– Если вы настаиваете, – пробормотал Андрей.
– Я решительно настаиваю!
– Пятнадцать тысяч.
– Ого! Пятьсот долларов! Хорошо. Сейчас вы их получите.
– Андрюша! Мама! – безуспешно пыталась привлечь наше внимание Саша. – Объясните мне, что все это значит!
Андрей и я остались глухи к ее призывам. Надо отдать должное Андрею. Светский лев умел держать марку в самой позорной ситуации. Он выглядел не посрамленным, а как будто бы вынужденным исполнять роль неприятную и навязанную. На меня же вдруг напал приступ высокопарного слово изъяснения, совершенно не принятого в современном общении, хоть и желчно-язвительного.
– Соблаговолите, сударь, выйти в переднюю. Там вы получите оговоренную сумму.
Андрей ждал меня в прихожей. Рядом была Саша, я слышала, как она умоляет Андрея:
– Милый, родной, скажи мне, что случилось, что происходит?
А я листала словарь Брокгауза и Эфрона, в котором между листов были спрятаны деньги от ренты. В собственное белье я уже прятала – Андрей нашел и часть денег украл. Не упоминала об этом, противно.
– Вот! – вышла я в прихожую и протянула деньги.
Андрей их взял, порывисто обнял Сашу, отцепил ее от себя и скрылся за дверью.
Больше я Андрея не видела. И бабушкиной брошки тоже.
Пережитые волнения находились за пределами моих сил, потраченных на многомесячное интриганство. Я ушла в свою комнату, громко хлопнув дверью. Никого не хотела видеть, слышать. Свою дочь – в первую очередь. Но Сашка скулила под дверью, скреблась:
– Мама, можно?
– Нет!
– Мамочка, пожалуйста!
– Не сейчас, не сегодня!
– Но я умру!
– Помирай на здоровье!
Она все-таки зашла без позволения. Еще и забралась мне на колени. Охватила мою шею, прижалась к груди.
– Мамочка! Успокойся и объясни мне все.
– Я объясни? Иди ты к черту, к дьяволу, к лешему лысому.
– Идиома правильная: к черту лысому. Но не будем придираться.
– Отлипни от меня! Выходи замуж хоть за шимпанзе из зоопарка, хоть за киллера-многостаночника, хоть за чемпиона среди операторов машинного доения. В конце концов, каждой женщине положено свои ошибки лично исправлять. Почему я должна твою неграмотность точно в диктанте красной ручкой вытравлять?
– А ты вытравляла?
– А ты слепая и безмозглая? Так и есть! Все! Я устала, я старая, у меня климакс и я хочу закончить свою работу о семантической сочетаемости слов. Я уже десять лет ее пишу. С твоей разборчивостью в женихах народ не узнает, как правильно складывать слова.
– Андрей, правда, воровал у нас?
– Отказываюсь отвечать. Мне плохо с сердцем. Мне нужна валерьянка.
– Сколько капель? – вскочила на ноги Саша.
– Ведро.
– Мама! – осуждающе воскликнула она.
– Что «мама»? Мама последние месяцы конспирирует как Мария Медичи с Макиавелли вместе взятые.
– Правда? А в чем это выражалось?
– В том, что я тебе ни словом не обмолвилась, какого ты фрукта к нам в дом притащила.
– Не вижу логики, – пожала плечами дочь. – Молчание как интрига? Так не бывает.
– Где моя валерьянка? Мне дадут, наконец, умереть спокойно?
Потом у нас были, конечно, долгие разговоры. И я все выложила дочери. Она и возмущалась, и благодарила, и тосковала без пропавшего Андрея, и проклинала его, и благодарила судьбу, что избавила ее от вампирствующего светского льва российского разлива две тысячи двенадцатого года.
Не люблю биологических сравнений, когда людей отождествляют с животными или когда физиологические процессы у низших беспозвоночных приравнивают к человеческими. Но моя подруга Варя, с которой дочь моя Саша делилась своими горестями, сказала точно:
– Это как прививка. Несчастная любовь в ранней молодости – это прививка от последующих ошибок. Некоторым не везет, как твоей маме. Вместо прививки десять лет нервотрепки. И еще у многих девочек так случилось: дети и судьба исковерканная.
– Тетя Варя! Я что же? Побочный эффект иммунизации?
– Ты правильный и замечательный эффект. Но на мать посмотри! Думаешь, у нее все сладенько да гладенько? Она только виду не подает, марку держит. Ты, Саша, теперь по-женски взрослая. И хватит все про себя, да про себя переживать! Сколько мать тобою пожертвовала, уму не пересказать!
– Для тебя пожертвовала, умом не понять, – механически поправила Саша.
И начала действовать. Встретилась с Женей, с Евгением Ивановичем, и состоялся у них какой-то разговор, страшно важный. Потом они перезванивались. Сашка брала трубку и уходила в свою комнату, закрывала дверь: «Евгений Иванович меня консультирует по теме диплома». «Какие в дипломе могут быть секреты?» – этим вопросом я не задавалась. В доме перестало дурно пахнуть, Андрей ушел, и слава всевышнему. Я снова могла быть самой собой, привыкала к вновь обретенной эмоциональной свободе. Однако прежней я не была. Точно постарела. Что, собственно, старость? Вовсе не морщины на лице и хруст суставов. Старость – это упадок сил душевных и потеря интересов, снижение, как говорил мой папа, коэффициента шустрости. Мой коэффициент упал почти до нуля. Хотя, возможно, все дело было в том, что цель достигнута. Восточная мудрость гласит, что нет ничего печальнее достигнутой цели. Оглядываясь назад, человек понимает, что самым лучшим был именно путь к цели. Вот уж, извините! Второго неподходящего жениха я не осилю.
– Если ты завтра приведешь наркомана, забулдыгу или пропойцу, – говорила я дочери, – закрою глаза и уйду…
– Куда глаза глядят? Закрытые? – потешалась Сашка. – Я тебе, мамочка, не верю. Хотя, на самом деле, это ты мне не доверяешь. Если бы ты с самого начала…
– С какого начала? – перебила я. – Если ты и сейчас, в финале романа, тоскуешь без Андрея. Так?
– Ужасно тоскую, – призналась дочь. – Иногда отчаянно хочется все забыть, броситься к нему, прижаться. Ты не бойся! Я ведь понимаю, что он по жизни лузер.
– Выражайся, пожалуйста, культурно! Это ваше «по жизни» я терпеть не могу.
– А как бы ты Андрея назвала?
Для него у меня было много определений – от паразита до оператора машинного доения. Но я выбрала другое:
– Он пустоцвет. То, что тебя к нему тянет, естественно. Зов тела – один из самых мощных. В молодости, конечно.
– У тебя с этим зовом как обстоит?
– Что за вопросы! Не хватало мне на старости лет…
– Мама, ты в последнее время часто говоришь о старости.
– Мне уже пятьдесят! Помнишь, у Пушкина: вошла старуха лет сорока пяти…
– Бедный Пушкин! Сколько раз в гробу перевернулся. Наверное, как пропеллер крутится. Мама, я сделала предложение Евгению Ивановичу, – без перехода заявила дочь.
– Какое предложение? – ахнула я.
– Жениться на тебе.
– Кто тебе позволил! – задыхалась я от возмущения. – Какое ты имеешь право вмешиваться в мою жизнь?
– А ты какое имела?
Я не нашлась с ответом.
– Во-первых, – продолжала дочь, – я испытываю комплекс вины за то, что когда-то не дала вам пожениться. И зачем ты меня, глупую, слушала? Во-вторых, дело и правда идет к старости. Я хочу передать тебя в хорошие руки.
– Не надо меня никуда передавать! Я прекрасно устроена. Что сказал Женя, Евгений Иванович?
– Умора! Прости! – перешла на литературный язык Сашка. – Он считает себя недостойным столь выгодной партии.
– Что за глупости!
– Он, мол, рохля.
– Ничего подобного!
– Мямля.
– Бред!
– Не орел.
– Еще какой орел!
– И он просто не знает, в какой форме сделать тебе предложение, чтобы снова не получить отказ.
– Отговорки! Просто не хочет на мне жениться и подыскивает удобные аргументы. Коню понятно.
– Фи, мамочка! Выражайся культурно! Ага! – радостно воскликнула Саша. – Наконец-то вижу блеск в твоих глазах. Найдена точка потайного интереса. Хочет он жениться на тебе, очень хочет. Более того, желает заключить брак на небесах, то есть венчаться.
– Он насмешник, но не циник, эрудит и при этом глубоко религиозный человек.
– Да что там рассуждать! Во всех отношениях подходящий жених проверенный временем. Мама? О чем ты задумалась?
– Что мне надеть в церковь?
2012 г.
