– Давай-давай, Маш, а то от тебя уже псиной воняет, – подбодрил я сироту саратовскую. – И это… дамы вперед.
После моего короткого инструктажа девчонка перестала пугаться бьющей сверху воды и освоила систему самополива. Оставив ее в ванной с мылом и стопкой полотенец, я проследовал за Вовкой на кухню. Там хозяйственный Андрей без Юрьевича уже разливал чай. На круглом столике красовалась вазочка с печеньем и блюдо, полное ярких экзотических фруктов – гигантских желтых апельсинов, манго и, кажется, маракуй.
– А может, вы есть хотите? – обернулся ко мне новоявленный отчим. – У нас тут котлеты в холодильнике…
Я вежливо отказался и присел на край табуретки – не хотел подушки на стульях мочить. Ноги сунул как можно глубже под стол – аромат фруктового чая, к счастью, пока заглушал все остальные запахи. Но глазастый хозяин заметил мой маневр:
– Сапоги мои тебе как, не натерли? Сорок третий размер все-таки. – И как ни в чем не бывало зачерпнул ложечкой сахару.
Вовка недоуменно перевел взгляд с отчима на меня и обратно:
– Какие сапоги?
– Извини, не успел тебя предупредить, – я тоже решил обнаглеть и положил себе песку. Две ложки. – Мы тут заняли кое-что у тебя с дачи, – я нарочито обращался напрямую к приятелю. Дача-то была именно его и материна, так что пусть не забывает «дядя Андрей» – его сапожищи там только временно стояли.
Вовка смущенно заерзал на стуле:
– Андрей, это… Им же наверняка ночевать негде было, а тут еще холодрыга такая, дождь… Мы с Лианом и раньше не в сезон в Толмачево ездили, помнишь, я тебе рассказывал…
– Вдвоем ездили, – уронил мужчина c ударением на «вдвоем» и подтолкнул ко мне синюю вазочку. – Печенье хочешь? Домашнее.
Наши глаза встретились. У Андрея они были темно-коричневые, почти черные, как очень зрелые черешни. Это создавало странный контраст с почти белыми коротко стрижеными волосами. Вспомнилось почему-то, что мама говорила, будто люди, у которых глаза очень темные, а волосы светлые, или наоборот, добрые по натуре. Хотя она, наверное, меня имела в виду, голубоглазого брюнета. Это я-то добрый?! Я тряхнул головой, отгоняя бредовые мысли, и сунул печенину в рот. Юрьевич перевел взгляд на несколько потерянного Вовку.
– Вов, ты не поищешь какую-нибудь смену для гостей? Лиану, наверное, из твоего что-нибудь подойдет. А для Маши возьми из маминого, она не обидится. Только смотри тихонько там, не разбуди.
Вован радостно сорвался со стула, словно щенок, которому хозяин бросил палку.
– Лена только что из Темиртау приехала, – зачем-то пояснил Андрей, размешивая сахар в высоком бокале. – Там замечательный курган раскопали – погребение сакского воина и мальчика… Да ты, может, слышал, об этом в газетах писали, в интернет-новостях?
Я покачал головой:
– Вы ее закодировали? Или насильно в диспансер укатали?
Блондин обжегся чаем, поджал губы и отставил бокал на стол.
– Лиан, почему ты так мать Владимира не любишь? Она тебе что-то сделала?
– Она Вовке сделала, – я подцепил из вазочки вторую печенину. – Вкусно, кстати. Вы испекли?
– Нет, это Лена, – спокойно ответил Андрей, карие глаза снова поймали мои. – Владимир простил ее. У них теперь прекрасные отношения.
– А у вас с «Владимиром»? – я не отводил взгляд. – Тоже прекрасные?
Мужчина откинулся на спинку стула, длинные пальцы поглаживали бока чашки. Почему-то он напомнил мне ящерицу, рассматривающую Алису в телескоп.
– Лиан, пойми, отчим не является сволочью по определению. Если ты от сожителя твоей матери не видел другого, то это не значит…
Печенина громко хрустнула у меня в кулаке. Я ничего не сказал только потому, что слова Машуры «а с другом ты тоже подерешься?» все еще звучали у меня в ушах. Сверлил доброго отчима взглядом и мысленно считал до десяти. К счастью, у Андрея хватило ума заткнуться. В неловкой тишине раздались музыкальные трели – моя спутница во всю драла горло под душем, талант развивала. По коридору прошлепали тапки, и в кухне появился Вовка с кучкой цветного тряпья.
– Вот, я тут нашел… Может, великовато…
– Спасибо, – улыбнулся Юрьевич. – Ты грязное собери, пожалуйста, в мешок и выброси.
– Стирать не будем? – удивился пасынок.
– Не будем.
Вован сгрузил одежду на стул, вытащил из шкафа черный пластиковый мешок и утопал обратно в прихожую. Карие глаза снова заползали по моему лицу. Я выдержал взгляд, хотя хотелось смахнуть его, как липкую муху.
– Я же помочь тебе хочу, дурачок, пойми. Владимир мне все про тебя рассказал…
– Все? – повторил я, чувствуя, как немеют и плохо слушаются губы. Вован – предатель, урыть его мало…
– Достаточно, чтобы догадаться, чьи пальчики у тебя на шее.
Рука у меня непроизвольно дернулась к горлу. Все правильно, мокрые ватник и свитер я давно стащил, а что недавняя семейная «беседа» оставила следы, как-то не подумал…
– Это работа взрослого мужчины. Гена – так ты его зовешь?
– Что-то не пойму, – прищурился я на Андрея, – вы психолог или патологоанатом?
– Вообще-то я логистик, – улыбнулся тот несколько растерянно, – но по образованию врач.
– А-а, – протянул я. – А что возить важнее, чем спасать человеческие жизни?
– Я не вожу, я руковожу перевозками, – спокойно пояснил логистик. – Фрукты для супермаркетов.
Только линии в углах его губ показывали, что спокойствие – всего лишь маска.
– Ну да, за это, небось, лучше платят, да и работа не нервная, – кивнул я, вылавливая с блюда увесистый грушеобразный «апельсин». – Поэтому вы души теперь взялись спасать, раз тела не можете. Сначала Вовка и его мамка, теперь друзья Вовкины на очереди… А вы не подумали, что меня спасать не надо? – У меня вдруг мелькнуло, что я повторяю слова Машуры.
– Просить о помощи не стыдно, Лиан, – Андрей среагировал так же, как и все взрослые, – сделал вид, что не слышал меня. – А я реально могу тебе помочь. У меня есть знакомый юрист, опытный и с мозгами. Завтра надо сходить к врачу, зарегистрировать повреждения, сделать фотографии – к утру синяки еще больше расцветут, жуткая будет картина. Потом написать заявление в милицию…
– Спасибо за заботу, но боюсь, из этого проекта ничего не получится, – с нажимом произнес я. Взял нож и стал резать толстую бледную кожу апельсина-мутанта. – Мне помощь не нужна, ни ваша, ничья. Зато я знаю человека, который в ней очень нуждается, – я сделал печальные глаза и ткнул ножиком в сторону ванной, откуда раздавались звуки, затмевающие «Полет валькирий».
– Твоя девушка? – вскинулся удивленный логистик.
– Знакомая, – уточнил я и сунул в рот сочную дольку, оказавшуюся удивительно сладкой. – Она одна-одинешенька в этом мире, только я у нее, но меня она не любит.
– А родители где? – недоверчиво протянул Юрьевич, в котором начал просыпаться отцовский инстинкт. По крайней мере, я на это очень рассчитывал.
– В ином мире, – прочавкал я, слизывая с подбородка сок. – Несчастный случай.
– Маша, что же, – на гладком лбу блондина залегла вертикальная морщинка, – из детского дома сбежала?
– Не, – я отхватил ножом кусок побольше, – все только что произошло. А у нее ни дяди, ни тети. Одна как перст. Опекуна бы ей хорошего. Жалко такую девчонку в приют сдавать, – и я начал расхваливать Машуру, попутно кромсая загадочный фрукт. – Умная, по-английски шпрехает, талантливая – во, поет. Летчицей стать хочет…
– Как Валентина Терешкова? – вставил Вован, вваливаясь в кухню, – видно, выполнил помоечное задание.
– При чем тут Терешкова? – Я вытер губы тыльной стороной руки. – Она ж не в космос хочет, а самолеты водить. А с детдомом какие самолеты? Вы подумаете, Андрей Юрьевич? – И я заглянул прямо в растерянные карие глаза, корча при этом умильную морду. Катька в свое время сказала, что при желании у меня здорово получается.
– О чем это? – поинтересовался Вовка, непонимающе хлопая ресницами.
– Э-э, Лиан, ты, по-моему, горячку порешь… – начал было логистик, но я уже поднялся с табурета:
– Я в душ пойду, там Машка вроде все. А вы поговорите с ней. Вот увидите, она хорошая. Ей не надо со мной. А вот с такими, как вы, надо.
На этой глубокомысленной фразе я покинул сцену, прихватив по пути сменную одежку. Машура выпорхнула из ванной мне навстречу, окутанная халатом, белыми облаками и шампунными запахами.
– С легким паром, – поприветствовал ее я. – Дуй на кухню, чаи с Юрьичем гонять. Там тебя уже дожидаются, – и запер за собой дверь.
В ванной я первым делом скинул мокрые вонючие тряпки и подошел к зеркалу с модной подсветкой. Юрьевич был прав – следы Гениных лап уже сейчас вспухли и начали синеть, утром зрелище станет и вовсе неприглядным. Да и вообще, «лук» у меня был неважнецкий – прям нарик после ломки. Бессонная ночь, что ли, сказалась? Одно утешало – Гена сейчас выглядел еще краше. Интересно, а накатает он на меня заяву, как грозился? Или спустит на тормозах?
