Вечером Мишка несколько раз пытался дозвониться Ларисе, но её телефон был выключен. Отцу он неуклюже соврал, что деньги взял взаймы у хозяйки, на всякий случай. Отец не поверил, но допытываться не стал.
На следующий день Чехов старший отправился на работу, а Мишка в больницу – навестить мать.
Мать лежала на койке все в том же отрешённом состоянии.
– Мама, ты бойся ничего, – сказал Мишка, держа её за руку. – Мы тебя обязательно вылечим.
Когда он вышел из палаты, его окрикнула медсестра: «Тебя главврач просил зайти».
– Сейчас? – спросил Мишка.
– Да, прямо сейчас. Тебя ждут.
В кабинете главврача сидел парень в кожаной куртке.
– Михаил Чехов? – сказал он и показал удостоверение. – Я из полиции.
– Ну, вы тут пообщайтесь, – нервно произнёс главврач. – Я в соседнем кабинете подожду.
– Скажите, Михаил, – спросил полицейский. – Вы где взяли доллары, которые вчера заплатили за операцию?
– Занял, – сказал Мишка. – У знакомых.
– У кого именно, фамилии, телефон.
– А что случилось? – сказал Мишка.
– Деньги, которые ты вчера отдал в бухгалтерию, оказались фальшивыми.
– Этого не может быть, – сказал Мишка. – Я у серьёзных людей занимал.
– Тем не менее, факт налицо, – сказал полицейский. – Банковскую экспертизу не обманешь. Итак, где ты взял эти доллары?
Мишка назвал фамилию и номер телефона Ларисы.
– Она жена крупного бизнесмена. Это какая-то ошибка.
– Ошибка или нет, это мы разберёмся, – сказал полицейский. – А вот тебя, парень, похоже, обманули. У тебя такие деньги ещё есть?
– Нет, – сказал Мишка.
– Хорошо. – Полицейский что-то отметил в блокноте. – Задерживать пока не буду. Позвоню, когда явиться на допрос. Город не покидать. Понятно?
– Понятно, – сказал Мишка.
– Ну, и хорошо, – повторил полицейский. – Схожу за главврачом.
– Вы знаете, вашей маме стало значительно лучше, – с порога сообщил главврач. – Мы через три дня её выпишем. Домашний уют, забота близких, народные средства. Вы извините, – он виновато посмотрел в сторону полицейского. – Нам неприятности ни к чему.
Мишка приехал на Тверской бульвар в офис «Балтэксмо».
– Их нет, – сказал охранник. – Убыли в командировку.
– А когда прибудет? – спросил Мишка.
– Не докладывают, – сказал охранник. – Ты в приёмную звони.
Мишка поймал такси и поехал в дом. Во дворе колол дрова здоровый высокий парень.
– Ты кто такой? – сказал Мишка.
– Я – Антон, – ответил парень. – Я здесь охранником работаю. А ты кто такой?
– А я здесь охранником, видимо, работал раньше. Хозяева дома?
– Лариса Владимировна, – сказал Антон. – Чего хочешь-то?
– Доложи, что Чехов приехал.
– Ладно, – флегматично сказал Антон и пошёл в дом. Через некоторое время он выглянул из двери: – Заходи…
Лариса и Кэтрин в прозрачных хитонах сидели в гостиной и пили шампанское.
– Что ты хочешь, мальчик? – сказала Лариса Владимировна.
– Деньги, которые вы мне дали, оказались фальшивыми.
– Я тебе ничего не давала, мальчик, – сказала Лариса Владимировна. – Ты меня с кем-то путаешь.
– Я ничего не путаю, – сказал Мишка. – Вы мне хотя бы зарплату выплатите, я у вас почти три месяца проработал.
– Я тебе ничего не должна, – Лариса выразительно посмотрела на Кэтрин. – Какой навязчивый молодой человек!
– Тварь!.. – Мишка рванулся вперед, но мощные руки Антона обхватили его как обруч. Антон выволок его во двор и несколько раз встряхнул.
– Ты не буянь. Милицию вызовут, запрут за хулиганство. Правды всё равно не добьёшься.
– Отпусти, – сказал Мишка. – Мне идти надо.
– Ты забудь сюда дорогу, – сказал Антон. – Целее будешь…
Мишка брёл по трассе, в сумерках сгущающегося ноябрьского вечера в бликах проезжавших автомобилей ему казалось, что полотно разбегается в разные стороны как рельсы в конце железнодорожного перрона.
Беда в России с этими литературными фамилиями. Так, во всяком случае, утверждал народный сказитель главного поронайского кабака « Меридиан» Дрюня Воробьев по кличке «Орэл». Говорят, Дрюня бросил пить. И ещё говорят, что он стал первым в Южно-Сахалинске стендапером. Говорят, смешно…
Д Р У Г О Е Я С Е Р А Ф И М Ы Г Л У Х М А Н
Сегодня Серафиме исполнилось тридцать. Она хотела, как всегда в торжественных случаях, сочинить непотребный стишок, но ничего кроме: сижу я сука на пляжу в одном, блядь, неглижу, на ум не пришло, тем более что Серафима где-то уже это слышала.
Проклятая Джомания. Серафима потянулась и посмотрела на будильник. Семь утра. Ёбанный насос, как говаривал герой великой войны маршал Конев, выходной день, а всё равно в семь утра проснулась. Хуесосия, лярваландия, бисова холера. Конскую золупу им на голову натянуть, вонючим лесбиянам. Эх, вдохнуть, просраться и сдохнуть среди фашистов-онанистов.
Серафима Глухман, единственная дочь папы проктолога и мамы сурдолога, имевших солидную медицинскую практику в Дюссельдорфе, к которым приезжали пациенты не только из Германии, которые с умилением музицировали зимними вечерами и всегда откликались на благотворительные акции общины, Серафима Глухман, педагог по образованию и старший редактор дамского поэтического журнала, материлась как последний сапожник, как ломовой извозчик, как торговка с хохляцкого базара, как портовая шлюха, у которой украли ночной заработок. Слава богу, не на людях.
Иносранщина! Серафима добила свою новую родину и пошла варить кофе. Родина, впрочем, была не такая уж новая. Ровно десять лет назад её родители, благодаря активному содействию еврейской общины, переехали на постоянное место жительства в Германию. Серафиму, пятикурсницу московского педа, выдернули из привычной жизни, погрузили в самолет вместе с самым дорогим домашним скарбом и вот она – земля, расчерченная по линеечке, мудовые парки, где белки скачут по пронумерованным деревьям с биркой на шее.
Первые несколько месяцев было, конечно, классно. Семья поселилась сначала в Мюнцере – не город, а сплошной шопинг-центр. И шмотки не китайское барахло, а исключительно фирма. Община выделила родителям достойную ссуду на то время, пока они пересдавали свои медицинские дипломы, Серафима с утра до вечера шаталась по магазинам, наконец-то упаковав свою несуразную фигуру так, что после пятой бутылки водки она могла показаться вполне симпатичной. Но где же вы в наше время найдёте мужчину, который после пятой бутылки будет в состоянии делать что-нибудь ещё, кроме поиска Ихтиандра?
Увы, Серафима была страшна как атомная смерть. Но ужасно было не это. Ужасно было то, что Серафима не испытывала никаких иллюзий на тот предмет, что строгая диета или услуги дорогих косметологов, брендовая одежда и дорогой парфюм и даже острый природный ум в состоянии исправить это незавидное положение. В человеке всё должно быть красиво: и тело, и душа, и одежда. Ну, спасибо, Вам, Антон Павлович, вы даже не догадываетесь, как удружили этой подсказкой мужичкам всего света. Не вышла рожей и фигурой, пизда настя, иди – гуляй лесом.
Одна пидоросня кругом. Серафима отхлебнула говённого кофе и закурила. Всё за здоровый образ жизни борются – кофе без кофеина, мясо без холестерина, но зато пиво жрут литрами и пердят как швайны, в автобусе не продохнешь. Вконец охуели, пачка паршивого «Житана» четыре евро стоит. Старина Хэм, был бы жив, ёбнул бы сейчас виски и пошел из пулемета бундестаг на части пилить. Серафима с нежностью посмотрела на литографию Хемингуэя, которую привезла из Москвы. Вот это был мужчина!
Институт пришлось заканчивать заочно, да и это, собственно, делалось уже по инерции. Её российский диплом преподавателя русского языка и литературы был в Германии на хер никому не нужен.
Серафима, любопытства ради, поездила на курсы искусствоведов в Ганновере, но, боже, какие же тупые там были лекции. Энди Уорхол главный художник человечества, Паоло Коэльо соответственно главный писатель, всем следует вести себя толерантно и политкорректно, и совсем скоро жиды перестанут пиздошить арабов и дружно запиликают на скрипочках, а все негры, переквалифицировавшиеся в афро-американцев, бодро побегут спасать сибирских слоников.
На этих курсах её однажды достали до печенок. Лекции исправно посещал один американский шибзик, ломано и непонятно для чего говоривший с ней по-русски. Он был немного похож на Вуди Аллена, чем поначалу снискал симпатию у Серафимы. Но как же обманчиво первое впечатление. Этот придурок, оказывается, писал научное сочинение о преемственности традиций Федора Михайловича Достоевского в постижении «загадочной русской души» в современном русском искусстве. «Надо же, – подумала Серафима. – Полгода, наверное, эту фразу заучивал».
– Хорошо, – сказала Серафима. – Преемственность есть. И традиция порой встречается. И некоторые даже помнят, кто такой Достоевский.
