришлет.
– Ты же мать! – не выдержала Кира Владимировна. – Вот у нас, когда Федор женился, я каждый вечер что-нибудь приготовлю и к ним бегом. Кто его знает, чем она его там кормит?! Она ж не в курсе, что он любит. А тут я – то с картошечкой жареной, то с пирогом рыбным. Все в одеяло заверну, чтоб по дороге не остыло, и бегом через весь Невский.
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Марк Евгеньевич. – Вот это по-нашему. Ну и как же, все ли у ваших в порядке?
– А не знаю. Как-то прибежала, невестка в дверях мое одеяло взяла и говорит: «Вы больше не ходите, я сама тоже готовить умею», – и хлоп дверью передо мной. Я, правда, на следующий день опять пришла. А она дверь не открывает. «Отдайте хотя бы одеяло, – кричу, – им папа ноги укрывает!»
– И что?
– Не открыла. Ну что ты тут скажешь?! Вот уже четыре месяца, как не общаемся. Я ж как лучше хотела.
Нина Павловна заметила, что разговор немного отошел от прекрасного, и все стало как-то скатываться в бытовуху.
Ей, конечно, тоже охота было рассказать, и как от мужа убежала, и ребенка бросила. А потом, после того как любовник на ней не женился, в клинику нервных болезней попала. И как потом долго из этого состояния выходила. Пока не поняла, что не может мужчина быть главным в жизни, это не может быть целью. Было, было, что рассказать, и поделиться иногда просто даже было нужно. Всегда все держать в себе – это было непросто. Но нет, никогда. Это все было давно и возврата к этому не было. И потом, ей сразу представилось, что посыплются же вопросы: «Ну и где же ваш муж, а сын? А что же любовник-то? И как его после этого земля носит!» – на которые она и сама не знала ответов, и, главное, здесь, в созданном ею клубе, речи должны вестись о другом, о возвышенном. По молчаливой договоренности никто и никогда не рассказывал о себе.
И Мэри же была приглашена, чтобы еще больше культуры добавить в их новую, одухотворенную жизнь! Вот тебе и гостья иностранная. Они же ее звали про музеи иностранные послушать, манерам заморским поучиться. Да и вообще, как-то приятно сказать, что твоя подруга в Стокгольме живет!
Нет, все-таки оказалось, что новым друзьям Нины Павловны про сына с невесткой интереснее, чем про архитектуру. Нина Павловна предложила пластинку Лещенко послушать, чтобы вернуть собравшихся к эстетике. Но настрой был утрачен. Пластинку вроде слушали, но не сидели, мечтательно закрыв глаза, а интересовались, что в Швеции на обед едят.
Короче, еле дождалась Нина Павловна, когда Мэри убралась, наконец, восвояси, ждать следующую открытку от Стива с надписью: «Мой чернокожий сын пошел в школу!»
Провожали Мэри всей командой. Каждый принес на память какой-нибудь сувенир. Было сказано много хороших слов на прощание. Кира Владимировна пустила слезу, да и Марк Евгеньевич шмыгал носом. Мэри, как всегда, улыбалась. Видимо, она уже не умела по-другому. Эта улыбка прилипла к ней намертво. Без нее и на улицу не выйти, и в ванну не лечь. Нине Павловне вся эта сцена была неприятна. Она банально ревновала. Ну кто это все придумал? Кто их познакомил? Кто объявление в газету дал? Кто, в конце концов, из своей собственной квартиры салон устроил? И вот, понимаешь, приехала, весь ритм сбила, и все ей еще и в любви признаются. И почему люди такие неблагодарные?! Внешне Нина Павловна старалась свое разочарование не выказывать. На шею Мэри не бросалась, но улыбалась мило и приглашала заезжать, в случае, если в Австралию не позовут.
Но от общения с Мэри Нине Павловне осталась улыбка. Нина Павловна ее еще долго репетировала перед зеркалом, потом пыталась удерживать на лице в течение дня. Это было сложно, все время забываешься. Но когда Нина Павловна поняла, что улыбка сбрасывает пять лет точно, она взяла себя в руки и сделала ее частью своей программы под названием: «Женщина без возраста». Улыбка стала для Нины Павловны необходимой частью жизни, как, например, весы. Поэтому со временем раздражение против Мэри прошло, улыбка осталась, и за это Нина Павловна была ей благодарна. Компания после отъезда Мэри как-то сама собой распалась.
Нина Павловна решила об этом не сожалеть, дала новое объявление в газету. И появились новые знакомые, которые ей показались еще интереснее старых. Можно было опять демонстрировать наряды. Потому что новые покупать было не на что, а со старой компанией все уже было надевано. Можно было опять читать стихи, стоя посреди комнаты и красиво заламывая руки, и чувствовать на себе восхищенные взгляды новых знакомых. Жизнь продолжалась.
Иногда звонил Иван Иванович, и Нина Павловна с радостью соглашалась с ним встретиться. Обычно это происходило в периоды смены посетителей салона. И эти встречи были ей приятны. Она отдыхала рядом с Иваном Ивановичем, расслаблялась. Не нужно было принимать позы и помнить про обворожительную улыбку. Они даже играли в подкидного «дурака». Нина Павловна надевала халат и тапки, целую неделю не вставала на весы.
Но через какое-то время ей опять хотелось возвышенного общения, хотелось зрителей. Иван Иванович отодвигался в сторону, Нина Павловна тщательно красила волосы и опять отправлялась с новыми друзьями на экскурсии по музеям Питера.
Еще не старая женщина, полная сил и желания нравиться.
Утро субботы началось, как обычно. Лариса готовила обед, а Петр сидел рядом на кухне и читал газету.
– Что ты делаешь?
– Варю борщ.
– Вот сколько лет мы с тобой женаты? Больше тридцати, наверное? И практически каждую неделю ты полдня тратишь на эту готовку!
– А если я не буду тратить полдня на готовку, то потом нам нечего будет есть, и ты первый же начнешь нервничать по этому поводу. А завтра мы еще, кстати, будем полдня ездить по магазинам, закупать продукты на неделю. А женаты мы, между прочим, тридцать шесть лет. В прошлом году тридцатипятилетие отмечали. Забыл, конечно?
– Ну вот, сразу «забыл», сразу обижаться. Я ж про тебя думаю. Все ты суетишься, все ты где-то носишься. Жизнь какая-то ненормальная. Некогда друг с другом поговорить.
